– Береги себя, сынок! Я тебя умоляю!
– Хорошо, пап!
– Обещаешь?
– Обещаю! Ужас какой! Обещаю, пап!…
– Смотри-и-и мне-е-е!
– Пап, а будешь «Фарленское»?
– Давай! С удовольствием!
«Фарленским», или как правильно «Фалернским»11 в древнем Риме называли один из сортов вин, что Женька вычитал в «Спартаке» и теперь окрестил так любимый брусничный сок, образующийся с банке с замороженной брусникой после оттаивания. Сок получался бардовый, густой и очень-очень терпкий.
«Ну, и идиот же я! – думал он про себя. – Додумался же в квартире на такое! В другой раз буду такие эксперименты ставить всё же на улице! Хоть там и морозяка!»
Что ж, видимо до самонадеянного сознания юноши не до конца дошли предостережения отца…
Раздался звонок в дверь.
– А, Юра!
В двери показался сослуживец Женькиного отца, кореец Андрей Чон. Это был крепкий рослый советский кореец.
«Удивительно! Почему все советские корейцы и высокие и плечистые? Не то, что эти мелкие доходяги из КНДР? – подумал Женька и сам же себе и ответил. – Наверное, у нас просто лучше кормят!»
– Петрович! Завтра за ёлками едем, да? – Чон улыбался лучезарной улыбкой. Жене нравился этот добряк.
Отец хлопнул Женьку.
– Едем, сын?
– Да! Во, чётко! – пацан радостно подскочил. Он любил эти поездки с отцом в тайгу. Зимой они, обычно, выбирали самую красивую сосну. Срубали. А домой забирали лишь удивительную своим великолепием макушку. Что ж, в этом таежном краю корейских лесоповалов, они мало беспокоились о гибели целого дерева в угоду человеческой новогодней прихоти. Что ж, такая вот прихоть, беспечность и безжалостность людей, живущих в краях таёжных!
Запах свежей, с мороза хвои наполнял тонким ароматом квартиру, вещая приближение самого великолепного праздника на целом свете! А когда к этому запаху подмешивался ещё и запах апельсин с мандаринами, то вот тут же уже становилось совсем ясно, что Новый Год стоит прямо на твоём пороге!..
Снежная целина. Тайга. Стройные пирамиды хвойных деревьев. И тишина…
Раздался сухой хлопок, срикошетив звуком по звенящим морозом стволам деревьев. Это Чон пальнул из своей вертикальной двустволки12 по рябчику. Попал! Птица свалилась в снег.
– Молодец, Чон! – похвалил его Петрович.
– На изюбра13 бы выбраться! – мечтательно ответил тот.
– Выберемся ещё!
При словах взрослых про изюбрятину, Женя почти осязал ароматный запах зраз14, который наполнял комнату, когда мама на праздник доставала горячий противень из духовки с пылу-жару. Всё это подавляло чувство жалости к несчастному великолепному зверю, красота которого достойна того, чтобы лишь украшать собой леса, убийство которого должно быть лишь обычным кровавым убийством для человека разумного. Но они, живущие на «подножном корме», убивающие далеко не удовольствия ради, не могли тогда думать о сиих возвышенных материях.
Чон подошёл к снежной лунке, достал из снега добычу, показал Женьке.
– Жалко! – тот только и выговорил при виде мёртвой птицы.
– Жалко?! Ничего, вот когда мамка тебе пожарит такого красавца, жалко не будет! Будет жалко одного – что мало! Так что надо бы ещё добыть! Вообще, рябчика нужно в снегу искать. Как это делают филины!
– Почему в снегу? Ваш ведь на дереве сидел.
– А рябчик обычно так делает. Посидит себе на ветке, а потом – бух и в снег сиганёт. Только его и видели. Вот такие у него прятки! Спит потом себе там спокойненько. Но филин это знает. Летает ночью над целиной, ищет, где рябчик зарылся!
– Ух, мороз! – поёжился Андрей Чон. – Охотнику, чтобы ночью выжить, нужно не просто костёр развести, а положить в огонь бревно или лучше пару брёвен, а по мере сгорания, ночью, пододвигать. А ещё лучше, вдобавок спалить большой пень, вынуть угли и в образовавшиеся углубления от корневищ всунуть ноги.
– Так ведь вымажешься в грязи? – удивился Женя.
– А по-другому ночь не переживёшь! Тут уж выбирать не приходится…
– Пап, а ты обещал дать пострелять! – Женька вытер варежкой сосульку под носом.
– Обещал, значит постреляешь! Будешь у меня настоящим «Ворошиловским стрелком»! – отец улыбался, продолжая хрустеть унтами по белоснежной целине, тяжело поднимая ноги…
Там, далеко, на сопках хмурых,Лежат пушистые снега.А на реке, под льдом АмураБежит игривая вода.
