Ишта невозмутимо пошла дальше. Из некоторых шатров доносились притворно страстные стоны шлюх или просто глухие стоны и звуки шлепающихся друг о друга тел. Кроме пьянства существовало немного способов забыть кошмары, виденные на поле боя. Некоторые пары занимались этим у всех на виду. Они извивались на пыльной земле и не обращали внимания на то, что на них таращатся пьяницы. Порядка в лагере не было никакого.
Теперь Ишта дошла до внутреннего круга шатров. Того места, куда могли войти лишь сатрапы, полководцы и бессмертный. Здесь горело больше огней. Некоторые шатры были сшиты из дорогого шелка. Пахло тяжелым, пряным вином, а не дешевым пойлом, которое пили простые воины. А еще пахло розами. Духами. Шлюхи были красивее. На запястьях у них красовались золотые браслеты. Их смех и стоны звучали гораздо убедительнее. Но глаза тех, кто был не слишком пьян, чтобы поднять взгляд, когда она проходила мимо, были так же пусты, как и глаза ремесленников и крестьян.
Лишь изредка ей встречались взгляды, твердость которых не знала душевных мук. Взгляд воина, мужчины, который так часто смотрел в лицо смерти, что уже потерял перед ней всякий страх.
Ишта направилась к шатру Датамеса. Усталый стражник поднялся со стопки мешков, на которых стояла печать Золотого города, и удивленно уставился на нее.
— Вы, господин? А я думал, вы спите.
— Что ж, судя по всему, именно ты спал, если не заметил, как я выходил, — негромко ответила девантар, читая мысли стражника, от усталости едва державшегося на ногах. Еще день не подошел к концу, как Датамес пришел в шатер с черноволосой девушкой и с тех пор не выходил из него. Значит, все именно так, как она и надеялась. Ей не придется искать эльфа по всему лагерю. Ишта с удовлетворением вспомнила, как отвоевала его смерть у братьев и сестер и как лишила Львиноголового благосклонности остальных. Слишком давно он знал о Датамесе и ничего не говорил им. Убьет ли он его, если от него этого потребуют? Вряд ли!
Ее брат был странным. Ему слишком нравились люди. И, возможно, даже Датамес. Львиноголовому передали остальных эльфийских шпионов, дабы заставить доказать, что он убьет их без колебания. Но этот принадлежал ей. И она насладится тем, что вырвет у него жизнь по кусочку.
— Я не видел, как вы выходили из шатра, — удивленно пробормотал стражник.
— Если бы я не выходил, я бы вряд ли смог вернуться.
На лице у сына человеческого читалось недоумение. Наконец он кивнул с подавленным видом.
— Простите, видимо, я уснул стоя…
— Тебе прощается, — спокойно ответила девантар и откинула полог шатра в сторону. В лицо ей ударил сладкий запах духов. Она услышала тихое дыхание. В шатре у Датамеса стояла настоящая кровать. Ишта невольно усмехнулась. Тысячи воинов спят в грязи, но эльф, конечно же, ничего подобного не сделает.
Полог шатра приглушал отблески лагерного костра. В красноватом матовом свете Ишта осторожно огляделась по сторонам. Наверняка Датамес рассказал детям альвов обо всем, что имело значение. Много лет назад он пробрался во дворец, а будучи гофмейстером, он знал тайны империи Арам, как никто другой. Он знал, какие сатрапы верны, а кто обманывает бессмертного. Знал, сколько воинов может выставить Арам, каковы слабые места в защите, и, в первую очередь, знал, насколько зависимы все великие империи от поставок зерна и риса из Нангога. Если эту артерию перерезать, на Дайе наступит голод.
Ишта поразилась тому, сколько предметов роскоши ухитрился собрать здесь эльф: золотые винные бокалы, роскошно украшенные сундуки, огромная кровать. Судя по всему, предательство — дело выгодное. Он купается в роскоши там, где другие умирают от голода. Она захлопнет дверь, которую тайком открыли альвы и небесные змеи.
Она подошла к постели, и произнесенное шепотом слово силы заставило отлететь в сторону шелковое покрывало. Из-под желтой ткани показались хрупкие плечи и длинные черные волосы. Девантар замерла. В постели одна только девушка. В шатре тоже никого больше не было. Значит, эльф опять играет в свою игру, опять ушел тайком… Должно быть, гофмейстер понял, сколь многие девантары были свидетелями поединка между Муваттой и Аароном, и догадался, что его истинная сущность не осталась тайной. Поэтому бежал. Он знал, что его время вышло!
Ишта разглядывала девушку. Она дышала ровно. Нежно, словно целуя, она коснулась пальцами головы девушки и прочла ее воспоминания. Сон ее был глубок. Она любила приходить сюда. Ночь с нежным любовником в чистой постели посреди грязного лагеря — редкая улыбка судьбы. Ей снился парк, полный цветущих вишен. Внезапный порыв ветра окутал ее тысячью нежных бело-розовых лепестков. Во сне она была еще ребенком. Смех ее звучал чисто и беззаботно. Смех, от которого не осталось ничего, все потерялось в потоке времени, так же, как шелковые лепестки цветов того давно минувшего дня из детства.
Девантар отошла от молодой женщины, снова обвела взглядом шатер. Поглядела на стол, заваленный глиняными дощечками. Заметила, что платье девушки исчезло, а одежды гофмейстера остались на месте. На краю узенького столика стояли маленькие горшочки с косметикой. Рядом лежало зеркальце из полированной бронзы на длинной ручке, изображавшей обнаженную женщину, вытянутые руки которой обхватывали нижнюю часть зеркальца. И тут Ишта поняла, как все произошло.
Она подошла к столику, провела по зеркалу рукой и увидела то, что последним отражалось в нем. Красящийся Датамес, изменяющий лицо, подгоняя свои черты под черты лица девушки. На этот раз он ушел от нее. Ишта задумчиво осмотрела глиняные дощечки. Этот эльф стал сердцем империи Арам. Он больше, чем просто шпион… Он делал это из страсти. И он вернется сюда.
Девантар провела рукой по холодной бронзовой поверхности зеркала и оставила привет Датамесу. Затем обернулась к девушке. Есть и другие способы уничтожить гофмейстера, нежели вытянуть из него жизнь по капле. Этой же ночью небольшой отряд девантаров понесет в Альвенмарк войну, которую развязали небесные змеи и их хозяева. И она будет одной из избранных, кто сразится за Дайю.
Поле мук
Барнаба закрыл лицо мертвому. В серебряном свете первых лучей утренней зари его лицо казалось неестественно бледным. Небрежным жестом бывший священнослужитель провел рукой по лбу и поднялся. Несмотря на то что ему еще не было и тридцати, он, словно старик, опирался на белесую, словно кость, кривую палку. Гата, худощавый шаман, правивший Каменным советом Гарагума, привязал к ней засаленный кожаный мешочек и полоску красной ткани — знаки святого человека. Хотя Барнаба был уверен, что большинство воинов здесь, на равнине, не знали, что это значит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
