«Никто со мной так не разговаривает, — опешил профессор. — Я старый, больной профессор с большими заслугами».
«Не важно, — отрезал я. — Моя низкая оценка показала вашу слабость».
«Вот чудак! — удивился Ранад. — Никто не спорит со мной. Прошло уже десять лет. Разве теперь я что-то могу изменить?»
«Вы можете хотя бы извиниться», — подсказал я.
Рядом с Ранадом сидело не меньше двенадцати профессоров. Ранад стал для них ходячей святыней, вокруг него сбивались в стаи местные эрудиты. Все они были потрясены моими словами.
«Не обращайте внимание на этих болванов, — посоветовал я. — Именно из-за них вы отняли у меня один балл».
Профессор Ранад поднял на меня глаза и сказал: «Простите меня. Я публично признаю свою ошибку. Вы действительно заслужили сто баллов».
«Вот теперь я вас прощаю», — заключил я.
Как-то раз я читал лекцию в университете Аллахабада. Ранад ни разу не приходил слушать докладчиков, но когда я вошел в зал, то сразу же увидел, что он сидит в первом ряду. Зрители удивлялись тому, что профессор Ранад пожаловал на лекцию. Я обрушился на образовательную систему и на поддерживающих ее профессоров.
Ранад внимательно слушал меня. Когда я покинул сцену, он подошел ко мне и сказал: «Молодец, сынок». Ему было тогда почти девяносто лет. «Ты прав, — горячо поддержал он меня. — Нам не хватило мужества для борьбы. Все мы знаем, что наша образовательная система порождает лишь мелких служащих, секретарей, почтовых работников и станционных смотрителей. Я полностью согласен с тобой».
Знаменитый индийский философ доктор Ранад был самым уважаемым и образованным ученым-логиком. Он был профессором философии университета Аллахабада. В те времена кафедра философии аллахабадского университета стала лучшей среди всех индийских университетов, а в Индии почти тысяча университетов.
Я увиделся с Ранадом за несколько дней до его смерти. Он стал совсем дряхлым, но люди по-прежнему приезжали к нему со всех уголков Индии. Да что там Индии! К нему ехали со всего мира. Люди хотели получить у него ответы на свои вопросы.
Я сидел рядом с профессором Ранадом. «О чем ты хочешь спросить меня?» — поинтересовался он.
«Не знаю», — пожал я плечами.
«Тогда зачем ты приехал ко мне?» — удивился он.
«Просто посмотреть на вас и на людей, которые с утра до вечера топчутся в вашей приемной», — ответил я.
В течение шести часов я наблюдал за тем, как он работает. Ему задавали абстрактные вопросы. Например люди спрашивали: «Есть ли Бог? Есть ли душа? Есть ли жизнь после смерти?» А Ранад отвечал.
Спустя шесть часов я сказал ему: «Вы стар, а я еще слишком молод. Возможно, я стану говорить не очень деликатно, но мы можем больше никогда не встретиться. Простите меня, если мои слова покоробят вас. Вы зря растратили свою жизнь. И за эти шесть часов я понял, на что именно вы выбросили свою жизнь. Я не услышал ни одного вопроса и ни одного ответа о самой жизни. Люди приезжают к вам издалека, и вы прожили долгую жизнь, но мне кажется... Не думайте, что я проявляю к вам неуважение. Я откровенничаю с вами как раз из-за того, что очень уважаю вас. Вам осталось не так уж долго жить, хотя бы в оставшуюся часть жизни займитесь чем-нибудь настоящим».
Он был потрясен, потому что прежде никто не говорил ему ничего подобного. Но он был честным человеком и сказал: «Я стар, а ты еще молод, и все же ты прав».
Главный вопрос заключается не в том, есть ли жизнь после смерти, а в том, по-настоящему ли вы живы до смерти.
Путешествия по Индии
Я объездил всю Индию. За десять или пятнадцать лет жизни я объездил столько мест, сколько другие люди не объездили за две-три жизни. Я общался с таким количеством людей за десять или пятнадцать лет жизни, сколько встречается вам за десять или пятнадцать жизней. С утра до ночи я колесил по всей Индии.
Я ни на минуту не мог остаться в одиночестве. Мне приходилось то и дело возвращаться домой, в Джабалпур и запираться в своей комнате. Джабалпуру со мной не повезло. Я ездил по всей Индии и повсюду встречался с людьми, но только не в Джабалпуре. Этот город стал моей горной пещерой. Когда я приезжал в Бомбей,
Дели или Пуну, люди спрашивали меня, зачем я без особой надобности постоянно возвращаюсь в Джабалпур. Я проводил где-нибудь двенадцать или пятнадцать дней, а потом на три-четыре дня возвращался в Джабалпур. Затем я снова куда-нибудь ехал. Прямой нужды в поездках в Джабалпур у меня не было. Я мог бы из Пуны отправиться в Бомбей, из Бомбея в Дели, из Дели в Амритсар, из Амритсара в Шринагар. С какой стати мне сначала ехать в Джабалпур, а потом, через несколько дней, еще куда-нибудь?
