смог избежать неминуемой смерти. Или о тех, кого удалось спасти в последнюю минуту, когда казалось, что все потеряно. Через какое-то время главные персонажи этих историй стали нарицательными: та самая девочка, тот самый мальчик, тот самый мужчина, та самая женщина. Не второстепенные персонажи — если они вообще были. Не тот мальчик, который поступил неправильно, и не та девочка, которую съел медведь. Как мне думается, именно с этих давних времен и вплоть до настоящего времени в историях появились главные персонажи. Вначале, вероятно, это были просто типажи. Сами истории стали называть по тому типажу, который играл в них главную роль: история о храброй девочке, об искусном охотнике, о мудрой старухе.
Разумеется, следует помнить, что никто из них не существовал на самом деле. Они все были выдуманными. В любой истории есть только два настоящих человека — рассказчик и слушатель. У рассказчика имеются свои цели, а у слушателя — потребности, и на этом строится история. Если слушатель хочет просто развлечься, а рассказчик — понравиться, история получится легкой и незамысловатой. Но если слушателю требуется ободрение или утешение, а рассказчик, допустим, стремится подготовить свою семью к грядущим тяжелым испытаниям, то история, скорее всего, окажется драматической, напряженной, полной опасностей и преград, которые главный герой станет преодолевать, чтобы в конце концов одержать решительную победу. В конце таких историй на губах слушателя играет напряженная и решительная улыбка, а влажные от слез глаза устремлены на далекий горизонт.
Чтобы сделать главных героев яркими и запоминающимися, рассказчики придавали им все больше возможностей, а их характерам — все больше сложности. В какой-то момент у них появились имена, своя предыстория и родословная, вероятно, даже родственные связи с героями ранее рассказанных историй. Также они понемногу начинали обладать все большей силой и могуществом, потрясающей выносливостью и благородством целей. Они превратились в невероятных, легендарных личностей, заметных издалека, способных вести за собой. Если они получались слишком уж невероятными, их способностям давались сверхъестественные объяснения.
Короче говоря, они стали идеализированными фигурами, образцами желаемого поведения. Однако кто создавал эти идеалы? Чьи это были желания? Вспомним, что все герои в истории выдумываются рассказчиком, причем с определенной целью, которая может быть неосознанной, идущей из глубин подсознания, а может быть изначально четко поставленной.
Кто были эти рассказчики? Мы очень мало знаем об устройстве палеолитического и мезолитического общества. Возможно, там и знать-то было особо нечего. Стиль жизни охотников и собирателей предполагает сотрудничество и равноправие. Возможно, от членов группы или племени и требовалась лояльность к своему сообществу, но внутри таких сообществ, скорее всего, царили неформальные отношения. В таком случае успех флейтистов, художников и рассказчиков зависел только от их собственного мастерства. Для сказителей успех должен был складываться из двух частей. Прежде всего, нужно было придумать захватывающую историю, иногда экспромтом. (Впрочем, в наше время лучшие «импровизированные» истории бывают отрепетированы до мельчайших деталей, и не думаю, что в каменном веке было как-то по-другому.) Второй фактор, влияющий на успех, — это талант рассказчика. Вполне возможно, что речь шла не просто о рассказе, но о драматическом, экспрессивном, ритмически выдержанном исполнении истории. Это сейчас речь считают всего лишь каким-то стилистическим приложением к письменности. А тогда речь была в буквальном смысле человеческим голосом, теплым, живым, завораживающим, увлекающим за собой. Аналог бестселлера «Нью-Йорк таймс» в то время представлял собой рассказчицу, у ног которой сидят двадцать жадных слушателей. Не то что парень в соседней хижине — у него всего пять человек, да и те беспокойно ерзают. Понятное дело, что парню ничего не светит; он уже наполовину погрузился в забвение. Пятеро его последователей вскоре присоединятся к аудитории нашей сказительницы, и она станет местной звездой наряду с мальчиком, умеющим находить трюфели, и хозяйкой собаки, которая охотится на оленей.
А затем произошло нечто совсем странное, еще более непонятное, чем возникновение речи и фантазии. Фактически это событие почти невозможно объяснить, поскольку оно было абсолютно иррациональным. Неандертальцам такое бы и в голову не пришло. Женщина, стоявшая на 248-м месте перед моей прабабкой, внезапно решила заняться земледелием! Что положило начало куче самых разных проблем. Пришлось изобрести понятие права владения землей. Кочевой образ жизни оказался заброшен. Мы начали питаться тем, что выращивали, и порой еды оказывалось в избытке, а порой вовсе не хватало.
Это не принесло нам ничего хорошего. Археологические исследования показывают, что, занявшись земледелием, люди стали меньше, слабее, болезненнее. Еще одна из книг, валявшихся у нас в спальне, когда нашему браку было уже за сорок, называлась «Путем зерна». Ее автор Джеймс К. Скотт[23] оспаривает необоснованное, поверхностное суждение — и я задним числом признаю себя виновным в том, что разделял его, — что земледелие было чем-то прогрессивным, естественным и неизбежным. Скотт утверждает, что это не так. Он недоумевает, зачем нам понадобилось бросать относительно приятный образ жизни — поиск трюфелей, охоту на оленей, неторопливое рассказывание историй — ради изматывающей работы, болезней и скудного питания. Впрочем, в конечном счете он оправдывает ту женщину, что стояла на 248-м месте перед моей прабабкой. Как выясняется, на самом деле вовсе не она начала возделывать землю. По крайней мере, не добровольно. Ее ошибкой было то, что она не взбунтовалась, когда ее заставили этим заниматься.
Анализируя источники, Скотт говорит, что на протяжении 500 поколений после ледникового периода охотники и собиратели эпохи мезолита жили простой, стабильной, незамысловатой, достаточно комфортной жизнью, в которой не последнюю роль играло сотрудничество, взаимопомощь и неформальное общение на равных. Однако в то же самое время в мозгу людей понемногу формировались понятия об иерархии и элитаризме. Находились те, кто стремился к власти и контролю. Эти идеи зрели на протяжении долгого времени, пока, наконец, в результате маловероятного сочетания различных причин не наступил подходящий момент. Людям внушили идею заняться натуральным земледелием, поставив себя в зависимость от погоды и непредсказуемых зерновых культур. По сути, а порой и в буквальном смысле, они стали рабами. Тех, кто колебался, не желая принять новый порядок, вынудили силой. В качестве основной культуры представители новоявленной элиты избрали пшеницу, поскольку она имела большую питательную ценность и к тому же ее было просто собирать, а следовательно и учитывать, чтобы облагать налогом. Один мешок тебе — один мне, или какая там норма у них была принята в то время. (Возможно, как раз после этого боссы отходили в сторонку, чтобы расслабиться и покурить опиум? Археологи говорят, что его начали употреблять именно в то
