Выслушав эту новость, Бускетта почувствовал себя униженным. Еще бы: ведь это он сам когда-то принимал в Порта Нуову Пиппо Кало, а теперь он, обязанный Томмазо очень многим и сделавший под его руководством свои первые шаги, а значит, обязанный хотя бы уважать его.
Вопрос требовал немедленного выяснения, и Бускетта, воспользовавшись многочисленными тайными каналами, потребовал от Пиппо Кало ответа. Тот заявил, что никогда даже не думал об исключении Томмазо. Что же касается Бандаламенте, то он откровенно назвал того грязным лжецом, или траджедьятури.
Это было по-настоящему страшное слово в устах главы клана. Дело в том, что в среде мафиози четко установлено: то, что сказано в присутствии двух человек, – это правда. При этом он не обязан высказываться о подобных себе «людях чести», но уж если он это сделал при свидетелях, то подлежит наказанию. Траджедьятури, как правило, получал смертный приговор.
Бускетта не знал, что и думать, – ведь когда получаешь какие-либо сведения от дона другого клана, недоразумений подчас не избежать. Единственное, что он понимал, – вокруг него происходили вещи совершенно непонятные. Его смутные подозрения укрепились, когда глава семьи Риези Джузеппе Ди Кристина сказал ему с глазу на глаз: «Вам нужно срочно навести порядок в делах. Вас очень много критикуют…»
В 1980 году Томмазо освободили, но обязали полицию Турина неотступно за ним следить. И за ним следили, нисколько не пытаясь даже маскироваться, постоянно спрашивали документы, добавляя при этом неизменную фразу: «Настоятельно советуем вам убираться из Турина, пока не поздно». Когда же возмущенный поведением «сбиров» Томмазо обратился за помощью к людям, которые раньше никогда ему не отказывали в этом, те, воздев руки к небу, ответили: «Как же возможно запретить полиции делать то, что им положено?».
Томмазо ничего не оставалось, как вернуться в Турин в полной растерянности. Он так и не смог решить своих дел: он не знал, как относиться к своему дону Пиппо Кало, он понятия не имел, почему бывшие «братья» оказали ему подобный прием и как расценивать поведение этого грубого Бандаламенте. О безумной игре, которая велась в недрах Капитула и о которой он узнал значительно позже, потеряв буквально все и, главное, веру в правильность собственной жизни, Бускетта узнал немного позже…
Стефано Бонтате.
Время предательства.
Стефано Бонтате по прозвищу Сокол с некоторой тоской смотрел на дорогу из окна своего автомобиля. Повсюду, куда бы он ни обратил взгляд, его встречал скудный и безрадостный сицилийский пейзаж: чахлые деревья и пыльные безлюдные дороги, по которым он вынужден был регулярно ездить вот уже в течение трех лет. Никакого удовольствия от путешествия Стефано не испытывал, да и не мог испытывать, тем более что по мере приближения к поселку Чакулли чувство внутреннего напряжения непроизвольно в нем нарастало. Он миновал развалины старой церквушки, когда-то претендовавшей на стиль барокко, с отвращением посмотрел на неизменную рекламу спагетти, конечно же, как всегда, лучших в мире, проехал мимо заброшенной станции техобслуживания и наконец попал на такую знакомую дорогу. До Чакулли оставалось чуть больше пяти километров.
Стефано было прекрасно известно, что в этом захудалом на вид поселке практически никто из посторонних людей не останавливается. Даже на картах этот населенный пункт никак не обозначен; да и зачем, если здесь проживает не более тысячи человек, а неказистые домишки скрываются от случайных взглядов при вечно закрытых вылинявшими от солнца ставнями; если здесь невозможно увидеть ни одного магазина (все необходимое для жизни жители поселка получают от торговцев, распродающих свои товары прямо из автомобилей).
Стефано по доброй воле ни за что не стал бы со столь завидной регулярностью посещать подобное место, контролируемое одной из самых жестоких мафиозных кланов, если бы здесь не обосновался глава клана Чакулли и генеральный секретарь Капитула Микеле Греко. Его владения скрывались под скромной надписью «Земельное владение Фаварелла».
Стефано миновал дорогу, на которой едва ли могли разъехаться два автомобиля, мимо высоких и пыльных бетонных стен, за которыми виднелась сочная зелень лимонных и апельсиновых деревьев, пересек проселочную дорогу по направлению к массивным воротам и остановил машину неподалеку от обычного дома, единственным украшением которого являлся портик с золотыми инициалами «М. Г.».
