Яички были, действительно, удивительные: белые, сахарные, точно хрустальные. Внутри была панорама. И там виднелась картина — Воскресение Христово.
В то время, да еще в нашей бедной обстановке, такой подарок был большая редкость. Мы не могли налюбоваться затейливыми яичками.
Оказывается, среди дедушкиных мальчишек появились два брата — ученики кондитера. Они-то и принесли бабушке в подарок невиданные яички. После много лет эти мальчики дарили нам к Рождеству сахарных куколок, а к Пасхе — красивые сахарные яички. Теперь они уже старики и служат в лучших кондитерских Петербурга… И, наверно, вспоминают того, кто скрашивал их невеселое детство — доброго друга, «советника», как они называли нашего дедушку.
Мы переполнены радостью и счастьем. Тетки нас ласкают, развлекают.
А бабушка с нянечкой сели в уголку и беседуют. Вся их жизнь, все интересы, радости, горести неразрывно слились вместе.
Невозможно себе представить старушек милее, добрее, чем бабушка и няня. Вот они склонились друг к другу и что-то говорят так живо, взволнованно, то улыбаются ласково, то их лица принимают грустное, тревожное выражение… Эти две головы пожилых женщин — само совершенство. Одна — барская в нарядной наколке с лентами; другая — преданной слуги — в беленьком скромном чепце. Благодаря им старость мне всегда представлялась ласковой, нежной, полной снисхождения и мудрости. У нас в доме, чтобы ни случилось, мама первым долгом говорила: «Надо пойти у маменьки спросить… Вот что маменька скажет… Как маменька посоветует». И во всех житейских недоразумениях она приносила домой бабушкины советы, умудренные знанием и опытом.
Много интересного рассказывала нам няня о жизни бабушки и дедушки. И мы целыми вечерами наслаждались этими рассказами. Но об этом еще речь впереди.
Дедушка горячо любил бабушку. Он называл ее то «седая красавица», то «Темирочка», иногда «Ташенька». Ее звали Татьяна Степановна.
* * *
В торжественные праздничные дни в маленькой квартирке бабушки и дедушки всегда собирались родственники.
— А тетенька Александрина с дядей Лиодором придут? — спрашиваем мы.
— Конечно, придут к обеду.
Тетенька Александрина — родная сестра дедушки. Дядя Лиодор — ее сын — студент. Собственно говоря, она приходилась нам бабушкой. Но она не любила и не позволяла себя так называть. Это была высокая красивая старушка с седыми локонами у висков. Нам она казалась очень строгой и важной: всегда всем делала замечания, говорила много о приличиях.
Однако я отвлеклась от своих воспоминаний… Ведь когда проживешь долгую жизнь, так много картин и людей проходит перед глазами, как в панораме…
Дедушка настойчиво кричит из своего кабинета:
— Что же, девицы придут ко мне или нет? Отпустите вы их или нет?
— Идите, идите скорее к дедушке, — говорит бабушка и сама ведет нас к двери кабинета.
— Он вам подарит по яичку… Сам ведь все придумывал, возился и красил.
Наконец мы попадаем в таинственный дедушкин кабинет!.. Но о нем будет речь впереди. Теперь нас только занимает корзинка с яйцами. Яички просто загляденье! Красные, желтые, зеленые, пестрые — без рисунков и с рисунками. Вот с сердцем и пламенем, с якорем, с голубками, с цветами и с затейливыми рисунками. Они всегда лежат в круглой корзиночке на сене. Все дедушка красил сам. И сам их дарит. Я выбираю с крестным ходом. По яичку видно, будто идет масса людей, несут крест, образа и даже хоругви. Так же, как я видела в церкви в свою первую заутреню. И мне ужасно нравится это яичко. Я собираюсь беречь его долго-долго. Лида выбирает с двумя голубками, которые целуются…
— Может быть, барышни хотят покатать яйца? — спрашивает дедушка. Он совсем не умел обращаться с нами и всегда говорил особенным тоном, нежным и ласковым, и гладил по головам так деликатно, точно фарфоровых куколок.
Но нам страшно катать яйца с дедушкой. Между тем, с дедушкой играть очень весело и хочется испытать счастья.
— Только я это, с крестным ходом, и сахарное не стану катать, — предупреждаю я.
Дедушка смеется.
— Я тоже сахарное не стану катать. И еще тетино, — как эхо, повторяет Лида.
Разве возможно было не покатать яиц в первый день Пасхи? Из года в год это было наше традиционное удовольствие. Мы всегда у дедушки с бабушкой катали яйца.
