- Жаль, Владимира Ивановича нет, он бы тебя понял.
- Белорусский, - сказал Скорин шоферу, последний раз взглянул на играющего сына, повернулся к приятелю. - Видал?!
Костя крутанул ручку трости, вынул из палки трехгранный стилет. Затем вложил клинок обратно, повернул ручку и протянул палку Скорину.
- Держи. Знаменитая палка. От одного немца досталась.
- Спасибо. - Скорин взял трость, вынул клинок, вложил его обратно, передал на заднее сиденье костыль.
- Высади меня здесь, - сказал Костя, когда машина выехала на площадь у Белорусского вокзала. - Дальше не провожай. Не люблю. Друзья постояли, посмотрели молча друг на друга. Обнялись и разошлись. Через сколько шагов Костя, якобы поправляя мешок, повернулся, быстро посмотрел на удаляющуюся машину. Скорин попросил отвезти его в гостиницу "Москва", где ему был забронирован номер.
В тот же день поздно ночью он был вызван к руководству.
На ночной безлюдной улице гулко раздавались лишь шаги дежурившего у наркомата патруля. Скорин вошел в подъезд, остановился. Вот он и вернулся, снова дома. Все так же стоят безмолвные часовые, штыки их винтовок, словно черные стрелы. Все как прежде, только света меньше, от этого высокий потолок кажется еще выше.
Скорин протянул дежурному удостоверение и, увидев, что тот внимательно смотрит на фотографию, повернулся лицом к свету. Дежурный, возвращая удостоверение, скупо улыбнулся, козырнул.
Скорин стал подниматься по устланной ковром лестнице. Вполнакала светили лампочки. На третьем этаже было почти совсем темно, только в самом конце коридора светился одинокий плафон да из открытой двери падал квадрат света. Скорин толкнул дверь своего бывшего кабинета, убедился, что дверь заперта, пошел дальше и остановился в квадрате света.
Скорин вошел в "предбанник", как между собой называли сотрудники приемную начальника.
Секретарь начальника отдела Вера Ивановна стояла спиной к двери и не видела Скорина.
- Старший лейтенант государственной безопасности Скорин для дальнейшего прохождения службы прибыл, - доложил он.
- Сережа!
Вера Ивановна повернулась, склонила голову набок.
- Все такой же высокий, худой и прямой как палка. - Вера Ивановна вздохнула. - Что же это вы, старший лейтенант, поцелуйте старуху-то, ждала, кажется!
Скорин наклонился, поцеловал ее в лоб, над которым тугими кольцами поблескивали свернутые короной косы.
- А вы не изменились, Вера Ивановна, - сказал он, глядя на осунувшуюся и постаревшую женщину.
- А ты такой же врун, Сережа. - Она улыбнулась. - Одни косы и остались, а бабий век под горку покатился. У меня плитка перегорела, посмотри, Сережа. Сейчас майор придет, а он чай любит. Ты слышал, Владимир Иванович на фронте. Он там начальник управления.
- Слышал, Вера Ивановна. - Скорин взял плитку, провел пальцем по обгоревшей тусклой спирали.
- Коля Синцов два дня назад уехал, Валя Семин с неделю, наверное, Виктор Фомин и Алексей Иванов еще перед Новым годом, как немцев шуганули под Москвой, так и они двинулись. - Вера Ивановна говорила быстро, словно боялась, что перебьют, ставила на поднос стаканы, сахарницу, тонкими ломтиками нарезала серый хлеб. - Сейчас я воду принесу. - Она взяла чайник, вышла.
Скорин соединил лопнувшую спиральку, включил плитку и стал смотреть, как она наливается светом и теплом. Значит, так теперь. Нет Владимира Ивановича. И Кости нет. Скорин оглядел приемную, которую часто видел во сне, мечтал сидеть в одном из этих прохладных кожаных кресел и, ожидая вызова начальника, вполголоса шутить с друзьями, смотреть на этот шкаф в стене, который маскирует дверь в "парилку", и, скрывая мандраж, подтрунивать над Костей. Знаменитые у Кости уши, примерно в два раза больше стандартных - можно было спросить: "Костя, что там старик говорит? Прислушайся, парень". Нет Кости, и "старика" Владимира Ивановича - тоже нет.
- Ты, Сережа, не сиди развалившись, Николай Алексеевич этого не любит.
Скорин не заметил, как вернулась Вера Ивановна.
- Как здоровье, Сережа? Подлечился? Тебя куда же угораздило-то? Вот уж не думала, что ты себя ранить позволишь, аккуратный такой. Я теперь здесь живу, Сережа. Дом мой немцы разбомбили, я здесь устроилась. Начальство не возражает, а куда я, старуха, поеду?
Вера Ивановна бросила в фарфоровый чайник щепотку чаю, подумав, добавила еще.
Стало жарко, Скорин снял шинель, повесил на старую вешалку, обычно на ней места не хватало, сейчас его шинель повисла, словно вымоченная селедка.
