Здесь, пожалуй, будет уместным сравнение со спортом. В каком из следующих видов спорта – в бейсболе, баскетболе, теннисе или гольфе, – можно улучшить счет с помощью пробежек? Конечно, в бейсболе, потому что сам термин «пробежка» отсутствует в баскетболе, теннисе и гольфе. В каждом виде спорта своя цель: баскетболисты стремятся забросить как можно больше мячей в корзину, теннисисты отыгрывают очки, гольфисты загоняют мяч в лунки. И если задать вопрос, в каком из видов спорта имеют ценность пробежки, бейсбол с самого начала попадает в привилегированное положение. Критиковать баскетбольную команду за то, что ее игроки не набирают очки за счет пробежек – не значит запятнать ее репутацию. Это всего лишь непонимание сути игры в баскетбол. И в этом заключается еще одна проблема с мнимым плюрализмом давнего философского толка: как пробежки являются монополией только одного вида спорта, так и спасение – монополия только одной религии. Если рассматривать грех как причину затруднительного положения человека, а спасение души – как решение, тогда имеет смысл обратиться к Христу. Но проблему это не уладит настолько, как может показаться, поскольку подлинный вопрос заключается не в том, какая из религий наилучшим образом доставит нас в «зону защиты», то есть к спасению, а в том, к которой из многочисленных предлагаемых религиозных целей нам следует стремиться. Стоит ли нам пробиваться к «зоне защиты», то есть к спасению души, или же лучше прорваться к финишной черте социальной гармонии? Надо ли выбирать такую цель, как реинкарнация? Или бегство из замкнутого круга жизни, смерти и перерождения?
Насущные вопросы
Каждый год я объясняю своим старшекурсникам, что для студентов существует два достойных пути. Один из них – предпрофессиональная подготовка, подготовка к карьере, которая обеспечит им еду на столе и крышу над головой. Второй, более личный, – поиск насущных вопросов, достойных того, чтобы задать их, вопросов, ответы на которые нельзя найти ни за семестр, ни в течение всей жизни (и не одной). Как возникает что-либо? Как оно прекращает свое существование? Как происходят изменения? Каким образом что-то остается неизменным? Что такое «я»? Кто или что такое «Бог»? Что происходит, когда мы умираем? С той же предсказуемостью, с какой осень сменяет лето, младшекурсники приносят в аудитории насущные вопросы такого рода. И с той же предсказуемостью многие преподаватели пытаются направить внимание студентов на вопросы попроще, которые можно охватить за одну часовую лекцию, задать на выпускном экзамене и ответить на нем же. Но студенты правы: по крайней мере, в данном случае «сложнее» значит «лучше».
Прежде чем я начал признаваться, что запутался в религиозных вопросах, мне казалось, что на самые насущные из них я знаю ответы. Теперь же мне известно, что я не знаю даже, как правильно сформулировать сами вопросы. Мухаммаду приписывают изречение «верно заданные вопросы – половина учения», и если оно справедливо, значит, я был в лучшем случае недоумком24. Сегодня я пытаюсь следовать совету немецкого поэта Райнера Марии Рильке и «любить сами вопросы», не в последнюю очередь – заданные американским мистиком Уолтом Уитменом:
…поведай о том, что видел,Что врезалось в память тебе. Какие битвы,Победы и пораженья, осады навек ты запомнил?25
(Пер. М. Зенкевича)
Существуют всевозможные причины для попыток повысить свою религиозную грамотность. Одна из них – гражданская. Невозможно понять город, страну или мир, не принимая во внимание колоссальное влияние религии, какую бы направленность оно ни имело. Есть также личные причины культивировать религиозную грамотность, в том числе тот факт, что изучение мировых религий дает возможность вступить в увлекательный, продолжающийся тысячелетиями диалог о рождении и смерти, вере и сомнении, осмысленности и путанице. Американский философ Ричард Рорти называл религию «стопором для разговоров», и действительно, кому не случалось постучаться в эту дверь и увидеть, как разговор упирается в незыблемые утесы догматов?26 Но вместе с тем религия служит и завязкой для разговоров. Мы, люди, задаем вопросы. Мы хотим знать, почему. От этого зависит наше счастье (и, конечно, наши беды). Изучать великие религии – значит стоять рядом с Иисусом и Буддой, Мухаммадом и Моисеем, Конфуцием и Лао-цзы, значит с любопытством и трепетом обратиться к целому миру проблем, значит переходить, как при любом разговоре, от темы к теме, от вопроса к вопросу. Зачем мы здесь? Куда мы движемся? Как живем? Есть ли Бог? А зло? А мы?
Когда меня спрашивают, как я стал преподавателем религиоведения (а это и вправду необычная профессия), обычно я отвечаю, что узнал о религиоведении как раз в то время, когда утрачивал христианскую веру своей юности, и что эта наука дала мне возможность заниматься религиозными вопросами, по-прежнему увлекавшими меня, не претендуя на то, что хоть какие-то ответы будут даны в ближайшее время. Когда же, перефразируя Блаженного Августина, я стал «вопросом для себя», то обратился и к другим, еще более насущным вопросам, так и начался мой непрекращающийся диалог с великими религиями27.
