Когда она уже была в предвкушении предстоящего уединенного вечера, в раздевалку заглянул один из ее коллег.
Сержант Морексу вызывал ее к себе.
Сверкающая влажная пена покрыла в тот февральский вечер улицы. Горан вышел из такси. Не имея личного автотранспорта и водительских прав, он предоставлял эту возможность любому другому, кто взялся бы довезти его туда, куда ему было нужно. И дело вовсе не в том, что он не пытался их иметь и не пытался научиться водить машину. У него это получалось. Но тому, кто имеет обыкновение погружаться в собственные мысли, садиться за руль не рекомендуется. Таким образом, Горан отказался от затеи самому водить машину.
Заплатив водителю, доктор ступил на тротуар и достал из кармана пиджака третью за весь день сигарету. Он зажег ее, сделал три затяжки и отбросил сигарету прочь. Эта привычка выработалась у него с тех пор, как он решил покончить с курением. Что-то вроде компромисса с самим собой, с тем чтобы обмануть собственную потребность в никотине.
Стоя на тротуаре, Горан увидел свое отражение в витрине. Он задержался на мгновение, разглядывая себя. Неаккуратная щетина обрамляла уставшее лицо. Круги под глазами и всклокоченные волосы. Он осознавал, что не уделял себе достаточного внимания. Но тот, кто обычно занимался этим, давно уже отказался от этой роли.
То, что отталкивало от Горана, по свидетельству всех окружающих, было его длительное и загадочное молчание.
И глаза, такие огромные и внимательные.
Наступала пора ужина. Доктор медленно поднялся по ступеням дома. Он вошел в квартиру и прислушался. Через несколько секунд после того, когда Горан немного привык к этой новой тишине, он узнал непринужденное и приветливое щебетание Томми, игравшего в своей комнате. Доктор подошел к двери, но остановился, наблюдая за сыном и не осмеливаясь прервать его игру.
Томми было девять лет, и он ни о чем не задумывался. У него была копна каштановых волос, ему нравился красный цвет, баскетбол и мороженое, а еще зима. Со своим лучшим другом Бастианом он устраивал фантастические «сафари» во дворе школы. Оба были скаутами и этим летом должны были вместе поехать в лагерь. В последнее время это событие было единственной темой их разговоров.
Томми был невероятно похож на мать, но и от отца унаследовал кое-что.
Огромные и внимательные глаза.
Как только мальчик заметил присутствие Горана, он тут же обернулся и улыбнулся ему.
— Ты сегодня поздно, — заметил Томми.
— Знаю. Я сожалею, — ответил Горан. — А госпожа Руна давно ушла?
— Она пошла за своим ребенком полчаса назад.
Горан разозлился: госпожа Руна вот уже несколько лет работала у них гувернанткой. И именно поэтому ей следовало бы знать, что доктору не нравится, когда Томми остается дома один. Это всего лишь мелкое неудобство, которое тем не менее постепенно, как ему казалось, делало невозможным совместное сосуществование. Горан был не в состоянии в одиночку справиться со всем грузом навалившихся проблем. Словно тот единственный человек, что владел особой таинственной силой, прежде чем покинуть этот дом, забыл оставить ему учебник с формулами.
Доктору следовало объясниться с госпожой Руной и, возможно, быть с ней несколько строже. Он непременно скажет, что ей нужно оставаться с ребенком весь вечер вплоть до его возвращения домой. Томми почувствовал что-то в настроении отца и нахмурился, поэтому Горан тут же попытался отвлечь его, задав другой вопрос:
— Ты голоден?
— Я съел одно яблоко, немного крекеров и выпил стакан воды.
Горан, повеселев, покачал головой:
— Не бог весть какой ужин.
— Это был всего лишь полдник. А теперь я совсем не против съесть еще что-нибудь…
— Может, спагетти?
От такого предложения Томми радостно захлопал в ладоши. Горан погладил его по голове.
Они вместе приготовили ужин и накрыли на стол, привычно управляясь с домашним хозяйством, где у всех были свои обязанности и каждый исполнял их, не обращаясь за советом к другому. Его сын схватывал все на лету, и Горан чрезвычайно этим гордился.
Последние месяцы обоим жилось непросто.
