Жидкость с отдающим осенней грустью пряным ароматом разлилась по жилам приятным теплом. В какой-то момент пол под ногами лесника закачался, но, как опытный потребитель крепкого спиртного, он не придал этому особого значения. Банка опустела гораздо быстрее, чем ожидалось, но лесник не нашел в себе сил продолжать посиделки.
Утро поприветствовало Владилена гадкой ломотой в теле и плотными пепельно-серыми облаками, задевавшими верхушки сосен. С недоумением оглядывал он изломанные деревья. На поленнице в осколках шифера обнаружился труп жирного бурундука. Рация не работала. Но Владилен предпочел нудному кропотливому ремонту необременительную прогулку в Краснознаменск, районный центр, расположенный километрах в восемнадцати от его избушки. К тому же утренний воздух наверняка разгонит нечаянное похмелье (себе лесник готовил исключительно высококачественный продукт, поэтому столь тяжкое пробуждение оказалось для него непривычным).
Краснознаменск пустовал. Нет, здесь никогда не было особо людно, но сейчас он напоминал город-призрак из лармериканских вестернов: выбитые окна, поваленный на бок пивной ларек, следы панического бегства. «Уж не ураган ли так напугал жителей?» – глупое, но закономерное предположение напрашивалось само собой.
Ответы не заставили себя ждать. Углубившись в покинутый Краснознаменск, Владилен увидел в расплескавшемся пожарном пруду самолет – огромный, с нелепым, тупоугольной формы, рылом, черный как мазут. Внутри он еще тлел. Одно крыло оторвалось и валялось в стороне, раздавив корпус местного детсада. Владилен проходил срочную службу в мотострелковых войсках, но и ежу было ясно: самолет военный, причем из новой серии Бо-300.
Потоптавшись недолго вокруг, боязливо заглянув в мертвые недра машины, лесник со всех ног бросился к зданию горадминистрации. Хотя вернее сказать: торопливо зашагал – ломота в теле не только не исчезла, но усилилась, а ведь Владилен слыл великолепным ходоком, не знавшим устали. Страшные догадки теснились в голове, понуждая, вопреки изнурению, двигаться быстрее.
Вот и трехэтажный кирпичный дом, место работы председателя и сонма чиновников рангом поменьше. В палисаднике под немыслимыми углами застыло несколько иномарок. Папки с казенной надписью «Дело №…» на обложках громоздились в луже у крыльца. На доске объявлений криво висели набранные крупным шрифтом плакаты, предписывающие населению в виду угрозы атомной бомбардировки прибыть в гражданское убежище 412 в ста пятнадцати километрах, под селом Зайчанским. Владилен тоскливо вздохнул и присел на бетонные ступени, машинально подложив под зад папку посуше. О нем просто-напросто забыли в суматохе, а, судя по датам на воззваниях, он, в довершение, умудрился проспать и начало, и, скорее всего, конец войны.
Для очистки совести лесник попытался завести парочку брошенных автомобилей, но быстро убедился в бесполезности этого занятия. Оставалась слабая надежда переждать бедствие в избушке. В конце концов, места здесь глухие и, возможно, радиация обойдет их стороной так же, как раньше обходило вниманием гроссийское правительство. Конечно же, тяжесть в ногах – от долгой прогулки и скверного самогона, а не… Владилен тряхнул головой, точно налитой свинцом, и зашаркал к зеленеющему за окраинами Краснознаменска лесу.
Обратный путь занял остаток дня, лишь около полуночи лесничий в изнеможении плюхнулся на свою крепкую дубовую кровать. Несмотря на сокрушительную усталость, сковавшую тело, кушать не хотелось. Владилен заставил себя доесть полбуханки черного хлеба, глотнул из стоящего у изголовья бидона и провалился в тревожный, без сновидений, сон.
Разбудила лесника струйка воды, стекающая на пылающий лоб. Похоже, во время позавчерашнего «урагана» пробило крышу. Кряхтя и матерясь сквозь зубы, Владилен кое-как передвинул свое ложе. Взгляд его случайно упал на маленькое запыленное оконце. Увиденное побудило лесничего прервать борьбу с кроватью и выбежать на крыльцо.
Лес, наполненный шелестом ливня, мерцал иссиня-фиолетовым. Светилось низкое небо, вздрагивающая под ударами капель листва, подлесок, устланная хвоей земля, светился даже владиленовский колун, по рассеянности забытый в полене у дровяного сарая. Зловещее потустороннее зрелище завораживало и означало конец всему.
«Теперь землю наследуют крысы, тараканы и феи», – отстраненно подумал Владилен, выплюнул во влажную траву зуб и, пошатываясь, воротился в дом. Четыре банки самогона оказались там же, где он их оставил, застывшие в безмолвном ожидании. Предпочитая смерть от алкогольного отравления всем прочим ее видам, лесник выстроил банки в рядок на столе, полюбовался игрой отражений на стеклянных боках и методично принялся вливать в себя терпкую жидкость.