Одно из самых распространенных заблуждений, касающихся мировых религий, заключается в том, что они якобы проникают на одинаковые глубины, задаются одними и теми же вопросами. Это не так. Только те религии, которые считают Бога благим, спрашивают, как добрый Бог допустил гибель миллионов людей во время цунами. Только религии, для которых характерна вера в существование души, спрашивают, существует ли душа до рождения человека и что происходит с душой после его смерти. И только религии, считающие, что у нас на всех одна душа, спрашивают о «душе» в единственном числе. Но все религии задаются вопросами о положении и состоянии человека. Вот мы, существующие в человеческом теле. Что теперь? Что дальше? Какими мы должны стать?
Изучать великие религии – значит стоять рядом с Иисусом и Буддой, Мухаммадом и Моисеем, Конфуцием и Лао-цзы
В этой книге исследуются разные ответы, предлагаемые каждой из мировых религий на вопросы, которыми она задается. Цель книги – показать, как жизнь исповедующих ту или иную религию соответствует самым насущным из этих вопросов, и подсказать, как могла бы наша жизнь соответствовать этим вопросам, не в последнюю очередь обманчиво простому и при этом сложному: как стать человеком.
Глава 1
Ислам: путь подчинения
Намаз (с. 40) Пять столпов веры (с. 43) • Джихад (с. 46) • Аллах (с. 48) • Мухаммад (с. 50) • Коран (с. 53) • Шариат (с. 61) • Сунниты и шииты (с. 63) • Исламизм (с. 65) • Прогрессивные и умеренные мусульмане (с. 67) • Суфизм в трезвости и во хмелю (с. 70)
Большинство европейцев и североамериканцев никогда не встречались с мусульманами, поэтому для них ислам начинается в воображении, а конкретно – в том уголке воображения, где гнездится страх. Они смотрят на ислам сквозь завесу, наброшенную им на глаза много веков назад христианами-крестоносцами, стремившимися осудить ислам как религию насилия, ее основателя Мухаммада – как воина, а священную книгу Коран – как текст гнева. Буддизм ассоциируется с Далай-ламой и Нобелевской премией мира, которой он был удостоен, а ислам – с Усамой бен Ладеном и его боевым оружием. Ислам – это пакистанские женщины, пленницы черной паранджи, лидеры «Талибана», взрывающие в Афганистане древние статуи Будды, саудовские террористы, угоняющие самолеты и уничтожающие тысячи ни в чем не повинных людей во славу Бога и его девственниц.
На протяжении веков ислам периодически становился навязчивой идеей Запада и не только в воображении. Мусульмане отняли у христиан Иерусалим в 637 году н. э., крестоносцы вновь завоевали его в 1099 году, Саладин захватил во славу ислама в 1187 году, а британцы вернули христианскому миру в 1917 году. Но в современное западное сознание ислам ворвался с возвышением аятоллы Хомейни во время исламской революции в Иране 1979 года и с захватом в Тегеране 52 сотрудников дипломатической службы США, которых продержали в плену 444 дня и освободили в 1981 году. После 11 сентября жаркие споры об исламе ведутся повсюду в мире. Какую роль сыграла исламская религиозность, как мотивировала террористов угнать четыре самолета и уничтожить почти три тысячи человек? Действительно ли ислам – религия террора? Участвуют ли христианство и ислам в настоящее время в конфликте цивилизаций? Или же мусульмане мирно сосуществуют с иудеями и христианами как отпрыски одной тройственной семьи религий?
Наше отношение к исламу определяется нашим коллективным невежеством. Мы не в состоянии считаться с этой религией потому, что почти ничего о ней не знаем
К сожалению, этот животрепещущий разговор редко выходит за рамки переброски, словно мячиком для пинг-понга, всем известными клише, разговор, в котором одна сторона утверждает, что ислам – религия мира, а другая – что ислам является религией войны. Одна сторона игнорирует отрывки из Корана и исламские традиции, с помощью которых оправдывали войны против «неверных» (неверующих), в то время как другая игнорирует существующий в исламе запрет на убийство женщин, детей, гражданского населения и собратьев-мусульман (сотни которых погибли в башнях-близнецах 11 сентября). Причина этого игнорирования – наше коллективное невежество. Мы не в состоянии считаться с исламом потому, что почти ничего о нем не знаем. Тем не менее, когда моих соотечественников просили охарактеризовать ислам одним словом, их коллективное воображение неизменно рождало такие определения, как «фанатизм», «радикализм», «строгость», «насилие» и «терроризм»1. В Германии, Испании и Великобритании большинство населения убеждено, что попытки быть набожным мусульманином и жить в современном обществе неизбежно сопровождаются фундаментальным конфликтом2.
