глубже левого чуть ли не на сантиметр, а это значило: человек хромает. Итак, мужчина ступал на левую ногу осторожно, перенося всю тяжесть тела на правую. Из этого следовало…
Майор почувствовал, как запылали у него щеки. Да, из этого следовало, что человек поранил или вывихнул левую ногу: неудачно приземлился, парашют запутался в дубовых ветвях, диверсант обрезал стропы и упал. Могло так случиться? Какое это имеет значение, главное — надо искать хромого человека.
До одиннадцати оставался еще час. Бобренок дошел до проселка и, поняв, что хромой направился к Жашковичам, повернул назад. Наверное, диверсант еще до выхода на проселок спрятал парашют, и, может, удастся найти его.
Целый час майор шарил в кустах, осматривая укромные участки леса, однако сегодня фортуна уже отвернулась от него.
Он опоздал к условленному месту на пять минут. Толкунов уже поджидал его — сидел на обочине дороги и смотрел осуждающе: привык к точности и даже пятиминутное опоздание считал разгильдяйством.
Не обратив внимания на укоризненный взгляд Толкунова, Бобренок спросил:
— Ну что?
— Ничего, — мрачно ответил Толкунов. — Я обыскал каждую кочку, — ударил ребром ладони по колену, — и ничего. Проклятие какое-то…
Майор присел рядом, достал из сумки бинт и еще раз понюхал его и протянул Толкунову.
— Где? — сразу понял тот.
— Метрах в трехстах от дуба. Перевязывал ногу.
— Почему именно ногу?
Бобренок высказал свои предположения, и лицо капитана просветлело.
— Надо расспросить людей в Жашковичах, может, кто-нибудь видел хромого. — Толкунов встал легко, словно отдыхал не пять минут, а по меньшей мере час. — Пошли в село.
Бобренок внимательно наблюдал за дорогой, стараясь обнаружить знакомые следы, но безрезультатно. Совсем недавно в Жашковичи проехали возы с сеном, его клочья виднелись на обочине дороги.
Село показалось неожиданно, первая хата стояла среди леса, и только за ней деревья были выкорчеваны — там виднелись огороды. Крытая щепой, срубленная из старых, потемневших бревен, хата казалась меньше, чем была на самом деле, выглядела какой-то печальной, будто тосковала о чем-то. Крыльцо перекосилось, щепа на крыше замшела, калитка скривилась и стучала на ветру.
Может, если бы возле такого запущенного жилья росли яблони или цветы, оно казалось бы веселее, но между жердинами, огораживающими усадьбу с улицы, и хатой рос чертополох, от калитки к крыльцу вела чуть заметная тропинка.
На крыльце сидела бабка в черном платке. Бобренок, толкнув калитку, висевшую на одной петле, вошел во двор.
Поздоровался, но бабка не ответила, только приставила ладонь к уху, и майор понял, что старуха или плохо слышит, или совсем глухая.
— Не слышу я, сынок! Позови дочку, она в хате возится, а если молока хотите, то его нет, потому что нет коровы.
Майор вошел в хату. В сенях стояла бочка, на веревке висело какое-то тряпье, пахло затхлым жильем, борщом, прошлогодней капустой или огурцами. Бобренок хотел постучать в грубо сколоченную, тяжелую дверь, но она раскрылась сама, и на пороге показалась пышногрудая красивая молодая женщина с заплетенными и аккуратно уложенными на голове косами. Она не испугалась, не вздрогнула, как бывает, когда в своем доме неожиданно встретишь незнакомого человека, просто остановилась в дверях и смотрела выжидающе.
— Ваша мать послала меня… — начал майор не очень уверенно.
Женщина внимательно посмотрела на него — Бобренок заметил, как ее взор задержался на погонах, — отступила, пропуская майора вперед.
— Заходите, — пригласила гостеприимно и даже как-то поспешно, — прошу пана офицера заходить…
В комнате стоял стол, несколько табуреток и лавка вдоль стены. Но за хлопчатобумажной пестрой занавеской Бобренок заметил роскошную для бедного полесского села никелированную кровать с большими блестящими шарами на спинках и платяной зеркальный шкаф, который украсил бы любую квартиру. Это несколько удивило майора. Сел на лавку, снял фуражку, и спросил у хозяйки, что стояла в ожидании, прислонившись к печке:
— Ваша хата крайняя в селе, рядом дорога… Не видели ли вы сегодня утром военных? Нескольких или одного? Разминулись мы, а договорились встретиться именно в Жашковичах.
— Нет, не видела… А вы сами откуда? — бесцеремонно поинтересовалась женщина.
— Ну, знаете, военные…
— Тайна, значит, — улыбнулась насмешливо.
— И никто из чужих не проходил?
— Может, и проходили. За всеми не усмотришь.
— Сегодня сено возили, — не сдавался майор. — Откуда?
— А с Григорьевских лугов.
— Видели, как везли?
— Ну, видела.
— И никого не подвозили?
— А бес его знает…
Майору показалось: женщине что-то известно, но она почему-то отмалчивается.
— Вы когда сегодня встали?
— Как всегда, на рассвете.
— Коровы же нет, для чего так рано?
— Привычка, — усмехнулась и как-то вызывающе распрямила плечи, выпятив высокие груди. — Крестьянская привычка, вместе с солнцем, ведь и ложимся рано. Керосина нет. В пять уже в огороде копалась.
— И машины военной не видели?
Женщина замялась лишь на мгновение.
— Нет, — ответила она, и майор уловил, что женщина сказала неправду, потому что этой же дорогой мимо хаты проехал через Жашковичи их «виллис» — шофер высадил его и Толкунова километров за пять от села и возвратился через Жашковичи в штаб армии.
— А в селе чужих людей нет? — спросил.
— Может, и есть…
Бобренок понял, что ничего от нее не добьется, встал и вышел на крыльцо. Толкунов сидел напротив бабки.
Молодица последовала за майором. Бобренок попрощался с ней и спросил, как найти сельсовет.
— Не пройдете мимо, — только и сказала.
Стояла на крыльце, смотрела вслед. Неожиданно майор оглянулся и увидел в ее глазах то ли тревогу, то ли испуг, замедлил шаг и оглянулся еще раз, но женщина даже улыбнулась, и майор подумал, что он, наверное, ошибся.
Сельсовет размещался в одном доме с магазином и был закрыт. Бобренок потрогал большой замок, а Толкунов заглянул в магазин. Он спросил у продавщицы, где можно найти председателя сельсовета.
— А в селе, — ответила та не задумываясь.
— Село большое…
— Большое, — согласилась продавщица, — но дядька Федор на похоронах. Бабка Стефания умерла, так сегодня будут хоронить.
Усадьбу бабки Стефании долго искать не пришлось. Возле хаты толпились люди. Бобренок и Толкунов направились туда. Толпа расступилась, давая дорогу, но майор остановился и спросил, где председатель сельсовета.
Старый, морщинистый человек в черной шляпе смерил его с головы до ног подозрительным взглядом и поинтересовался:
— А вам, извините, зачем?
— Нужен. По делу.
— Ну, если по делу… — учтиво кивнул старик. — Председатель пошел за лошадьми для похорон, сейчас придет.
Пришлось ждать. Бобренок с Толкуновым устроились в тенечке под грушей, росшей во дворе, ощущая на себе многочисленные любопытные взгляды.
Людей на похороны собралось немало, главным образом бабки и старики — молодежь была в армии, и только дети и подростки шастали в толпе.
