Тотчас же после своей победы Вильгельм дал обет построить на этом месте монастырь во имя Святой Троицы и Святого Мартина. Этот обет не замедлил быть выполненным, и главный престол монастыря был воздвигнут на том самом месте, где было водружено, а затем повержено знамя короля Гарольда. Наружные стены были возведены вокруг холма, который храбрейшие англичане покрыли своими телами, и все окрестные земли, на которых происходили различные сцены сражения, стали собственностью этого монастыря, который называют по-нормандски «Battle-Abgey»*[Монастырь сражения.].
Монахи большого монастыря мамертинцев вблизи Тура тотчас основали здесь свое местопребывание и стали молиться за души тех, кто погиб в этот день. Говорят, что когда заложены были первые камни здания, архитекторы открыли, что там без сомнения будет ощущаться недостаток в воде; они отправились сообщить Вильгельму эту неприятную новость.
«Работайте, работайте только, – возразил им шутливым тоном завоеватель; – если Бог продлит мне жизнь, у монахов монастыря вина будет более, чем чистой воды в любом лучшем христианском монастыре».
ГЛАВА 4
В то время, как войска короля англосаксов и Вильгельма Завоевателя стояли друг против друга наготове к бою, несколько новых кораблей из Нормандии переплыло пролив, чтобы присоединиться к флоту, который стоял на якоре у Гастингса. Корабли эти по ошибке пристали на несколько миль севернее, в местности, носившей тогда название Рюмени, а теперь Ромни. Жители этой страны встретили нормандцев враждебно: завязалась битва, в которой чужеземцы были разбиты. Вильгельм узнал об их поражении несколько дней спустя после одержанной им победы и решил утвердить свое владычество на юго-восточном побережье. Вместо того чтобы подвигаться к Лондону, он возвратился к Гастингсу и пробыл здесь несколько времени, чтобы испытать, не побудит ли его личное присутствие население окрестных областей к добровольному подчинению. Но так как никто не являлся просить мира, то завоеватель снова двинулся в путь с остатками своей армии.
Он двинулся вдоль берега моря, с юга на север; жителям Ромни отомстил за поражение своих воинов полным разграблением города. Отсюда он направился к Дувру, – самой сильной крепости страны, которой он пытался некогда овладеть, не подвергаясь ни малейшей опасности и совсем без битвы, с помощью клятвы, которую он выманил хитростью у Гарольда. Крепость Дувр, недавно оконченная, в надежде на лучшее, Гарольдом, была расположена на омываемом морем утесе; утес этот и от природы крутой отесали еще, хоть и с большим трудом, со всех сторон, чтобы сделать его гладким, как стена. Нормандцам не пришлось осаждать ее: приближение победителя при Гастингсе со всей армией навело такой страх на охранявших ее, что они завели разговоры о капитуляции. Но в то время, когда у одних из ворот происходили переговоры, оруженосцы нормандской армии ворвались в город и подожгли его; много домов было разрушено, а жители получили приказание очистить те, которые еще оставались в целости.
Вильгельм провел в Дувре восемь дней, чтобы возвести в нем новые оборонительные укрепления; затем направился к столице. Нормандская армия шла вперед по великой римской дороге, не встречая на пути никаких преград.
Стиганд, друг Годвина и Гарольда, единственный оставшийся в живых из числа тех, кто играл выдающуюся политическую роль в последнем кризисе англосаксонской нации, находился тогда не в провинции, где сложили оружие, а в Лондоне, где никто и не думал еще сдаваться. Жители этого большого города решили вторично дать битву, которая, будучи хорошо подготовлена, должна была быть счастливее первой. Но являлась нужда в высшем воине, в руках которого сосредоточились бы все силы и воля, а между тем национальное собрание, Совет которого должен был избрать такого графа, медлило со своим решением.
Движимый патриотическим чувством великий Совет остановил свой выбор на Эдгаре Эмелинге, племяннике короля Эдуарда. Он был провозглашен королем после долгих колебаний, в течение который драгоценное время было потрачено на бесполезные споры. Его вступление на престол не способствовало нисколько соединению разъединенных сил. Эдвин и Моркар, обещавшие стать во главе собравшихся в Лондоне войск, нарушили это обещание и удалились в свои северные графства, уводя с собой и воинов из своих провинций, на которых они имели неограниченное влияние. Они безрассудно надеялись защитить свои графства, отделившись от остальной Англии.