На полу в зале расстилалась большая старая ковровая шаль бабушки, посредине ставилась горка. Дедушка сам ее делал. Бабушка, няня, тети давали нам яички куриные и деревянные. И начиналась игра сначала с тетями. С ними играть было так весело… Если мы даже проигрывали, то они нам всегда возвращали выбитые яички.
Но вдруг отворялась дверь из кабинета, и появлялся дедушка. Он нес корзину с яичками. Они так заманчиво пестрели в сене.
— А ну-ка, девицы, примите и меня в игру для праздника…
И все с прежним азартом продолжали игру.
Громкий, дребезжащий звонок на дворе прекращал всякие игры.
— Владимир Васильевич с Клавденькой! — радостно восклицала бабушка.
— Папенька и маменька! — вскрикивали мы.
Опять радостная встреча, возгласы, крики, поцелуи, расспросы и разговоры без конца…
А мы с Лидой уже вьемся около бабушки и ласково спрашиваем:
— Бабушка, мы в кухне сегодня будем обедать?
— Что вы, деточки?! Разве можно… Сегодня праздник.
— В кухне лучше, чем в зале…
— Нельзя, нельзя… Что подумает ваш папа. Нехорошо в кухне…
— Папа, наверно, будет рад…
Милее, уютнее бабушкиной кухни мы ничего не могли себе представить… К нашему огорчению, накрывался большой стол в зале.
А дедушка уже зазвал к себе в кабинет папу и маму.
— Идите скорее ко мне. Я вам новые стихи Пушкина прочту. Списал у одного чиновника.
В кабинете слышится сначала монотонное чтение, а после звонкие взрывы смеха мамы. Как она смеется! Так весело, звонко, заразительно закатывается и ахает, и восторгается. И всем нам становится смешно, — не зная, в чем дело, мы смеемся, слыша хохот мамы. Только одна тетя Саша недовольна:
— И чего так хохочет Клавденька… Наверно, папенька свои истории рассказывает…
А веселый звонкий смех мамы раздается все громче и громче. Она выбегает из кабинета взволнованная и раскрасневшаяся.
— Перепишу стишок из папенькиной тетради. Ах, какой прекрасный стишок! Папенька не может дать эту тетрадь домой.
Мама садится в уголок и списывает стихи.
Между тем, в зале уже накрыт стол. Зала эта особенная. На окнах масса цветов, кругом окон зеленые плющи. На потолке более десятка клеток с птицами. У стены маленькое светло-желтое фортепиано, похожее на старинные клавикорды.
Все три тети суетятся вокруг стола. Они накрывают стол. Тетя Саша и тетя Надюша всегда подают кушанья, угощают.
Но вот на дворе снова раздается дребезжащий звонок, снова быстрые шаги по мосткам, радостные возгласы, крики, поцелуи…
Пришла тетенька Александрина с дядей Лиодором.
Мы считали тетеньку Александрину очень важной, побаивались ее и между собою с Лидой говорили, что она — «царица». Дедушка же гордился своей сестрой и не раз говаривал:
— Сестра Александрина — дама высшего круга. У нее знакомства — не нашим чета… Она с важными лицами знакома…
* * *
Больше всех мы любили тетю Манюшу.
В обществе сложилось мнение, что все горбатые — несправедливые, озлобленные люди. Не такова была наша тетя. Она, как и дедушка, была всегда весела, жизнерадостна и полна снисхождения и любви к людям.
— Я хочу быть любимой всеми… Я хочу приносить всюду с собою радость, — говорила не раз наша маленькая тетя, и ее чудные черные глаза сверкали, как звезды.
И ее, действительно, все любили.
После праздничного обеда бабушки мы чаще всего оставались под присмотром тети Манюши. Мы шли на двор. Что это был за дворик! Наверно, ни у кого никогда не было такого. Он всецело принадлежал к квартире дедушки.
Это было пространство в пять сажен в квадрате.
Справа деревянный навес. Под навесом лежали дрова и стоял большой сундук. Это была кладовая бабушки. Там хранилась провизия. И под навесом же были сделаны дедушкой для нас качели. Как весело и приятно было на них покачиваться. Это удовольствие мы получали только у дедушки.
Посредине двора красовалась большая клумба. И каких только цветов ни сажал дедушка… Летом эта клумба представляла из себя огромный душистый букет. Около забора, который выходил на улицу, росли две кудрявые березки. С другой стороны, около хозяйского сада, росла рябина и стояла высокая жердь. На верху этой жерди висела клетка для ловли птиц. Клетку эту можно было поднимать и опускать при помощи особенного блока и веревки. Как радовались мы, когда, бывало, дедушка на наших глазах вынимал из этой клетки новую птичку. Мы тогда не понимали, что «воля птице дороже золоченой клетки».
