— Теперь есть, — сообщил я. — Собирай сумку с расчетом на неделю. Скорее всего, это займет меньше времени, но может статься, что и больше. Костюмов не надо, но захвати пистолет. Почти наверняка он тебе не потребуется, но все равно возьми. Приезжай к дому 156 по Западной Восемьдесят второй улице, вход в цокольный этаж, к управляющему. Позвони у дверей. Тебе откроет мужчина или женщина. Они либо кубинцы, либо пуэрториканцы, точно не знаю. Говорят по-нашему. Назовись и спроси меня, после чего тебя ждет честь и удовольствие личной встречи со мной. Особо не спеши. Даю тебе три минуты на сборы, если надо.
— Восемьдесят вторая улица, — сказал он. — Убийство. Как бишь его звали? Еджер.
— Ты слишком много читаешь и торопишься с выводами. Прикуси язык и собирайся.
Я повесил трубку. Складывать тонкие ночные сорочки — занятие не мужское и к тому же требующее времени, но я стиснул зубы и приступил к нему, ибо сыщик обязан оставлять после себя все, как было. Запихнув сорочки в ящик, я вызвал лифт, спустился и подошел к открытой двери по левую сторону холла. Семейство Пересов заседало в кухне. Я посмотрел на Марию. Бежевая ночная сорочка с кружевами была бы ей как раз впору. Я заставил себя перевести взгляд на ее родителей и сказал:
— Скоро сюда придет один мужчина, высокий и пухленький, с какой стороны ни смотри. Он назовется Фрэдом Даркином и спросит меня. Пошлите его наверх.
Потом я вернулся к ящикам. Не стану перечислять, что я в них нашел, но отмечу две детали: предметы мужского туалета хранились лишь в одном из них, и все шесть пижамных костюмов были одинакового размера. Это во-первых. А во-вторых, тот ящик, в котором я обнаружил портсигар Мэг Дункан, служил чем-то вроде коробки для всякой всячины. Тут валялись три дамских носовых платка не первой свежести, женский зонтик, чья-то пудреница и прочая мелочь. Едва я успел сложить все назад, как послышался лязг лифта. Открылась дверь, и появился Фрэд. Став как вкопанный, он принялся вертеть головой направо и налево, пока не увидел меня, потом опять отвернулся и произнес:
— Господи Иисусе!
— Вот твой новый дом, — сказал я ему. — Надеюсь, тут ты будешь счастлив. Я имею в виду дам на картинках. Настоятельно рекомендую вон ту, что сидит на розовом кусте. Если ей шипы нипочем, то уж тебя-то выдержит.
Он опустил на пол сумку.
— Эх, Арчи, а я-то все удивлялся, почему ты не женишься. Как давно у тебя все это?
— Лет десять, наверное. Кое-где в городе есть еще несколько таких местечек. Тоже мои. А это я временно предоставляю в твое распоряжение. Кухня, ванная, телевизор, служанка. Нравится?
— Господи. Я женатый человек.
— Жаль. Я бы не прочь остаться и рассказать тебе об этих картинках, но надо идти. Дело вот в чем. Если сюда пожалует гостья, ее надо принять. Может прийти мужчина, но скорее всего это будет дама. Явиться она может в любое время дня и ночи. Чем меньше ты знаешь, тем лучше, поэтому поверь мне на слово: как только она выйдет из лифта, ей снова захочется вскочить туда, и ты должен помешать ей в этом. Другого выхода отсюда нет. Можешь назвать ей свое имя, если захочешь, потом позвони мне, и я приду.
Фрэд нахмурился.
— Быть наедине с женщиной да еще держать ее насильно? Нехорошо.
— Тебе не придется ее трогать, если она первая не начнет.
— А вдруг она высунется из окна и станет звать полицию?
— Невозможно. Окон нет, да она и не захочет, чтобы кто-нибудь узнал о ее присутствии здесь. Особенно полиция. Единственное, чего она пожелает, так это поскорее выбраться отсюда.
Фрэд все еще продолжал хмурить брови.
— Котлован, где нашли труп Еджера, прямо перед домом. Может, мне следовало бы узнать кое-что еще?
— Не от меня. Зачем впутывать сюда Еджера? Он мертв, я прочел об этом в газете. Если зазвонит телефон, возьми трубку и спроси, кто там, но себя не называй. Вот дверь в кухню, — я показал пальцем. — В холодильнике есть кое-что интересное на случай, если ты проголодаешься. Этих людей внизу зовут мистер и миссис Перес, их дочь — Марией. Ты ее видел?
— Нет.
— Я собираюсь на ней жениться, как только выкрою время. Попрошу миссис Перес принести тебе буханку хлеба, а если тебе понадобится что-то еще — скажи ей. Ну, все. Созерцай картинки. Лучшей возможности изучить анатомию и желать нельзя, — я открыл дверь лифта.
