Конечно, время идет, и сегодня с понятием демократии связывают совершенно другое. И все же есть смысл вернуться к аристотелевскому определению форм государственных устройств. Тем более, что спорить с Аристотелем бессмысленно. Он абсолютно прав. Сегодня в России олигархическая форма правления. Жизнь дает громадное количество примеров, подтверждающих эту точку зрения. Интересы олигархии защищают наши судебные органы, милиция, в угоду олигархам издаются законы. Кто видел, сына олигарха служащего в армии, а может быть, кто-то может рассказать, как осудили олигарха убившего в транспортном происшествии человека? Россия теряет миллиарды, которые увозят к себе на родину, работающие здесь «нелегалы», но это приносит тем, кто заправляет сегодня этим бизнесом невероятные доходы. Дело не только в деньгах. Эта система, когда здесь рабочие места заняты нелегалами, способствуют тому, что в стране растет больное поколение, для многих предпочтительнее вообще не работать, чем работать вместе с приезжими. В стране все больше и больше наркоманов, алкоголиков, но для кого-то они источник создания баснословных состояний, поэтому на уровне государства этой проблемой никто не занимается. Люди, находящиеся у власти, так называемая элита, самым непосредственным образом влияют на тип общества, которых формируется в стране. Сегодня в стране – все для них. Законы, депутаты, медицина, образование, милиция, финансовая система – все служит интересам олигархов.
Мы жили в стране, которая дала миру Толстого, Достоевского, Чехова. Мы должны были стать продолжателями этой великой страны, которая называлась русской цивилизацией. Вместо этого мы эту страну уничтожили, и руками нашей сегодняшней элиты продолжаем ее уничтожать. Эта была уникальная цивилизация, которая противостояла европейской. Интуитивно, знание истории подсказывало мне, что российская и европейская цивилизации – цивилизации антагонисты, но в чем противоречие между ними долго не мог понять. И не удивительно. Как долго издавали полное собрание сочинений Достоевского. Символично, что последний том вышел накануне самого развала СССР в 1990 году. Не мог быть издан полностью и Блок, не могли быть напечатаны все стихи Цветаевой, Ахматовой. Когда в перестроечные времена вышла книга Данилевского «Россия и Европа», я, даже не вникая в содержание, что я обычно делал при покупке любой книги, схватил, побежал читать и…. Какое разочарование! Память у писателя хорошая, он много читал, много знает – но главного я у него так и не нашел. Я тогда так и не понял, чем отличаются Россия и Европа. Зато в память врезался эпизод из книги Максимова «Куль хлеба», изданной, примерно, тогда же:
«… Отправимся прямо в деревню.
Деревушка, как все, раскинулась по полю, подле лесу, либо на берегу речки, либо, на худой конец, подле стоячего пруда. Издали деревушка кажет темными кучками, разбросанными кое-как, в беспорядке; вблизи распознаем в ней улицу, по сторонам ее стоят избы, в конце часовенка, кое-где колодцы, посередине, обыкновенно, чтобы были всегда на глазах, – амбарушки или клети с хлебом и другим домашним добром. В глухих местах их даже не запирают. Избы, конечно, бревенчатые, от времени почернелые, внутренним устройством очень схожие, наружным видом каждая силится отличиться. У домовитого вычинена, старается казаться опрятною; большая часть – запущенные, обломанные и неряшливые; у самых бедных ушли в землю и похожи либо на хлевы, либо на собачьи конуры. Трубы деревянные, обгрызенные и закопченные; окошки покривились, двери на боку и, отворенные наружу, того и гляди стукнут в спину входящего. Крыши местами сползли, местами провалились, особенно крытые так называемою дранью. Дрань на дождях и снегах имеет дурное обыкновение скоро сгнивать. Вместе с нею сгнивают и те упорки и перекладины, которые прилаживаются на крыше, чтобы, сдерживать дрань. На беду, упорки по низу крыши должны быть с желобом, на котором постоянно застаивается вода, не имеющая стока. Ближние соседи разладились и расползлись в разные стороны: всякая туда, где ей показалось удобнее, а перекрыть лень либо недосуг. По скорости, подправляют крыши соломой, и тогда еще обидней: где чернеет дрань, где торчит нестриженными хохлами солома, прикрепленная жердочками. Ветер подсмеивается, потряхивая клочками соломы, и шалит, сбрасывая ее пучками на такого же горемыку соседа. А солома ползет да ползет долой, а дождь ломит прямо в потолок и через него на нос беспечных хозяев, – конечно, всем им за то, что – по привычке русского человека – не обращают они внимания на домашние удобства, называемые комфортом.