Там ветви инеем покрыты.То ветер свищет, то – покой,Снегов объятия раскрытыТам мир далёкий, Мир иной…
Изюбр, ветви задевая,Бежит, не чувствуя земли.За ним несётся волчья стаяПоджав косматые хвосты.
Там рябчик, с дерева упавший,Уснул в снегу под вой ветров.И филин, крылья распластавшийИсследует простор снегов…
Там соболь медленно крадётся,Виляя бархатным хвостом,Там заяц маленький трясётсяСкрывая уши за кустом….
Там, далеко, морозной ночью,Костёр не гаснет до утра.Пока луна покинет небо —Ночная кончится пора.
Автор В. Земша. 1981 г.Бомбоубежище
Где-то багульник на сопках цветет
Кедры вонзаются в небо
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был…
Возле палатки закружится дым
Вспыхнет костер над рекою
Вот бы прожить мне всю жизнь молодым
Чтоб не хотелось покоя…
Знаю, что будут наверно не раз
Грозы мороз и тревога
Трудное счастье находка для нас
К подвигам наша дорога…
Автор текста: Морозов И.,композитор: Шаинский В.Май 1983 г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинский р-н, БАМ.
В тот холодный майский день ещё лежали островки снега в тенистых местах. Но вся природа активно пробуждалась от долгой зимней спячки. Сопки вспыхнули алым цветом феерично цветущего багульника, хотя листвы ещё не было. Стоял щебет птиц. Женя Бедиев натянул хромовые сапоги и отправился в школу. Сегодня вместо занятий будет тренировка по Гражданской Обороне. А это значит, одежда должна быть такой же, как это обычно бывало для всех школьных сборов металлолома, макулатуры, работ на пришкольном участке, просто, походов в лес. Бедиев гордился своими остроносыми хромовыми сапогами отца. Это было куда круче обычных резиновых, в которых ходило подавляющее большинство…
За соседней партой сидела она, Дина. Женя лишь бросил беглый взгляд. И нахмурился, заметив, как весело болтала она с кучерявым Шаховым с задней парты. В этого разбитного пацана, похожего на античного голубоглазого грека, были влюблены почти все девчонки. Женя тяжело вздохнул и задал сам себе нелепый вопрос: «Для чего существуют девчонки?»
И тут же без колебаний ответил сам себе: «Только для того, чтобы нас мучить!». Потом выдрал лист из тетради и быстро нацарапал стих, перефразированный им из любимой пушкинской поэзии.
«О, Дина! Сжальтесь надо мной. Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои. О, Дина! Я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»
– Дети! Скорее выходим! – «классуха» торопила детей на улицу, где их уже ожидали автобусы.
Задержавшись на подножке, Женя быстро сунул в руку опешившей от неожиданности Дине записку и, опустив глаза, поспешил вглубь автобуса.
Шахта, к которой привезли школьников, была оборудована под бомбоубежище. Они спустились на самый начальный уровень. Длинные скамейки вдоль мрачных стен.
Пахло сыростью. Подобие железной дороги посреди прохода.
Маленькие вагонетки, способные доставить кого угодно в самое «чрево» убежища, где на случай войны и должны были все они укрыться. Где их ждали запасы одежды, еды, воды и прочего, самого необходимого. Но для учений и этой глубины было пока достаточно!
– Одеть всем противогазы! – раздались возгласы руководителей «учений». Дети, смеясь и задираясь друг к другу, дёргая своих товарищей за «хоботы» и тыча друг в друга пальцами, одели их и тут же стали похожи на слоников, что ещё больше добавило всеобщего веселья.
– Тише! Бедиев! Сядь на своё место! – зашипела «классуха».
Всё происходящее вокруг воспринималось школьниками как приключение. Женя не верил в реальную угрозу ядерной войны. Он, как и многие другие, был уверен в мощи Советского Государства и его Армии, способных не допустить этого, а если что, то и дать решительный отпор агрессору! Женя чувствовал свою защищённость и всеобъемлющую заботу Партии и Правительства о них, о всех и вся. Вспоминались фрагменты недавно прочитанной «Улицы младшего сына» про Керчинских партизан. Там тоже были шахты, шурфы и подростки, сражавшиеся наравне с взрослыми с фашистскими захватчиками… Он вообразил себе, как бы он героически спасал Дину от «ядерной угрозы» в глубинах этой шахты, что ему даже на миг захотелось, чтобы это всё случилось на самом деле, но, как бы, на самом деле, но понарошку. Ну, так, чтобы потом, конечно, вернуть назад, и всех близких, и всё вокруг…
