Обратимся к фактам хронологии.
Становление человека современного типа (Homo sapiens sapiens) датируется, как сказано, 50–40 тысячелетиями до н. э. Так, палеомагнитный и радиоуглеродный анализ артефактов из Костенок, предположительно наиболее древнего обиталища человека современного типа в Европе, выполненный в петербургском Институте истории материальной культуры РАН, определяет их возраст примерно в 42 тысячи лет. Более совершенный термолюминесцентный метод, примененный американскими исследователями, отодвигает его еще на 3 тысячелетия.
Но человек, появляющийся в это время, еще не может рассматриваться как человек в собственном смысле этого слова. Он не обладает многим из того, что делает невозможным его существование как субъекта новой формы жизни – культуры. И в первую очередь речью. Ошибочно думать, что завершение биологической эволюции (а мы вправе утверждать, что ее действие прекращается к тому времени, о котором говорится здесь) означает становление способности ко всему тому, что отличает человека от животного.
Формирование анатомического аппарата управления речью еще не означает ни появления самой речи, ни даже способности ней. Это не более чем материальная предпосылка развития способности к знаковой коммуникации. Сам аппарат складывается около 45 тыс. до н. э., появление же основных языковых семей, которое идет параллельно с процессом расообразования, датируется, по данным лингвистики, начиная с 12–10 тыс. до н. э.[19]. Разумеется, первые формы собственно речевого обмена должны появляться значительно раньше возникновения крупных языковых семей, но все же не одновременно с появлением нового биологического вида. Другими словами, собственно речь возникает значительно позднее появления анатомически «законченного» человека.
О становлении речи как о решающем факторе социогенеза можно говорить только там, где численность и плотность населения переходит какие-то критические границы. В подкритическом же диапазоне допустимо говорить лишь о переходных формах, которые наследуют многое от общения животных. Коротко говоря, знаковая система возникает лишь там, где появляется способность, не прибегая ни к какому действию, ни к какому показу, научить социальной функции любого члена сообщества. Правда, такое определение является слишком жестким, но мы сознательно идем на известные преувеличения, чтобы увидеть отличия форм социализации от простого пробуждения врожденных инстинктов. Чисто биологические механизмы не способны к обучению даже там, где доля абстрактного содержания воспринимаемой информации микроскопична.
Подчеркнем это обстоятельство. Примитивная система общения, способная координировать сравнительно сложные виды деятельности, существует даже у насекомых. Речь же должна идти о коммуникации, способной порождать абстрактные понятия. Но для этого должно появиться на свет их объективное содержание. Последнее же появляется только вместе с человеком и его деятельностью. Как самостоятельный феномен оно вообще не существует в природе и впервые возникает лишь там, где появляется технологическая связь функционально различных орудий. Подчеркнем: не та связь орудия с предметом, которая доступна многим представителям животного мира, но куда менее уловимое начало – связь одного орудия с другим, технологически зависящим от первого, но отделенного от него пространственно-временным барьером. «Формула» именно их зависимости является первым абстрактным понятием и первым же предметом сознания. Между тем, говоря о знаковом общении, мы упускаем это обстоятельство из вида и продолжаем пользоваться представлениями, сложившимися еще в начале прошлого столетия.
В 1932 г. И. П. Павлов вводит в научный оборот понятия первой и второй сигнальных систем. Первая – это система условнорефлекторных связей, которые формируются в коре больших полушарий головного мозга животных и человека при воздействии конкретных раздражителей (таких, как свет, звук, боль и др.). Другими словами, форма непосредственного отражения внешней действительности в виде ощущений и восприятий. «Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды, как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными»[20]. Вторая – система условно-рефлекторных связей, формирующихся при воздействии речевых сигналов, то есть не непосредственного раздражителя, а его словесного обозначения: «…слово составило вторую, специально нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов»[21]. Павлов считал вторую сигнальную систему «высшим регулятором человеческого поведения», который преобладает над первой (правда, в какой-то степени и первая контролирует деятельность второй, но ведь и физиология способна вызывать высокие чувства, однако последние никоим образом не сводятся к ней). Такое доминирование позволяет человеку управлять своими рефлексами, сдерживать значительную часть инстинктивных проявлений организма и эмоций. Это существенным образом отличает первую сигнальную систему человека от первой сигнальной системы животных.