Их совместная жизнь ладилась с трудом. Доктор терпеливо пытался удерживать расползающиеся края и заново увязывать их вместе. Регулярный прием пищи, четкое расписание, отработанные годами привычки. С этой точки зрения ничто не изменилось относительно прежней жизни. Все в точности повторялось, и это успокаивало Томми. Более того, если у кого-то возникало желание заговорить о ней, то он мог делать это беспрепятственно. Единственное, чего они никогда не позволяли себе, так это называть ту пустоту по имени. Потому что это имя навсегда ушло из их лексикона. Они использовали другие обороты и выражения. Выходило все очень странно. Человек, дававший прозвища каждому серийному убийце, встречавшемуся в его практике, не знал, как назвать собственную жену, позволяя сыну «обезличивать» свою мать. Словно это был персонаж из сказок, что он читал Томми каждый вечер перед сном.
Томми был единственным противовесом, удерживавшим Горана в этом мире. В противном случае достаточно было бы одного мгновения, чтобы соскользнуть в ту бездну, которую он ежедневно исследовал на своей работе.
После ужина Горан удалился в кабинет. Томми последовал за ним. Так они делали каждый вечер. Отец усаживался в старое скрипучее кресло, а сын устраивался на ковре и, лежа на животе, продолжал свои воображаемые диалоги.
Горан оглядел свою библиотеку. Книги по криминологии, криминальной антропологии и судебной медицине красовались на полках в шкафах. Корешки у одних были украшены инкрустациями и гравировкой, у других, попроще, обычные, но весьма добротные переплеты. Внутри этих книг находились ответы. Но самое сложное — как он учил своих учеников — было найти вопросы. Эти тексты пестрели множеством душераздирающих фотографий. Израненные, истерзанные, обгоревшие, изрубленные тела. Все скрупулезно зафиксировано на блестящих страницах и снабжено подрисуночными пометками. Человеческая жизнь, низведенная до банального объекта изучения.
По этой причине Горан с некоторых пор не позволял Томми вторгаться в это некое подобие святилища. Доктор опасался, что любопытство ребенка одержит верх и, открыв одну из этих книг, тот обнаружит, насколько жестокой может быть действительность. Но однажды Томми нарушил этот запрет. Горан застал его лежащим, как и в данный момент, на полу с вполне очевидным намерением пролистать один из этих томов. Горан до сих пор помнил, как Томми задержал свой взгляд на изображении молодой девушки, выловленной зимой из реки. Обнаженное тело с сизой кожей и неподвижными глазами.
Но Томми вовсе не казался слишком смущенным от увиденного, и вместо того чтобы отругать сына, Горан, скрестив ноги, уселся рядом с ним.
— Знаешь, что это такое?
Томми равнодушно выдержал длинную паузу. Затем ответил, старательно перечисляя все увиденное. Изящные руки, волосы с высветленными прядями, взгляд, утопающий в неизвестно каких мыслях. В конце концов, он начал придумывать небылицы про ее жизнь, друзей, место, где она жила. Именно тогда доктор догадался, что Томми верно подмечал все детали на этом снимке, все, за исключением одной. Смерти.
Дети не видят смерть. Потому что их жизнь длится ровно один день, с момента пробуждения и до момента отхода ко сну.
На этот раз Горан понял, что, как бы он ни старался, никогда не сможет защитить сына от всего, что есть плохого в этом мире. Так как годы спустя не смог уберечь Томми от поступка его матери.
Сержант Морексу отличался от других руководителей Милы. Его не интересовали ни слава, ни собственные снимки в таблоидах, поэтому девушка ожидала, что получит от него нагоняй по поводу проведенной ею в доме учителя музыки операции по спасению детей.
Кроме того, что Морексу был очень энергичен, он был еще и человеком настроения. Ему не удавалось сдерживать эмоции дольше нескольких секунд. Сначала рассерженный и грубый, мгновение спустя улыбающийся и невероятно любезный. И потом, не теряя время даром, он умело совмещал свои жесты. Так, например, если ему нужно было успокоить кого-либо, он клал руку ему на плечо и как бы между прочим провожал до дверей. Или во время разговора по телефону умудрялся трубкой растирать себе виски.
Но на сей раз он был нетороплив.
Морексу не предложил сесть стоявшей перед его столом Миле. Вытянув под столом ноги и скрестив на груди руки, он принялся разглядывать в упор свою подчиненную.
— Даже не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что произошло сегодня утром…
— Знаю, я допустила ошибку, — опережая его, сказала девушка.
— Напротив, ты спасла сразу троих.
Это утверждение надолго парализовало Милу.
— Троих?
Морексу слегка приподнялся в кресле и опустил глаза на лист бумаги, лежавший перед ним.