Узнав, что Лондон намерен защищаться, Вильгельм, вместо того, чтобы приблизиться к нему и осадить его, направился к западу и перешел через Валлингфордский брод Темзу. В этом месте он устроил укрепленный лагерь и оставил часть войск, чтобы они перехватывали вспомогательные отряды, которые могли явиться из западных провинций. Затем, направившись к северо-востоку, он сам расположился лагерем в провинции Гёрфорд, чтобы прервать всякое сношение между Лондоном и северным краем, а также чтобы предупредить возвращение Альвгаровых сыновей, в случае бы они раскаялись в своем бездействии.
Благодаря такому маневру, столица оказалась окруженной; многочисленные отряды нормандцев опустошали окрестности и останавливали подвоз съестных припасов, не давая однако решительного сражения.
Неоднократно жители Лондона вступали с нормандцами в рукопашные схватки, но мало помалу утомились и были побеждены не столько силами врагов, как страхом перед голодом. В городе существовали две власти, согласие которых было необходимо, а именно – двор короля и шталлер Витана. Этот пост, вместе и гражданский, и военный, был поручен человеку, который занимал его в предпоследнее царствование; это был старый воин, по имени Ансгар, у которого вследствие трудов и ран паралич разбил ноги и который приказывал носить себя на носилках всюду, куда призывал его долг. Вильгельм встречал его при дворе короля Эдуарда в 1051 году; он полагал возможным привлечь его на свою сторону и приказал передать ему свои предложения и обещания; обещал же он, в случае успеха, ни более, ни менее, как должность королевского наместника. Нельзя сказать, поддался ли Ансгар этим обещаниям, – он принял их с осторожностью и, храня их в абсолютной тайне, избрал способ, который должен был избавить его от опасности.
По собственному побуждению, а может быть, и с согласия королевских советников, он собрал горожан и сказал: «Ресурсы наши истощаются, городу грозит нападение и ниоткуда не является помощь. Но ведь когда силы исчерпаны, когда с одной храбростью ничего не поделаешь, остается еще ловкость и хитрость, и я советую вам прибегнуть к ним. Неприятель не знает еще всех наших страданий, воспользуется этим и, если только вы верите мне, то пошлите к нему со словами мира человека, который сумел бы его обмануть и притворился бы, что несет ему от вас покорность и в знак мира подал бы, если бы этого потребовали, руку».
Совет этот понравился танам, как исходящий из уст искусного политика и человека, испытанного битвами. Они, как кажется, льстили себя надеждой добиться прекращения враждебных действий и затянуть переговоры, пока не явится помощь; но дело приняло совершенно иной оборот. Посол, отправленный для того, чтобы пустить в ход хитрость в отношении герцога Вильгельма, возвратился из его лагеря обманутый, осыпанный подарками и преданный его делу. Когда он явился перед Витаном, чтобы дать отчет, его сопровождала толпа. Его необычайно смелая речь представляла собой похвалу явившемуся с оружием в руках искателю престола. Эти слова, так противоречившие распространившимся тогда слухам о непоколебимой твердости победителя в битве при Гастингсе, не только не вызвали криков об измене, но приняты были толпой и Витаном.
Двор юного короля Эдуарда был неспособен обуздать горожан и заставить их пойти на отчаянное сопротивление. Это правительство, возродившееся среди беспорядка и нуждавшееся, несмотря на свою популярность, в самых обычных средствах, вынуждено было объявить прекращение своего существования.
Сам король в сопровождении архиепископов Стиганда и Эльдреда и нескольких танов отправились в Беркамстедтский лагерь изъявить покорность. Они дали герцогу Нормандскому заложников и поклялись в верности; со своей стороны, герцог обещал им под честным словом быть для них хорошим господином.
Затем он направился к Лондону и, вопреки своим обещаниям, позволил все опустошать на пути.
На пути из Беркамсэдта в Лондон находился богатый монастырь, называвшийся «аббатство святого Албания», выстроенный подле развалин древнеримской городской общины. Вильгельм с удивлением заметил большие засеки, устроенные для того, чтобы преградить путь, или, по крайней мере, сделать его более затруднительным. Он велел явиться аббату монастыря святого Албания, Фридриху, одному из любимцев короля Гарольда.