Джабалпур был моей горной пещерой. Там я жил в полном одиночестве. А когда я не смог оставаться один даже в этом городе, мне пришлось уехать.
Путешествуя по Индии, я часто передвигался на поезде, на самолете, в машине. А отдыхал я только в поезде. Как только я выходил из поезда, мне уже не было покоя, так как каждый день у меня было пять-шесть встреч в колледжах, университетах, с друзьями, журналистами, меня приглашали на пресс-конференции. И я уже не мог отдыхать. Оставалось отдыхать лишь в поезде. После двадцати лет постоянных разъездов я уже не мог уснуть без шума поезда, звона станционных смотрителей, крика лоточников. Представляете? Я даже записал весь этот шум на магнитофон и слушал его дома. Тогда мне удавалось крепко выспаться. Как только я засыпал, магнитофон тотчас же убирали. Иначе меня мучила бессонница, ведь двадцать лет — немалый срок, и я привык слушать грохот колес.
Я сплю с тремя подушками. Две подушки я располагаю слева и справа, а на третью кладу голову. Во время поездок мне приходилось брать с собой три большие подушки, и для них отводился самый большой чемодан. Иногда какой-нибудь человек при мне открывал мой самый большой чемодан и с изумлением созерцал эти подушки. «Неужели ты завел особый громадный чемодан лишь для трех подушек?» — спрашивали меня.
«Я не могу спать без двух боковых подушек, — отвечал я. — Благодаря ним я крепко сплю. Если я лишусь их, то буду спать с трудом. Всю ночь мне не будет хватать боковых подушек».
Я много лет ездил по Индии, и мне приходилось ждать поезд на платформе.
Однажды впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. В Индии это сенсация. Такого просто не бывает. Я так удивился и почувствовал такую благодарность к машинисту, что пошел к нему и сказал: «Впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. Наверно, вы лучший машинист в Индии».
«Не смущайте меня», — попросил машинист.
«А что тут такого?» — не понял я.
«Это вчерашний поезд, — объяснил машинист. — Он опоздал на двадцать четыре часа».
Когда я услышал о таком чудовищном опоздании, то всплеснул и закричал. Неподалеку стоял начальник станции. «Я регулярно езжу по стране вот уже двадцать лет, — сказал я ему. — Если поезда так кошмарно опаздывают, тогда зачем публиковать расписания?»
«Неужели вы сами не можете понять? — отозвался начальник. — Без расписания мы не сможем определить, насколько опоздал поезд».
«И то верно, — согласился я. — Мне это в голову не приходило».
«Тогда все перепутается, — просвещал меня начальник. — Расписание публикуют для того, чтобы люди знали, насколько поезд опоздал».
Однажды я ждал поезд, и репродуктор постоянно объявлял: «Поезд опаздывает на час... два часа», и так далее. Я не верил своим ушам. Дело в том, что сначала он опаздывал на час, потом на два часа, потом на четыре часа.
«Я не могу понять, этот поезд приближается к нам или удаляется от нас? — задался я вопросом. — Если он опаздывал на час, то почему теперь он опаздывает на четыре часа?»
Я пошел к начальнику станции и спросил его: «В каком направлении движется поезд?»
«Не сердитесь, — попросил он. — Из соображений личной безопасности мы не можем объявить, что поезд опаздывает на сорок восемь часов, ведь тогда пассажиры убьют нас. Поэтому мы решили открывать правду частями. Тогда люди будут спокойны, ведь поезд опаздывает лишь на час или на два часа. Такими отрезками мы покроем все сорок восемь часов».
«Я ценю ваше великое сострадание, — сказал я. — Иначе у пассажиров случались бы сердечные приступы. Вы поступили правильно».
Иногда поезда опаздывали и на шестьдесят часов. Я сидел на вокзале и слушал, как репродуктор объявляет: «Поезд опаздывает на час... на два часа». Так может быть лишь в Индии, в которой люди учатся жить неспешно. Никто никуда не торопится. Люди полагают, что опоздание поезда предопределено судьбой, что ничего исправить нельзя.
Двадцать лет я ездил по Индии и часто в поезде наблюдал за тем, как пассажиры поезда или самолета открывают свои чемоданы, заглядывают в них, потом снова закрывают, как будто там для них устроили какую-то выставку. Им просто нечем было заняться. Люди открывали в поезде окно, потом снова закрывали, ложились на диван и закрывали глаза, потом снова открывали их.
