Чили — только в 1791 г. Имеются сведения о существовании энкомьенд во второй половине XVIII в. на Ла-Плате и в Новой Гранаде.
При упразднении энкомьенд крупные землевладельцы сохранили не только свои поместья — «асьенды» и «эстансии», но практически и власть над индейцами. В большинстве случаев они захватили полностью или частично земли индейских общин, вследствие чего безземельные и малоземельные крестьяне, лишенные свободы передвижения, вынуждены были продолжать работу в поместьях в качестве пеонов. Индейцы, которые так или иначе избегли этой участи, оказались в прямом подчинении колониальных властей. Они платили подушную подать и отбывали трудовую повинность.
Наряду с помещиками и королевским правительством угнетателем индейцев являлась католическая церковь, в руках которой находились огромные территории. К обширным владениям духовных миссий — редукциям — прикреплялись крестьяне, которых заставляли безвозмездно работать на отцов-миссионеров.
Особенно много редукций насчитывалось в Парагвае, где с начала XVII в. обосновался иезуитский орден. Вскоре иезуиты подчинили себе значительную часть индейцев-гуарани и согнали их в 30 редукций, расположенных в бассейнах рек Параны и Уругвая. Там они подвергались жестокому угнетению и бесчеловечной эксплуатации, обреченные на подневольный труд для обогащения церкви. Вся жизнь гуарани строжайшим образом регламентировалась. В иезуитских редукциях царил феодально-крепостнический строй с некоторыми элементами рабства.
Распространив свое экономическое и политическое влияние на весь Парагвай, иезуиты стали по существу контролировать управление страной. Они почти монополизировали торговлю наиболее важной товарной культуры йерба-мате[9] (главной статьей парагвайского экспорта в другие колонии Ла-Платы, Перу, Чили), успешно конкурировали с местными и испанскими купцами на внутреннем рынке.
Церковь в колониях получала колоссальные доходы от сбора десятины, платежей за требы, от всевозможных ростовщических операций, «добровольных» пожертвований и т. д.
Таким образом, к концу XVIII — началу XIX в. большинство индейского населения Испанской Америки, лишившись личной свободы, а зачастую и земли, оказалось фактически в феодальной зависимости от своих эксплуататоров. Основную массу его составляли закрепощенные крестьяне, а также рабочие рудников, мануфактур, ремесленных мастерских, грузчики, домашняя прислуга. Однако в некоторых малодоступных районах, удаленных от основных центров колонизации, оставались племена, не признававшие власти захватчиков и оказывавшие им упорное сопротивление. Избегая контактов с колонизаторами, они обычно сохраняли еще прежний первобытвооощинный строй, традиционный уклад жизни, свой язык и культуру. Лишь в XIX–XX вв. большая часть их была покорена, а принадлежавшие им земли экспроприированы.
В отдельных областях существовало также свободное крестьянство: «льянеро» — на равнинах (льяносах) Венесуэлы и Новой Гранады, «гаучо» — в степях лаплатской пампы. В Парагвае преобладающей формой землевладения являлись мелкие и средние хозяйства («чакра») свободных и полусвободных крестьян. В Новой Испании имелись мелкие земельные владения хуторского типа — «ранчо».
Хотя на протяжении XVI–XVIII вв. в Испанскую Америку ввезли миллионы африканских невольников, вследствие высокой смертности, вызванной непосильным трудом, непривычным климатом и болезнями, их численность в большинстве колоний (кроме указанных выше районов Карибского бассейна) к концу XVIII — началу XIX в. была невелика.
Наряду с индейцами и неграми в Испанской Америке с самого начала ее колонизации появилась и стала быстро расти группа населения европейского происхождения. Привилегированную верхушку колониального общества составляли уроженцы метрополии — испанцы, преимущественно представители родовитого дворянства, а также богатые купцы, в руках которых находилась торговля колоний. В Америке их презрительно называли «гачупинами» или «чапетонами»[10]. Они занимали почти все высшие административные, военные и церковные должности. Среди них были крупные помещики и владельцы рудников. Уроженцы Испании кичились своим происхождением и считали себя высшей расой по сравнению не только с индейцами и неграми, но даже с креолами.
Термин «креол» весьма условен и неточен. Креолами в Америке называли родившихся здесь «чистокровных» потомков европейцев/ Однако на самом деле большинство из них имело в той или иной степени примесь индейской либо негритянской крови. Из среды креолов вышла большая часть помещиков. Они пополняли ряды колониальной интеллигенции, низшего духовенства, служили в административном аппарате и армии. Сравнительно немногие из них занимались торгово-промышленной деятельностью, но им принадлежало большинство рудников и мануфактур. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, владельцы небольших предприятий.
Обладая номинально равными правами с уроженцами метрополии, креолы на деле подвергались дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высшие должности. В свою очередь они с презрением относились к индейцам и вообще к «цветным», третируя их как представителей низшей расы.
Помимо индейцев, негров и колонистов европейского происхождения в Испанской Америке конца XVIII — начала XIX в. существовала весьма многочисленная группа, возникшая в результате смешения различных этнических компонентов: белых и индейцев (индоевропейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо).
Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не могли претендовать на чиновничьи и офицерские должности, участвовать в выборах муниципальных органов и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, свободными профессиями, служили управляющими, приказчиками, надсмотрщиками у богатых помещиков, составляли большинство среди мелких землевладельцев. Некоторые из них к концу колониального периода стали проникать в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих мануфактур и рудников, солдат, деклассированный элемент городов.
Колонизаторы стремились изолировать и противопоставить друг другу уроженцев метрополии, креолов, индейцев, негров и метисов. Они делили все население колоний на группы по расовому принципу. Однако фактически принадлежность к той или иной категории определялась зачастую не столько этническими признаками, сколько социальными факторами. Так, многие состоятельные люди, являвшиеся в антропологическом смысле метисами, с успехом выдавали себя за креолов, а дети индианок и белых, жившие в индейских селениях, нередко рассматривались властями как индейцы.
Весьма своеобразно сложились отношения между небольшой кучкой испанцев и массой коренного населения в Парагвае. В силу ряда причин процесс смешения рас происходил здесь в условиях, существенно отличавшихся от положения в остальных колониях. Гуарани почти не знали классовой дифференциации и даже после начала завоевания продолжали сохранять свою племенную организацию. Поэтому для их эксплуатации колонизаторы пытались использовать некоторые институты родового строя, в частности распространенные у них формы коллективных работ и обычай взаимопомощи родственников. Вследствие того, что белые женщины в Парагвае почти отсутствовали, европейцы нередко женились на индианках, а еще чаще просто сожительствовали с ними. При этом индейские жены или наложницы конкистадоров практически, как правило, занимали положение хозяйки дома и матери семейства.
В результате потомство от таких смешанных браков по своему внешнему облику, духовному складу, психологии и положению в колониальном обществе Парагвая значительно отличалось от аналогичных групп населения других колоний. Парагвайские метисы восприняли религию, многие черты и особенности хозяйства, быта, техники земледелия, материальной культуры, духовной жизни своих испанских отцов. Зато с молоком своих индейских матерей они впитали нравы и обычаи гуарани, чувство любви