Большая часть изб прямо крыта тем материалом, на который в деревнях и цены нет и за который тольцо в городах дают кое-какие деньги. Материал этот – солома: пустые внутри, стебли злаковых растений, остатки после обмолоченного хлеба, о которых и речь наша. На крышах солома ржаная: другие сорта сюда не годятся. Овсяная или яровая солома, мелко изрубленная в сечку, идет на корм скоту; гречишная солома годится только на поташ, а матушка рожь дает, во-первых, столько соломы, как уже никакое другое хлебное растение, а во-вторых, такую, что ее можно бы назвать нетленною, если бы что-нибудь было вечно под луною. Ржаная солома служит кровлей не один год, а до тех пор, пока не растаскают ее ветры. А растаскать ее очень легко: набрасывают солому снопиками и, плотно складывая их один подле другого, – соломою же привязывают к жердинкам, очень тонким. Жердинка только и нагнетает солому, а перевязь, в которой должна заключаться главная сила, как бы хитро ни делалась, всегда непрочна.
– Отчего не делаете ее прочнее?
– Нам супротив соседей идти невозможно, потому – обижаться будут. Станут спрашивать: откуда такую моду взял? Станут говорить, что над ними и над отцами и дедами смеяться выдумал».
Что-то заставило запомнить меня этот эпизод. Он надолго отложился где-то в памяти, подсознательно я всегда о нем помнил, понимая, что в этом эпизоде сказано больше, чем во всей книге Данилевского «Россия и Европа». Фраза: «Нам супротив соседей идти невозможно» – характеризует солидарное общество. В Википедии написано, что это общество, которое регулируется традицией, еще можно прочитать об этом обществе, что это доиндустриальное, примитивное общество. Не собираюсь давать определение этому обществу, но замечу, что советское общество было солидарным обществом, по крайней мере, до 60—70-х годов, но назвать его примитивным, очевидно, не правильно.
В книге М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» приведен интересный факт: «В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки. Так, например, жнец, который при плате в 1 марку за морген ежедневно жнет 2.5 моргена, зарабатывая, таким образом, 2,5 марки в день, после повышения платы на 25 пфеннигов за морген стал жать вместо предполагавшихся 3 моргенов, что дало бы ему теперь 3,75 марки в день, лишь 2 моргена, получая те же 2,5 марки в день, которыми он, по библейскому выражению, „довольствовался“. Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы: он не спрашивал: сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда; вопрос ставился по-иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности? Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем „традиционализмом“: человек „по своей природе“ не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни». И там же у Вебера: «…Вернемся, однако, к современности и попытаемся уяснить значение „традиционализма“, на этот раз на примере предпринимателей. В своем исследовании проблемы генезиса капитализма Зомбарт указывает на два „лейтмотива“ экономической истории – „удовлетворение потребностей“ и „прибыль“, – которые характеризуют тип хозяйственной системы в зависимости от того, что определяет ее форму и направление ее деятельности, личные ли потребности или не зависящие от них стремление к наживе и возможность извлечения прибыли путем реализации продуктов. То, что Зомбарт определяет как „систему потребительского хозяйства“ („Bedarfsdeckungssystem“), на первый взгляд совпадает с тем, что мы называем экономическим традиционализмом. Это верно в том случае, если под понятием „потребность“ понимать традиционные потребности…».
