— Вы так говорите, Виктор Васильевич, будто я что-то имею против современной молодежи. Наоборот, я знаю ей цену. Это ребята с большими и разносторонними знаниями, воспитанные, дисциплинированные. Я уверен, что и Баглай не худший, а может, и лучший из них, но…
Он помолчал, закурил и после небольшой паузы закончил свою мысль:
— …но если уж говорить откровенно, боюсь, как бы у Баглая не закружилась голова… Еще бы! Сын Героя Советского Союза, служит в части, носящей имя его отца. Да к тому же он теперь — командир противолодочного катера! Есть от чего задрать нос.
— И я об этом подумал, Григорий Павлович. Но мы-то с вами тогда для чего? Горячей станет у человека голова, положим холодный компресс. А может, и не станет горячей. Не похоже на это…
— Кстати, какой корабль вы имеете в виду, Виктор Васильевич? Триста четвертый? Что на ремонте?
Тот самый. Командира там сейчас нет, сами знаете. Временно боцман Небаба командует, пока судно ремонтируется. А потом? Вот и пусть Баглай примет корабль. За время ремонта освоится, все своими руками пощупает, с командой познакомится. А тем временем и мы к нему поближе присмотримся… Курганов вдруг рассмеялся.
— Стареть начинаем, Григорий Павлович. Такое чрезмерное недоверие к молодому человеку — это от старости… Я вам вот что скажу: настанет время, уйдем мы с вами в отставку, и вдруг когда-нибудь захочется нам зайти сюда, в этот кабинет. Входим. На моем месте сидит Юрий Баглай. Заходим в ваш кабинет. А там тоже один из теперешних безусых молодых ребят. И они скажут: «Кто вы такие? А-А, это те, кто боялся нам штурвал в руки дать и не пускал на командирский мостик? А мы и без вас обошлись. Нашлись другие, которые не побоялись нашей молодости!» И правда будет на их стороне.
— Все может быть. — Почти незаметная улыбка тронула губы Вербенко. — А вот о чрезмерном недоверии — это вы напрасно.
— Ну, давайте назовем это чрезмерной осторожностью.
— Опять не то, Виктор Васильевич. Определенная осторожность — согласен, но в данном случае речь идет о конкретном человеке, о Баглае. Вы понимаете, почему я подчеркиваю именно это…
Вербенко догадывался, его собеседник не напрасно затеял этот разговор. Очевидно, Курганов и сам понимал, что поторопился, назначив Юрия Баглая командиром противолодочного катера, но теперь он уже ничего не мог изменить и потому в этом споре хотел себя же убедить в правильности своего решения.
…Много лет служили они вместе, хорошо знали друг друга и даже дружили, несмотря на то, что характеры у них были совсем разные.
Курганов был невысокого роста, стройный, как спортсмен, и очень подвижный. Его часто видели на кораблях. Он мог неожиданно появиться в машинном отделении или в кубрике, в радиорубке или среди боцманской команды на палубе и затеять разговор на любую тему: о новой книге, вызывавшей споры, и о новой звезде на футбольном горизонте.
Курганова любили за это. Хотя следует сказать, что его посещения для кое-кого заканчивались не очень-то весело. Пока длился непринужденный разговор, глаза Курганова успевали многое увидеть. Он мог, неожиданно прервав раз говор, обратиться к кому-нибудь из матросов и, как бы, между прочим, совсем не строгим тоном спросить:
— Робу давно стирали?
Если матрос сидел, он вскакивал, если стоял, то вытягивался в струну и, краснея, отвечал:
— В позапрошлую субботу, товарищ капитан второго ранга.
— Оно и видно… А почему же не в прошлую, вместе со всеми?
— На вахте стоял, товарищ капитан второго ранга.
— На ва-ахте?! Кто же мог такого неряху поставить на вахту?
Курганов хорошо знал каждого матроса: кто он, откуда, сколько лет служит. Но, несмотря на это спрашивал:
— Который год служите?
— Третий, товарищ капитан второго ранга.
— Ну, это уж совсем стыдно! Третий год прекрасную флотскую форму носите, а бережно обращаться с ней не научились… Пусть бы новичок, тому еще можно простить, а вы должны во всем быть примером.
— Сегодня же выстираю, товарищ капитан второго ранга.
— Сделайте такое одолжение, — говорил Курганов под дружный смех присутствующих и возвращался к прерванному разговору, будто ничего не случилось.
Иногда он неожиданно обращался к одному из молодых матросов:
— Что, товарищ Бережной, бороду решили завести? Матроса бросало в пот:
— Не успел побриться, товарищ капитан второго ранга.
