Но не все было так легко и задорно. Мы долго мучились с «Фабрикой грез». Я пел ее бесконечное количество раз. Потом начал не петь, а орать. Потом нежно и вкрадчиво, как угодно. Я искал краски. Но в конце концов мы с Сашей поняли, что ее невозможно спеть целиком никогда, с одной эмоцией. Песня очень противоречива. Было проще ее склеить из разных кусочков – разных состояний, подобрать разные эмоции и собрать по частям это чудовище. Потому что «Фабрика грез» – это песня-монстр. «Фабрика грез» – это не один Голливуд, это шире. Гигантская бурлящая индустрия. Мы придумали историю, в которой я, больной, сумасшедший человек, влюбляюсь в телеведущую, сбегаю из дурдома. В городе начинаются беспорядки, погромы. Я иду по улице, прохожу мимо магазина бытовой техники, а там телевизоры в разбитой витрине, все охвачено огнем. И я «спасаю» телевизор, в котором ее лицо. Вот это то, что происходит в нашем обществе.
Запись в студии – это тоже преодоление себя: тяжело стоять в маленькой комнатушке перед микрофоном в пустоте. Бывают моменты, когда ты совсем ничего не можешь. Тогда ты прибегаешь к каким-то актерским способностям. А иногда тебя настолько прет, что ты не можешь остановиться. Башню срывает, когда что-то не получается, ты срываешься: «Гребаный крот! Достало меня это!!!» И тебя уже выворачивает наизнанку. В конце «Фабрики грез» я реально блевал.
Иногда надо чем-то себя стимулировать, какими-то мыслями о просвете. И мы делали паузы, Саша писал на доске маркером цифры – количество наших будущих концертов: «Смотри-ка, если их будет столько, мы сможем заработать и расплатиться с долгами!» Такое мечтательство, фантазии, когда ты отсоединяешься от реальности. И на доске вдруг – раз! Вырисовывается красивая картина. И ты уже видишь себя на концерте: большая сцена, крутые барабаны, комбики, гитары, зал набит людьми, и ты играешь для них… Ну ладно, что тут? Давай вокал наложим?.. Возврат в реальность.
А реальность такова: хотим мы того или нет – это все равно бизнес, не совсем развлечение. Это вложение денег. Их же откуда-то надо брать? Потом, если будут концерты, будут какие-то гонорары. Содержание группы, участники которой должны получать зарплату. Мы примерно представляли, насколько хорошо должно быть, чтобы это дело окупилось хотя бы минимально. Чтобы у нас с каждым годом не рос долг. И вот когда мы уставали работать, мы рисовали на доске цифры и мечтали. Мы с Сашей с самого начала сотрудничества решили сразу все финансовые отношения между нами выяснить и как-то закрепить на бумаге. Что мы сделали? Мы написали какие-то права и обязанности друг перед другом. Что будет, если так-то, а что будет, если так-то. Кто что должен делать, кто что должен предоставлять. И как будет распределяться прибыль, потому что Саша-то наученный неким опытом. Он же взрослый человек и прекрасно понимал, что если сейчас этого не сделать, на первом этапе, когда это неважно, то потом могут возникнуть вопросы. А мне это не было интересно, казалось такой хренью. Потом что-то поделим, сейчас-то нечего. Но когда приходит «потом», ты говоришь, что больше сделал. И начинаются ссоры, какой-то дележ. Поэтому Саша мудро поступил и предложил с самого начала, когда еще ничего нет, все расписать. Классика, обычный договор в течение пяти лет чего-то там. Прибыль с концертов, сколько музыкантам, звукорежиссеру… остальная сумма делится между Билыком Р. В. и Войтинским А. С. 50 на 50. Саша – предоставление студии, аранжировки, аппаратуры, выпуск видеоклипов, я – предоставление материала, текстов и музыки. Распределение прибыли после погашения долгов… Мы проговорили, написали, распечатали, посмотрели. Да ну его, может, не будем подписывать? Нет, не будем. Нам показалось, что если мы подпишем эти бумаги и заверим у нотариуса, то это будет как-то нечестно. Что-то нам в этой процедуре не нравилось. Какое-то в этом уже было, как нам показалось, легкое не то что недоверие, а формальность. Как будто брачный контракт между супругами. И договор у нас остался устным.
