В первую очередь вывозили больных, слабых, пожилых. Вылет Петра Петровича намечался с одной из последних партий. Наконец подошла и его очередь.
Ждали очередного самолета из Ванкарема. Вот на льдину опустился самолет Р-5, и из пилотской кабины высунулся Водопьянов:
— Могу взять четырех человек, — крикнул он. — Скорей на посадку…
Погосов громко называл фамилии, среди них и Ширшова. Трое челюскинцев быстро заняли места в кабине самолета, а Ширшова не было. Погосов выкликнул его еще раз и бросился на поиски. Он нашел его в дальнем конце «аэродрома», где Ширшов усиленно долбил лед пешней.
— Петрович, скорее! Твоя очередь лететь, — крикнул ему Погосов.
Ширшов бросил пешню, побежал к самолету и, едва отдышавшись, быстро влез в кабину, а Погосов сунул ему его чемоданчик.
— Саша, следи внимательно за аэродромом, — крикнул ему на прощание Ширшов. — Прижимные ветры кончились, наступило затишье. Льды скоро будут расходиться, появятся трещины…
Когда же на следующий день в Ванкарем прилетели последние челюскинцы, и среди них Погосов, то Петр Петрович сразу бросился к нему с вопросом:
— Как «вел себя» аэродром?
Погосов рассказал ему о последнем беспокойном дне на льдине, о появлении свежих трещин на ней.
— А я так беспокоился, всю ночь не мог заснуть. Наступает резкая перемена погоды, а это грозит быстрым разрушением аэродрома.
К счастью, летчики уже успели вывезти на материк всех сто четырех челюскинцев.
За время спасательных операций самолеты израсходовали значительную часть запасов бензина. Расчеты показали, что горючего не хватит, если перебросить в Уэлен по воздуху всех оставшихся в Ванкареме челюскинцев. Поэтому три партии наиболее молодых, сильных и выносливых мужчин были отправлены в Уэлен на нартах. Собак для упряжек любезно предоставило местное чукотское население. С ними также отправились чукчи в качестве проводников. А тех, кто остался в Ванкареме, должны были перебросить самолетами — до Уэлена было около 500 километров. Но гарантии не было, что горючего и для этой операции хватит. Тогда Ширшов предложил выход из создавшегося положения: сформировать еще одну внеплановую сухопутную партию и отправиться пешком в Уэлен. Вызвались восемь добровольцев, в их числе Решетников и Погосов. Бригадиром был назначен Ширшов, а бригаду назвали комсомольской, так как большинство составляли комсомольцы.
Для бригады Ширшова нашлась только пара собачьих упряжек, но собаки выглядели очень уставшими, так как не успели еще отдохнуть после перевозок бочек с горючим. Поэтому решили на нарты погрузить только вещи, а весь путь совершить пешком.
Сопровождать челюскинцев и быть каюрами отправились двое чукчей.
Как потом писал П. П. Ширшов, «вышли сверх плана, отказавшись от переброски на самолетах, чтобы освободить их для больных, чтобы посмотреть берега Чукотки и поближе познакомиться с бытом чукчей, наконец, чтобы просто „проветрить свои ноги“, как говорит Саша Погосов…».
В первый день прошли 30 километров до мыса Онман. Переход не был тяжелым. Молодые, сильные люди со свежими, еще не израсходованными силами бодро шагали по ровному снежному насту. Ясный морозный день придает бодрости, глаз радуют пейзажи зимней Чукотки после двухмесячного сидения на льду в однообразном окружении льдов. Ширшов с Погосовым даже свернули в сторону и взобрались на крутой склон мыса Онман, чтобы полюбоваться с его высоты открывшейся картиной.
Первый ночлег в ярангах в чукотском селении с трудным названием Вальхвэквэсин, первое знакомство с бытом гостеприимных чукчей. Следующий дневной переход — с семи утра до пяти вечера, путь пролегает по льду вдоль высоких черных обрывов скалистого берега. В селении Нутепенемен, где путники остановились на второй ночлег, их ожидала неприятность: так как бригада Ширшова была внеплановой, то созданные здесь запасы продовольствия были уже использованы предыдущими партиями, а Петру Петровичу с его спутниками при отправке из Ванкарема был выдан только двухдневный запас продуктов с расчетом пополнения на созданных по маршруту базах. В результате у них осталось только немного муки на несколько дней.
Собрались на совет: как быть? Выход предложил Ширшов.
— Надо сократить дорогу, чтобы скорее добраться до следующей базы, — сказал он. — Я предлагаю идти не по берегу, как обычно, а через залив на остров Колючин и дальше по льду на мыс Джинретлен. Дорога, конечно, труднее, но зато короче километров на двадцать — двадцать пять…
Возражений не последовало. С наступлением утра двинулись по этому маршруту.
Идти стало значительно тяжелее. Метет пурга, все окутано белой пеленой.
— Как в молоке идем, — доносится до Ширшова голос кого-то из его спутников.
Ширшов так вспоминал впоследствии этот переход:
«Снег под ногами, снег над головой, снег перед глазами — всюду белая пелена снега. Но, что хуже всего, слишком много снега под ногами, то и дело проваливаемся по колено. Сразу начинаешь чувствовать десять часов почти непрерывной ходьбы. В десятый раз ребята спрашивают у каюров, скоро ли Колючин? И неизменно в ответ: „Колючин чум-ча“. Это значит — Колючин близко. Ох уж это „чум-ча“. Оно измеряется у чукчей по крайней мере десятком километров… Лишь поздно вечером в темноте, в пурге неожиданно вырастает перед нами темной стеной остров Колючин…»
К усталости подключилось еще и чувство голода — ведь утренний завтрак был очень скромным.
Никогда еще маленький поселок — семь яранг на прибрежной косе острова Колючин — не видел столько гостей: там оказалась одна из партий челюскинцев в составе восьми человек, задержавшаяся в пути, и экипаж самолета Ляпидевского, потерпевшего аварию близ острова. Местные чукчи оказались радушными хозяевами, накормили проголодавшихся путешественников бригады Ширшова и разместили всех гостей в семи ярангах — в тесноте, да не в обиде.
На Колючине задержались два дня: усилилась пурга, каюры отказались выходить в путь, боясь заблудиться. Весь следующий день Ширшов провел в тревожном ожидании. Велико было желание идти вперед, идти как можно скорее, но разбушевавшаяся Арктика сдерживала этот порыв. А впереди был самый трудный переход: предстояло пройти до мыса Джинретлен за сутки 70 километров. За ночь пурга немного утихла, и в четыре часа утра группа Ширшова двинулась в путь. Первые километры пути оказались очень тяжелыми: толстый слой снега покрывал лед залива, ноги глубоко проваливались в нем. Через четыре часа вышли наконец на более ровный лед, но пройденный путь настолько вымотал людей, что они стали уже выбиваться из сил. Ширшов понимал, что в таком состоянии его отряд сможет пройти только полпути, а ночевка на льду посреди залива под открытым небом не сулила ничего хорошего. А ведь на нем, как на бригадире, лежала ответственность за всех людей. Какой же может быть выход? И Петр Петрович принял такое решение: часть путников садятся на нарты и уезжают вперед на два-три километра, затем слезают с саней и, уже отдохнувшими, идут дальше пешком, а нарты ожидают остальных. Отдохнувшие собаки везут подошедших два-три километра, обгоняя по пути первую группу, ушедшую ранее. И так все время — часть пути на нартах, часть пешком. Кто-то из ребят предложил поставить на нарты парус — так и сделали. Попутный ветер надувал парус, и измученные собаки сразу получили облегчение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
