В дверях кают-компании неловко переминался с ноги на ногу невысокий человечек. Я не заметил, когда он там появился. Он как будто материализовался из воздуха. Его темный костюм сливался с тенями, и на этом темном фоне отчетливо выделялось белое пятно его лица под стального цвета седыми волосами. Он шагнул вперед, и я увидел, что одна рука у него парализована. Пронзительно засвистел двигатель. В кают-компании вспыхнул свет, и Дахлер резко остановился. Он увидел Йоргенсена. Черты его лица заострились, а в глазах вспыхнула неожиданная и безудержная ненависть. Он тут же улыбнулся, но эта улыбка была такой перекошенной, что у меня по спине пополз холодок.
— God dag, Knut, — произнес он, и я понял, что он говорит по-норвежски.
— Что вы здесь делаете? — вместо ответного приветствия произнес Йоргенсен.
В его голосе не осталось и следа прежней учтивости. Теперь в нем слышались гнев и даже угроза.
— Я пришел, чтобы поговорить с мистером Гансертом о Фарнелле.
Калека, запрокинув голову, в упор посмотрел на Йоргенсена. Затем он обернулся ко мне.
— Вы знали Фарнелла? — спросил он.
Его губы были по-прежнему искривлены в странной улыбке, и я внезапно понял, что его лицо тоже парализовано. Некоторые слова вызывали у него явные затруднения. Паралич привел к небольшим заминкам речи, и в уголке его рта собиралась слюна, поблескивавшая в свете лампы.
— Да, — ответил я. — Я с ним когда-то работал.
— Он вам нравился?
Задавая этот вопрос, он пристально наблюдал за моим лицом.
— Да, — ответил я. — А что?
— Я всегда стремлюсь понимать, чью сторону принимают люди, — тихо ответил он и снова посмотрел на Йоргенсена.
— Зачем вы сюда явились?
Вопрос Йоргенсена прозвучал так отрывисто и грубо, как будто он обращался к подчиненному.
Дахлер ничего не ответил. Он не двинулся с места. Он продолжал смотреть на Йоргенсена так, что от этой тишины атмосфера накалялась все сильнее. Казалось, этих двух людей связывает нечто, не нуждающееся в словах. Первым молчание нарушил Йоргенсен.
— Я хотел бы поговорить с вами наедине, мистер Гансерт, — произнес он, оборачиваясь ко мне.
— Похоже, вы боитесь делать свои предложения открыто? — ядовито поинтересовался Дахлер. — Очень жаль, что здесь нет Фарнелла, который мог бы дать мистеру Гансерту дельный совет.
— Фарнелл мертв.
— В самом деле? — Дахлер резко подался вперед. Теперь он был похож на паука, выскочившего из угла своей паутины. — Что заставляет вас считать, что он умер?
Йоргенсен колебался. Я видел, что он в любую секунду может надеть шляпу и покинуть яхту. И я этого не хотел. Если бы я мог задержать Йоргенсена на борту… В этот момент я услышал звон сигнального колокола, донесшийся с Тауэрского моста. Мгновенно приняв решение, я шагнул к двери.
— Я пришел сюда не для того, чтобы разговаривать о Фарнелле, — произнес Йоргенсен.
Я выскользнул из каюты и взлетел по трапу.
От соседнего причала отходил трамповый пароход. Движение по Тауэрскому мосту прекратилось. Картер и Уилсон стояли у поручней и о чем-то беседовали.
— Картер, — окликнул я парня. — Двигатель теплый? Заведется с первого раза?
— О двигателе можете не волноваться, мистер Гансерт, — откликнулся он. — Заведется как миленький. Мне стоит только пальцами щелкнуть.
— Тогда заводи, — скомандовал я. — Трогаемся и как можно скорее.
Он нырнул в люк машинного отделения, а я приказал Уилсону отдать швартовы.
— Только тихо, — добавил я.
Он перепрыгнул через поручень, и спустя несколько секунд оба троса уже лежали на палубе.
Я скользнул на корму и встал к штурвалу. Двигатель два раза чихнул, а затем взревел и завелся.
— Полный назад, — скомандовал я Картеру.
Под нашей кормой вскипела вода, и мы начали движение. Как только мы отошли от причала, я подал команду «полный вперед» и резко повернул штурвал. Двигатель ревел, а лопасти винта вращались под водой, взбивая воду в пену. Длинный бушприт описал широкую дугу и замер, указывая на главный пролет Тауэрского моста.
Дик, спотыкаясь, взбежал по трапу на палубу. Ему на пятки наступал Йоргенсен.
— Что происходит? — воскликнул Йоргенсен. — Почему мы вышли в реку?
— Мы меняем место стоянки, — сообщил ему я.
— И где будет новое место стоянки? — подозрительно поинтересовался он.
— В Норвегии, — отозвался я.
Глава 2
Поворот через фордевинд
Когда я сообщил Йоргенсену, что мы взяли курс на Норвегию, он пришел в ярость. Отпихнув Дика, он бросился на корму, где я спокойно сидел за штурвалом.
— Немедленно поверните обратно, — потребовал он. — Я требую, чтобы меня высадили на берег.
Я промолчал. Над нами нависал центральный пролет Тауэрского моста. Два приподнятых крыла эхом отражали гул нашего двигателя. Мы прошли в открывшийся проем, совсем немного опередив пароход. Перед бушпритом распростерлась река, напоминая темную дорогу к морю. По обе стороны подобно пустым утесам возвышались пакгаузы. А позади светился Лондон. Зарево миллионов фонарей отражалось от низких туч, нависших над огромным городом.
— Вам это не сойдет с рук, Гансерт! — взвизгнул Йоргенсен.
На мгновение мне почудилось, что он собирается броситься на меня в попытке отобрать штурвал. Я ничего ему не ответил. Меня переполняло странное чувство восторга. Разумеется, это не могло сойти мне с рук. Я не мог просто взять и похитить человека. Но если бы мне удалось хитростью убедить его остаться на борту… если бы он встревожился настолько, что сам не захотел бы сходить на берег, опасаясь что-то упустить… Теперь со мной было трое людей, каждый из которых что-то знал о Фарнелле. В ограниченном пространстве яхты мне ничего не стоило выудить из них их истории. А если бы Йоргенсен остался со мной, вместо того чтобы вернуться в Америку, у меня появился бы неограниченный запас времени.
— Я в последний раз вас прошу, мистер Гансерт, — уже тише произнес он. — Если вас не затруднит, извольте доставить меня на берег.
Я поднял голову и посмотрел на него.
— Вы уверены, мистер Йоргенсен, что хотите сойти на берег? — спросил я.
— Что вы имеете в виду? — с искренним изумлением спросил он.
— Зачем вы пришли ко мне сегодня вечером? Что вам было нужно?
— Я хотел использовать ваше влияние на сэра Клинтона и убедить его сотрудничать с нами в разработке минеральных ресурсов моей страны.
Я впервые заметил, что он слегка картавит. Но это не делало его внешность женственной. Как раз напротив, усилия, которые он делал, чтобы произнести звук «р», придавали его речи особую выразительность.