**
Затхлый запах пощекотал ноздри, Владилен чихнул и повернулся на другой бок. Откуда-то издалека доносились голоса.
– Вот, извольте, милсдарь, взглянуть, что принес народу большевизмъ, – бархатистый приятный бас говорящего убаюкивал, но Владилен прислушался, борясь со сном. – Вы, несомненно, изрядная сволочь, но должны же понимать: царь в своей стране есть хозяин в доме. Вот станете вы, простите, срать в собственную кровать? Не будете, верно. А коммунист, он как мышь в амбаре: пока пшено родится – живет, а как прекратится – кучу навалит да дальше пойдет. Он, батенька, везде в гостях. Президенты всякие да парламенты ничуть не лучше – ворье ворьем. Знаете ли, у родимой матери украсть способны, а царь воровать не может – себя-то любимого не обворуешь.
Пространная тирада завершилась приятным звоном питейных принадлежностей.
– Все ты, генерал, с больной головы на здоровую валишь, – возражал резкий дребезжащий фальцет, показавшийся Владилену смутно знакомым. – Есть коммунисты, а есть редиски – снаружи красные, внутри белые. Ты вот про царя своего ноешь, а в толк не возьмешь: не коммунисты страну погубили, а буржуины навроде тебя. И окружающая разруха – их рук дело. По-твоему, Стальнин Гроссию разворовал? Ильич? Нет! Всем буржуйским миром душили ее, матушку, натравили Тиглера, а в итоге вот – бомбами ядовитыми закидали. Ну теперь-то пролетариат гроссийский сплотится и перестреляет капиталюг поганых. Да ты рожу-то не криви, генерал, тебе чего бояться? Тебя-то уже давно того…
Дробный хриплый смешок почему-то напомнил Владилену о деде.
– Какую вы, однако, херню городите оба! – третий голос, женский, звучал холодно и полнился неприкрытым отвращением. – Еще жидомасонов приплетите сюда. Иногда глупость – это просто глупость, без всякого второго дна. Ваш несчастный мирок заплатил страшную цену за выбор горстки людей, сделавших своими правителями истеричного ниггера с заячьими яйчишками и упрямого самодура, вообразившего себя великим вождем. Я скажу вам, говнюки, в чем заключается настоящая политика! Настоящая политика заключается в усвоении мысли, очевидной даже для дождевого червя: не бросай гранату в свой собственный сортир. Не развязывай войну там, где живешь.
«Даже на том свете обсуждают, как обустроить Гроссию, – подумалось Владилену. – Только многовато разговоров о говнах и сортирах…» Тут он почувствовал, что и сам бы с удовольствием поразмыслил о судьбах страны, засев в уютном нужнике в сенях, в двери которого, следуя традиции, на уровне глаз собственноручно выпилил лобзиком окошечко в форме сердечка. Но хотелось дослушать беседу.
– Ну, это вы вздор ляпнули, милочка, – пробасил давешний генерал. – Как же можно без войны? Есть вещи для самолюбия несносные.
– Есть вещи куда более несносные для всего остального! – ответствовала таинственная дама. – Например, радиоактивные осадки. Хотя перед кем я распинаюсь? Ты ж ничего сложнее сабли в руках-то, поди, не держал. Радуйся, что местные не вывели на орбиту турболазер, иначе ни водки бы вам не видать, ни вот этого упыря, притворяющегося спящим.
Повисло молчание. Владилен резко сел на кровати – та с хрустом переломилась под ним, подняв тучу пыли. Он все еще находился в своей избушке. Но сквозь осевшую дырявую крышу лился серый утренний свет, в районе стойки для обуви ветвился куст поганок с радужными разводами на шляпках, пол густо порос лишайником.
За скособоченным столом сидели люди, в одном из них Владилен с удивлением признал своего деда по отцовской линии. Тот был пьяницей, отставным майором советской армии и ярым коммунистом.
Справа от неведомо как оказавшегося здесь предка устроился на плетеном коробе пухлый лоснящийся господин в мундире, увешенном орденами. На его широких плечах красовались богатые эполеты, пуговицы сияли маленькими золотыми солнцами, темно-синюю ткань на груди прочерчивали витые шнуры аксельбанта.
Слева от деда развалилась на стуле дамочка с копной иссиня-черных волос. Точеную фигуру плотно облегал блестящий, наверное, кожаный, наряд, весьма легкомысленный на вид и напомнивший леснику иллюстрации к любимой им фантастике за авторством Ларри Ларрисона. Дамочка, единственная из троих, была вооружена, по крайней мере, кобура на поясе имелась. Взгляд ее ясно давал понять, какого она мнения обо всех присутствующих в комнате.