— А что, если придет мужчина?
— Не придет. В случае чего придерживайся программы. Поэтому-то я и просил тебя захватить пушку.
— Полицейский?
— Один шанс из миллиона, даже меньше. Скажешь ему, что забыл, как тебя зовут, и пусть позвонит мне в контору Вульфа. Тогда я буду знать, что стряслось.
— А я окажусь в кутузке.
— Ненадолго. К Рождеству мы тебя запросто оттуда вытащим. В холодильнике полфунта свежей икры стоимостью в двадцать долларов. Угощайся.
Я вошел в лифт, спустился, объяснил миссис Перес ситуацию и попросил ее отнести наверх буханку хлеба. Потом ушел. Мои часы показывали полдень, когда я направился в сторону проспекта Колумба, чтобы поймать такси.
5
В пять минут второго сидевший за своим столом Вульф прорычал:
— Твоей задачей было найти подходящего клиента, а не этих двух негодяев, которые, возможно, убили Еджера, и не эту мерзавку, что предлагает тысячу за свой портсигар. Я признаю, что ты проявил ловкость, хитрость и смекалку, и даже поздравляю тебя с этим, но если ты поймал преступников, то кому мы будем посылать счет?
Я уже сделал подробный доклад, опустив лишь описание внешности Марии, рассказал о квартире и даже о том, как решил проблему складывания ночных сорочек. Сказал также, что подключил Фрэда Даркина за семь с половиной долларов в час.
— Я их не приму, — заявил Вульф.
Я задумчиво кивнул.
— Конечно, они могли его убить, но ставлю пять к одному, что эти люди невиновны. Лицо и тон Переса, когда я заговорил о брезенте, тот факт, что его жена послала дочь открыть мне дверь. Будь она убийцей, непременно сделала бы это сама. Но самое главное заключается в том, что при живом Еджере они как сыр в масле катались, а после его смерти угодили в дьявольски трудное положение. Конечно, вам это не нравится, я понимаю. Будь это просто укромный уголок, где он от случая к случаю проводил время с любовницей, тогда другое дело. Но со всей очевидностью положение совсем иное. Возможно, ключи были у полдюжины разных женщин, а может, даже у двух десятков или больше. Я понимаю, что вам не хочется ввязываться в такое дело, но теперь, когда я…
— Чушь! — заявил он.
Я приподнял бровь.
— Чушь?
— Да. Нынешний сатир — это помесь мужчины, свиньи и осла, лишенная всякого очарования лукавства. Единственное свойство, унаследованное им от античных пращуров, — похоть, которую он тешит в темных углах, а отнюдь не в тени оливкового дерева на залитом солнцем холме. Нелепое гнездилище разврата, описанное тобой, — жалкая подмена декораций, но мистер Еджер, по крайней мере, пытался их заменить. Свинья и осел, он все же сохранил верность флейте древнего сатира. Не сомневаюсь, что смерть свою он честно заработал, но все-таки буду рад возможности разоблачить убийцу.
— Будете рады?
— Разумеется. Но кто даст такую возможность? Если допустить, что ты проявил похвальное рвение и сообразительность и прав в отношении мистера и миссис Перес, то где он, наш возможный клиент? Для чьей пользы мы будем раскрывать факт существования комнаты и связь Еджера с ней? Не ради членов семьи покойного и не ради его коллег. Уж они-то скорее предпочтут, чтобы дело замяли, а мы ведь не шантажисты. Я признаю, что одна возможность у нас все-таки есть. Кто этот человек, что приходил вчера под видом Еджера? И зачем он приходил?
Я покачал головой.
— Вы читали мой доклад?
— Да. Совершенно очевидно, что он любит слова и обращается с ними профессионально. Он сказал: «Вы можете гарантировать полную конфиденциальность?», сказал: «Это меня вполне удовлетворяет». Но кроме того, в обычном разговоре он процитировал «Мальфийскую графиню» Джона Вэбстера: «Другие грехи говорят тихо, убийство кричит в полный голос», и «Алцилию» Джона Харрингтона: «Измена же обречена на позор». Люди прибегают к цитатам, чтобы показать свою начитанность, но с какой стати демонстрировать ее перед тобой? Ты его видел и слышал. Пытался этот человек произвести на тебя впечатление?
— Нет, он просто говорил, вот и все.
— То-то и оно. И все же сыпал изречениями Вэбстера и Харрингтона. Один из десяти тысяч знаком с обоими этими писателями одновременно. Наш посетитель — педагог, учитель литературы.
— Но вы-то нет.
— Я узнал только Вэбстера. Таким образом, он — один из десяти тысяч, а в Нью-Йорке преподавателей литературы всего тысяча, не больше. Предлагаю испытать твою изобретательность: если он знал, что Еджер мертв (потому что сам убил его или еще откуда-то), зачем было являться сюда?