Вера Ивановна все говорила. Задавать вопросы и не ждать на них ответа вошло у нее в привычку. Видимо, когда-то женщину предупредили, что задавать вопросы разведчикам не полагается. С годами Вера Ивановна выработала особую систему: она расспрашивала и, не ожидая ответа, говорила сама, сама отвечала и снова спрашивала. Поэтому в отделе шутили: "Поговорил с Верой Ивановной? Рассказал ей много нового и интересного?"
- Так что там фашисты в своей Германии предполагают? Как с питанием-то у них? Жрать-то есть что? Карточки, как у нас? Простой народ как к войне относится? Помалкивают? У своих-то границ они вконец озвереют, да и партизан не станет. Ты как считаешь? Сами немцы не поднимутся, не помогут нам?
- Не помогут, Вера Ивановна.
Она удивленно посмотрела на Скорина и достала из стола щетку.
- Ты сапоги почисти, Сережа. Николай Алексеевич не любит, когда сапоги не чищены.
Скорин взял щетку, отошел к двери, стал чистить сапоги.
- Что еще не любит Николай Алексеевич?
- Холодный чай. - Вера Ивановна замолчала, Скорин поднял голову.Не любит, когда о Владимире Ивановиче спрашивают. Ты поаккуратней, Сережа, он Юре Сапрыкину такую баню устроил, здесь слышно было. Я Юрку полчаса чаем отпаивала.
- Спасибо за совет. - Скорин подошел к своей шинели. - Курить-то здесь можно?
- Сколько угодно. Слышишь? - Она подняла тоненький пальчик. Идет.
Скорин достал пачку "Казбека", хотя понимал, что сейчас курить не следует, неудобно с папиросой докладывать. Но он все-таки вынул папиросу, неторопливо ее размял. Когда майор вошел, Скорин положил пачку и папиросу на стол, глядя поверх русой, коротко остриженной головы нового начальника, доложил:
- Старший лейтенант госбезопасности Скорин из госпиталя для дальнейшего прохождения службы прибыл.
- Здравствуйте, Сергей Николаевич. - Майор оглядел Скорина. Брит, вычищен, подтянут. Всегда худой или после ранения?
- Всегда, товарищ майор.
- Курите. Вера Ивановна, чай, пожалуйста. Проходите, Сергей Николаевич. - Майор распахнул дверцу шкафа, ведущую в его кабинет, быстро прошел вперед.
Пока он снимал шинель, одергивал гимнастерку, раскладывал на столе бумаги, Скорин разглядывал нового начальника. Майор был невысок, видимо, когда-то полноват и розовощек. Сейчас гимнастерка свободно висела на нем, на лице серая кожа залегла морщинами.
- Садитесь. - Майор показал на стул, заметив, что Скорин внимательно смотрит на него, спросил: - Ну, как вам новый начальник? Вот все не знал, как похудеть, диетой мучился. Теперь никак обмундирование перешить не соберусь. - Он обошел стол, остановился напротив Скорина.
- Так ведь новый начальник, Николай Алексеевич, он всегда хуже старого. - Скорин подвинул себе пепельницу, оглядел кабинет.
- Да? - Майор удивленно посмотрел на Скорина, белесыми ресницами прикрыл выпуклые глаза, откашлялся. - Наверно, не всегда, а сначала, сказал он, разглядывая носки начищенных сапог. - Как здоровье?
- Вылечился, намерен воевать до победы. Дойти до Берлина. Скорин встал.
Майор долго стоял с опущенной головой, словно увидел на полу что-то интересное.
- Слова изволите говорить, молодой человек? Ну-ну! Ваш рапорт с просьбой направить на фронт у меня. - Он поднял голову, посмотрел на вытянувшегося Скорина, поморщился. - Сядьте, не изображайте бравого служаку.
Скорин сел, погасил папиросу, тут же зажег новую.
- Папироску держите, как красноармеец, - задумчиво протянул майор. - Что же это, Сергей Николаевич? Знаток немецкой литературы, специалист по Германии?
- Я дома, товарищ майор, - ответил Скорин.
Майор закрыл глаза, запрокинул голову и улыбнулся.
- Сергей Николаевич, сейчас мы получим по стакану чая и побеседуем. Расскажите о себе коротко, - майор поднял палец, - но подробно. Хорошо я сказал: коротко, но подробно. - Он приоткрыл дверь. - Вера Ивановна, где чай?
- Иду, Николай Алексеевич. - Вера Ивановна внесла поднос, расставила стаканы. Скорин зажал горячий стакан между ладонями и, когда Вера Ивановна вышла, сказал:
- Товарищ майор, вы ознакомьтесь с моим личным делом. Там все подробно и складно записано. Рассказчик же я, мягко выражаясь, скверный.
- Идемте, Сергей Николаевич. - Майор, отдернув портьеру, открыл дверь в "опочивальню", так разведчики окрестили комнату отдыха начальника отдела.
Они прошли в смежную комнату. Скорин отметил, что диван теперь новый, кожаный. В остальном обстановка не изменилась. Комната напоминала жилище холостяка. Майор сел за круглый обеденный стол, покрутив ручку приемника, крякнул и выключил.