Между тем деятельность человека распадается на творческую и репродуктивную. Первая порождает новые ценности, вторая способна лишь к тому, чтобы воспроизводить открытое кем-то другим. Отсюда и формы знаковой коммуникации, призванной опосредовать ту и другую, должны содержать в себе существенные отличия.
Принципиальное отличие первой сигнальной системы от второй очевидно. Впрочем, обеим присуще и общее, объединяющее их начало. Этим общим является возможность указать на что-то реально существующее, пусть не «здесь и сейчас», но хотя бы в природе «вообще». Так, мы можем указать на отсутствующий под рукой «компьютер», «автомобиль» и др. В то же время знаковые системы способны указать и на то, чему в принципе нет места в привычных измерениях пространства и времени, чему еще только предстоит появиться на свет в результате нашего творчества. Например, «теорию всего», аналог философского камня, поисками которого занята современная физика. В связи с этим вторая сигнальная система распадается на две части, каждая из которых качественно отличается от другой, и там, где содержание знака выходит за пределы реально существующего, допустимо говорить о дополнительном, «надстроечном» измерении второй сигнальной системы. А то и вообще о третьей.
Сегодня отличия между творческой и репродуктивной деятельностью могут быть иллюстрированы возможностью перепоручить действий работника искусственно созданному устройству, машине (включая электронно-вычислительную). Та деятельность, результат которой может быть получен с его помощью, строго репродуктивна даже в том случае, если в ее результате создается нечто, не существовавшее ранее. Алгоритм, которым руководствуется машина или копировальное устройство, берет свое начало в первой и во второй сигнальных системах, которые способны обеспечить в лучшем случае чисто количественные преобразования реально существующих физических явлений. Благодаря машине «дело» обращается в «вещь», но это возможно только там, где предварительно алгоритмизируется движение исполнительных органов самого человека. Вместе с тем алгоритмизация «дела» при всех достоинствах, главным их которых является возможность многократного повторения, имеет свои недостатки. Получаемый каждый раз результат («вещь») не содержит в себе ничего нового, и если бы все содержание человеческого общения сводилось ко второй сигнальной системе, возможность развития была бы исключена.
В свою очередь, и творчество невозможно вне коммуникации. А значит, та, которая формируется и над биологической, и над второй сигнальной системой, кроме простого указания на отсутствующие «здесь и сейчас» вещи, обязана порождать нечто такое, что способно выводить человека в сферу принципиально новых ценностей. Или (по меньшей мере) придавать новый смысл старым понятиям. Сегодня механизмы творчества, несмотря на то что именно оно лежит в основе всего создаваемого человеком, неизвестны. Но в любом случае речь должна идти либо о «недокументированных опциях» второй сигнальной системы, либо о третьей.
Материализованный продукт второй сигнальной системы (чертеж, технологический рецепт) может быть переведен на язык машинных команд, то есть представлен последовательностью вполне материальных явлений. Продукт третьей (во всяком случае, на стадии «слова») – уникален, и ни он сам, ни способ его создания не могут быть зафиксированы ни в чем материальном вообще. Равно как и ни в чем конечном, однозначно понимаемом всеми. Алгоритмизировать рождение новой культурной ценности невозможно. В противном случае мы бы уже давно «вычислили» все наше будущее. Но там, где она появляется на свет, открывается возможность ее воспроизведения, а со временем и алгоритмизации ее воплощения в материале. Другими словами, порождение третьей сигнальной системы со временем становится достоянием второй.