Его не интересовало обширное стрельбище, устроенное хозяином, который был большим любителем пострелять и даже какое-то время являлся членом сборной Италии по стрельбе. Он никогда не заходил в лабораторию, где производился героин, так надежно спрятанную посреди лимонных плантаций. И уж тем более Стефано никогда не принимал участия в роскошных банкетах, которые так часто любил устраивать хозяин поместья для «людей чести».
Конечно, он знал, что члены Капитула на подобных банкетах – частые гости. Им это было очень удобно, так как путь от Чакулли до Палермо занимал всего каких-нибудь 10 минут, а полиции отчего-то даже в голову не приходило проверять благополучное земельное владение, хозяина которого, по официальной версии, интересовали исключительно лимоны и апельсины. Неужели у него так часто собирались такие же любители цитрусовых на своих неизменных БМВ – излюбленном средстве передвижения «людей чести», для которых этот автомобиль, пока еще не бронированный, сделался своеобразной визитной карточкой?
Дом генерального секретаря Капитула по внутреннему убранству на первый взгляд казался весьма скромным, выдавая склонность хозяина к античному стилю. Пожалуй, исключением могла считаться только ванная комната, отделанная с не-обыкновенной роскошью. Комнаты же были столь небольшого размера, что невозможно было даже представить, чтобы здесь хоть где-нибудь мог собраться Капитул в полном составе, и все же это происходило.
Дело в том, что в одной из стен жилища находился тайник. Стоило отодвинуть в сторону керамическую плитку, как за ней открывался проход, достаточно большой, чтобы в него мог пройти человек солидной комплекции. Этот проход вел на темную лестницу, сделанную из неотесанного камня, и спускаться по ней приходилось, только освещая себе дорогу фонариком.
Спустившись по ступеням лестницы, гости попадали в коридор, спускавшийся вниз и приводивший непосредственно в огромный зал. По своим размерам этот зал был больше, чем все комнаты дома, даже если бы кому-то пришло в голову их объединить. Солнечный свет проникал в этот зал сквозь щели, в которые можно было увидеть хозяйские плантации, вечером освещался факелами.
Здесь определялась политика всех мафиозных кланов Палермо, сюда прибывали высокопоставленные гости. Здесь нередко бывал и Стефано Бонтате. Хозяин сделал все возможное, чтобы обезопасить своих гостей от неожиданного вмешательства полиции, даже несмотря на то что подобные инциденты пока не имели места. От зала, расположенного под жилищем Микеле Греко и устроенного в древнем каменном карьере, расходилось множество извитых переходов и тайных ходов, при помощи которых можно было спокойно уйти при визите нежданных гостей. Кроме того, большинство ходов вели в небольшие каморки, предназначенные для укрывательства от полиции бойцов «Коза Ностры». В этих комнатенках на полу в беспорядке валялись матрацы, а стены усеивали огарки свечей.
Самое интересное: генеральный секретарь Капитула вообще не жил в этом доме: у него было несколько отличных вилл, также надежно скрытых от посторонних глаз яркой зеленью лимонных деревьев. Этот невысокий человек не боялся никого и ничего, абсолютно уверенный в собственной безнаказанности. Свои владения он озирал как король и считал, что имеет на это полное право. И на самом деле, в среде мафиози Микеле Греко считался потомком знатной семьи. Его двоюродным братом был знаменитый Сальваторе Греко (Пташка), заправлявший делами сицилийских кланов в 1960-е годы, но о своем родственнике Микеле Греко предпочитал вовсе не упоминать.
Он являлся по натуре диктатором и установил в мафии такие жесткие правила, что пребывал в полной уверенности: никто из работающих на него никогда не решится вслух произнести его имя, особенно в полиции, подобное преступление каралось смертью. Микеле Греко со страхом и уважением называли Папой. Впрочем, что касалось Сокола – Стефано – то он подобного не испытывал, поскольку обладал способностью думать и к тому же он был единственный, кто открыто противоречил всесильному Папе. А дело было в том, что Стефано первым заметил, что после прихода к власти Папы дела его клана – Санта-Мария ди Джезу – идут совсем по-другому, и причиной была отнюдь не неприязнь нового главы Капитула лично к Бонтате. Он собирался, по мнению Стефано, устроить переворот в мафиозном государстве, он чувствовал, что находится на пороге того времени, когда принципы, которым он привык следовать всю жизнь, будут извращены Папой до неузнаваемости.
