всем по первое число, внучёк, – старик обнял Кирилла и с силой похлопал его ладонью по спине. – За нас за всех…
– Обязательно, дед, обязательно, – на глаза навернулись слёзы.
– Товарищи призывники, – прокатилось над площадью. – Время.
– Всё. Пойду, – сказал Кирилл и побежал к Шлюзу.
Над воротами горела красная лампа. Караульный нажал кнопку, укрытую в металлический короб сбоку от входа, и створки стали медленно открываться. Оркестр продолжал играть.
– Вы там держитесь вместе, – напутствовала мать Кирилла.
– Присматривайте друг за другом, – вторила ей мать Михаила.
Когда ворота открылись полностью, лампа поменяла цвет на зелёный.
– Пора, ребята, – поторопил начальник городской милиции. – Удачи вам.
Призывники сделали несколько шагов внутрь Шлюза и повернулись к провожающим. Створки начали сдвигаться, и в течение этой невыносимо длинной минуты все, не переставая, махали друг другу на прощание. По щекам Кирилла текли слёзы. Слёзы, вызванные не только горечью расставания, но и бессилием что-либо изменить. Наконец, ворота с грохотом закрылись. Стихла музыка. Кирилл вытер слёзы рукавом и огляделся. Приятели стояли в большом хорошо освещённом ангаре с двумя воротами в противоположных стенах. Ангар обычно использовался для обмена грузами между Периметрами, и Векшин с Грачёвым не раз участвовали в разгрузке автомобилей с местных фабрик и погрузке ящиков, прибывших извне. Сейчас в помещении было пусто, и призывники двинулись ко вторым, внешним, воротам.
– Что, Кириллушка, не весел? Что головушку повесил? – почти по-ершовски спросил Михаил, посмотрев на погрустневшего Кирилла.
– Тоже мне шутник нашёлся, – пробурчал тот в ответ. – Всё тебе весело! Навсегда ж уезжаем. А там… Чёрт его знает, что там…
– Там – приключения! И это главное. Не то, что здешняя скукотища.
– И война, между прочим.
– Так на то мы и вдвоём, Кирюха. Будем держаться вместе, и великие дела нам обеспечены! Мы ведь вместе?
Михаил остановился и протянул другу руку. Кирилл крепко сжал её, и парни обнялись.
– Вместе, Миха, – ответил Векшин.
Раздался скрип раздвигающихся створок ворот, и приятели поспешили к выходу. Снаружи они увидели большую заасфальтированную площадку и уходящую от неё вглубь леса асфальтовую дорогу. Неподалёку от Шлюза стоял зелёный армейский автомобиль, а у ворот ожидал Пограничник. Капитан, как понял по звёздочкам на погонах Кирилл.
– Грачёв и Векшин? Капитан Фролов, – представился офицер. – Садитесь в машину.
Автомобиль приветливо зарычал. Михаил и Кирилл устроились на заднем сидении, а капитан сел вперёд.
– Вы, ребята, вытянули счастливый билет, – сказал он, захлопывая дверцу. – Теперь у вас впереди настоящая жизнь.
– С людьми… а не с уродами… – добавил водитель и надавил на газ.
Апрель 2012 г.
Разящий крест
Октябрь 2043 года. Россия, Воронеж
С некоторых пор Савве Васильеву было неуютно на общекурсовых лекциях. Когда он подходил к аудитории, однокурсники презрительно косились в его сторону, и кто-нибудь, бывало, цедил сквозь зубы «Отступник!» или «Сатанист!»
Но так было не всегда.
Сентябрь 2042 года. Россия, Воронеж
Савва провёл детство в самом густонаселённом районе Воронежа – Северном, где высотки без стеснения налезали друг на друга, а улицы лопались от вечных пробок. Отец, Леонид Владимирович, работал на городском молокозаводе начальником отдела сбыта. Мать, Алиса Михайловна, была бухгалтером в небольшом магазине. Семья Саввы, как и большинство обычных семей, регулярно посещала церковь и считалась православной. Леонид Владимирович крестил сына, когда тому не было ещё и года, а в дальнейшем воспитывал, как настоящего христианина.
В школе худощавый белобрысый Савва был прилежным учеником, не грубил, не спорил с учителями, старался не конфликтовать с одноклассниками. Видимо, поэтому он сдружился с чересчур активным черноволосым крепышом Андреем Коржаковым, который не мог минуты просидеть без дела, постоянно искал приключений и непременно брал с собой Савву. Сегодня он мог утащить друга в готовящийся к сносу дом искать тайники с сокровищами, а завтра увезти на левый берег воронежского водохранилища, чтобы вскарабкаться на маяк. Однажды одноклассники целый день провели в лесу за городом, безуспешно разыскивая тайную избушку сатанистов, где, по рассказам старших товарищей, часто приносились в жертву кошки и собаки.
Андрей также вырос в православной семье и с каждым годом становился всё более ревностным последователем христианства. В первый день учёбы десятого класса Коржаков пришёл с большим серебряным крестом на груди. Летние каникулы Андрей провёл в православно-патриотическом лагере, друзья не виделись почти три месяца, и Савве не очень пришлись по душе резкие перемены в поведении товарища. Тот стал совершенно нетерпимым к неправославным, называл их всех без разбору сатанистами и вредными для общества элементами. Класс Саввы был практически полностью христианским за исключением невысокого молчаливого Миши Гущина из семьи атеистов. С первых же дней по возвращении из лагеря Андрей начал придираться к Мише без всякого повода, оскорблять, а иногда позволял себе влепить Гущину подзатыльник или пинок. Когда Гущин попытался сопротивляться, Андрей чуть не вскипел, как чайник, от возмущения, побагровел, вытаращил глаза и, схватив Мишу за грудки, предупредил, что если тот вздумает ещё раз сопротивляться, не оставит от него и мокрого места. Савва стоял неподалёку, наблюдал всю сцену и не узнавал друга. Сам Васильев, разумеется, тоже считал атеистов и им подобных ограниченными и неполноценными, однако отец с детства учил его, что таким людям следует помочь раскрыться, пересмотреть жизненные позиции и прийти к богу с покаянием, но никак не унижать, оскорблять или желать им смерти. Савва попробовал поговорить об этом с другом, но Андрей только с сожалением покачал головой и заметил: «Смотри, Савва. Мягкотелость сейчас не в чести».
Ещё в четвёртом классе, когда им начали преподавать православие, целый урок был посвящён другим религиям и атеизму, где детям кратко рассказали, что представляют собой эти ошибочные верования. И только в десятом классе в курсе православия снова вернулись к этой теме. Каждой религии школьный священник посвятил отдельный урок. Так Савва узнал о теории Дарвина и её несостоятельности. И понял, что атеизм – такая же вера, как и все другие, только тут люди верят не в бога, а в его отсутствие. И что это страшнее для человека, чем даже сатанизм, ведь неверие в существование бога – один из самых больших грехов.
Как-то встретив на улице Мишу, Савва поинтересовался, почему тот избрал своей верой атеизм, а когда Гущин пустился в пространные объяснения о какой-то бритве Оккама, прервал его и воскликнул: «Как же ты можешь вот так вот своими руками душу свою в ад загонять?!» На это Миша ответил, что души нет, а Савва только развёл руками: «Не понимаю я тебя. Сам себя губишь».
С тех пор Васильева не покидала одна мысль: как человек, отрицая акт творения всего сущего, бессмертную душу и даже самого бога, может верить в какую-то эволюцию? Что такого особенного заключается в этом, что может завладеть разумом, обратить человека против самого себя и бога? И если