— Вот здорово! — делал удивленное лицо Курганов. — Весь Черноморский флот успевает, а вы не успели… Который год служите?
— Первый, товарищ капитан второго ранга.
— Ну, это уже совсем ни на что не похоже! Только недавно флотскую форму надел, еще такой молодой, а уже бородатый. Представляю, какая борода у вас вырастет к концу службы! Как у Николая-угодника!
— Сегодня же побреюсь, товарищ капитан второго ранга.
— Почему — сегодня? Лучше сейчас. Пока мы здесь разговариваем, вы и побреетесь. Вернетесь, и мы увидим, каким красивым вы стали.
Правда, такие разговоры происходили все реже. Никто не знал, когда и на каком корабле появится Курганов, но всем хорошо было известно, что это может произойти в любую минуту. Никому не хотелось краснеть перед командиром части и перед товарищами, поэтому матросы старались быть подтянутыми, содержали свои рундуки и обзаведение в полном порядке.
Замполит Вербенко был человек другого склада. Он жил словно какой-то замедленной жизнью. Ходил не спеша, разговаривая глуховатым голосом, неторопливо, задумчиво растягивая слова. Казалось, он не обладал и десятой долей той неуемной энергии, которой был наделен Курганов.
Вербенко тоже часто бывал на кораблях, хорошо знал всех матросов и офицеров, умел, когда это было необходимо, дать нужный совет. Но больше всего поражала широта его разносторонних знаний. Юрий Баглай не ошибся. Вербенко до войны действительно был учителем-историком, директором средней школы. Он хорошо знал не только историю, но и физику, географию и литературу. Когда Вербенко пришел служить на флот, то как-то незаметно для всех изучил морское дело, радиосвязь, машины. А если добавить, что между офицерами он был высочайшим авторитетом в вопросах международной политики, то станет ясно, почему Курганов так ценил своего замполита и дорожил дружбой с ним.
Теперь, когда речь зашла о назначении Юрия Баглая, Курганов не хотел углублять спор, понимая, что Вербенко во многом прав.
А Вербенко не хотел ставить своего командира в неловкое положение. «Курганов правильно говорит, — мысленно успокоил он себя под конец разговора, — нас затем сюда и поставили, чтобы людей воспитывать… Возможно, Баглай, несмотря на свою молодость, проявит хорошие командирские способности и не зазнается. Все может быть».
4
Прошло две недели с того дня, когда Юрий Баглай впервые ступил на палубу своего корабля. Сейчас он не смог бы уже рассказать, что чувствовал в тот момент, что его поразило, порадовало или огорчило… Был ли он суровым или улыбался… Он не помнил, как приняла его команда. По правде сказать, он и лиц не различал, все плыло перед ним в тумане.
Запомнилось, как остался в своей каюте, наедине с самим собой. Несколько минут он не двигался с места, растерянный, ошеломленный и бурной радостью, и неясной тревогой…
Он стоял посреди небольшой каюты и чувствовал, как в висках шумит кровь, как гулко бьется сердце. Он невольно прижал руку к груди: «Ну, успокойся! Ведь все уже позади, корабль — вот он!»
«С чего же начинать?» — подумал Юрий Баглай, растерянно обводя глазами каюту, которая станет для него теперь не просто жилищем, но и штабом. Отсюда он будет руководить всей жизнью корабля.
Юрий прошелся по каюте, машинально подсел к столу, выдвинул ящики — первый, второй, третий… Ни единой бумажки, ни пылинки…
«Приготовили к моему приходу, — с удовольствием подумал Юрий. — Знали, что придет новый командир, да еще кто? Баглай!» Он обвел глазами стены, они поблескивали свежей белой краской. На желтом линолеуме пола лежал новый ковер. Иллюминаторы были надраены до солнечного блеска. И плафоны над головой, и настольная лампа, закрепленная так, чтобы не упала во время качки, сияли той чистотой, которая бывает только на корабле.
«Может, выйти на палубу да посмотреть, чем занята команда?» — снова подумал Юрий Баглай. Но ему почему-то было страшно появиться на палубе, и он, чтобы оттянуть время, открыл сейф и принялся просматривать личные дела команды.
Ему очень хотелось покурить, но он не решился сделать это, словно боялся, что его застигнут врасплох и сделают замечание.
Просматривая дела, он успокоился и закурил, увидев на столе круглую медную пепельницу. В дверь постучали, Баглай вздрогнул, как от выстрела, сердце быстро и тревожно забилось.