Сокольники
Один в город я выезжал очень редко. Я любил гулять в парке Сокольники, наблюдать за людьми – кто с кем как общается. Кто-то на аттракционах катается, кто-то сахарную вату ест. В «Трамвае» она присутствует. Я хотел, чтобы ко мне кто-нибудь подошел, пообщался, заговорил. Мне хотелось с кем-нибудь познакомиться, потому что, кроме Саши, Полиенко и еще человек трех, я никого не видел. Мне не хватало общения, хотелось побыть в обществе. А вдруг какое-то знакомство? И я приезжал в Сокольники. Они мне были известны еще с детства: я читал какую-то книжку про то, как Ленин приехал к каким-то детям в Сокольники. У меня слово «Сокольники» связано почему-то с иголками. Да еще и рассказ тот назывался «Дети и елка». Так что была и какая-то праздничная ассоциация. Я все время проезжал на трамвае мимо этого парка, когда ехал на студию к Войтинскому. В хромом, потому что трамваи, когда едут, качаются немного, неровно идут, как бы прихрамывая, немного дергаются.
Иногда я выезжал из дома часа за три, чтобы погулять в Сокольниках, или, наоборот, ехал туда после студии. При входе и в других местах стоят агрегаты, которые делают сахарную вату. Я видел, как «тает и течет сахарная вата», своими глазами. А еще там был прокат, где было можно взять самокат. «Сладкий лимонад, кокаино-кола» – это просто газировка обычная, ее пролили, вот и «липнут самокаты». Знаешь, такие моменты бывают, когда на миг все пространство замирает, как в «Матрице» (фильм Э. и Л. Вачовски 1999 г. – Прим. ред.). Стоп, остановка. Состояние, когда все становится очень медленным. Трамвай… сахарная вата… самокаты… сладкий лимонад… мандарины… и какой-то праздник… Все такое липкое. Трамвай, который тебя везет до Сокольников от Подбельского. Одиночество жуткое. Я не буду старым. Не буду!
А еще в Сокольниках был шахматный клуб. Если по центральной аллее пройти немного вглубь, можно было его найти. Прямо под открытым небом стоят столики, и рядом домик небольшой, как будочка, где тебе выдают доски, шахматы или шашки. Я наблюдал там человек двадцать играющих. Сначала я даже не понял, чем они занимаются. Смотрю, мужички, а то и деды в кепочках за столиками – классика московская, как я ее видел в старом кино. Сидят, в шахматы играют, а вокруг ходят люди, наблюдают, обсуждают, подсказывают, советуются. Кто-то что-то записывает. Часы у них такие специальные на столах, знаешь, когда делаешь ход и на кнопочку нажимаешь? Мне так понравилась эта атмосфера! Сначала я просто смотрел. Вот это да! Необязательно было играть в эти шахматы, хватало самого присутствия. Я стоял и смотрел. А потом мне предложили сыграть. Какой-то мужик подошел:
– Интересно?
– Ага, интересно. А вы тоже играете?
– Играю. А давайте с вами сыграем, молодой человек?
Я сел за столик перед шахматной доской и будто вошел в какую-то роль. Окунулся в этот мир, где люди говорят «молодой человек», «партеечка», «не будете ли вы так любезны?». Старые взрослые фразы, которые молодежь никогда не употребляет. И я в шутку для себя, а для него всерьез тоже перешел на этот язык, и мы так мило с ним беседовали. Его звали Аркадий, отчества я не запомнил. Мы сидели, курили, играли в шахматы. Я сразу его предупредил, что играю плохо. На что он улыбнулся: «Шахматы – игра такая, необязательно играть хорошо». Меня играть научили ребята в школе, показали, как пешка ходит, ферзь, какие-то основные ходы, защиты, стандартные классические формы и так далее. Сидели мы с этим Аркадием, играли и общались на местные темы.
– Я тут уже давно играю.
– И что тут поменяюсь?
– Да не очень-то и поменялось. Главное, что клуб этот у нас остался. Понастроили тут разного, а вот раньше…
И начал молодость свою вспоминать, танцплощадки, свидания – всё в таком роде, как он в Сокольниках тусил. О каких-то мелочах говорили: вот, обещали послезавтра дождь… А я так втянулся в разговор: сижу, солнце светит, листья на деревьях зеленые, мужики аккуратненько разливают из фляжечек в стаканчики, все цивилизованно, мусор убирают. У кого-то бутербродики с собой, термос с чайком. Так мило сидят, играют в шахматы, трут о своем. Кстати, женщины тоже там бывали. Лет от тридцати. Приходили и молодые пары. Смотришь, парень с девушкой сидят и в шашки режутся. Но основная масса – более взрослые люди, пожилые. Я думал: вот это и есть, наверное, настоящая Москва. Вот такие они – московские люди: спокойные, добрые коренные москвичи. Они собираются в своем парке Сокольники и проводят здесь свободное время. И я подключился к этой хорошей доброй компании. Интересно послушать, как люди жили когда-то в Москве, что они делают сейчас. Если с этими персонажами пообщаться по душам, можно много узнать интересного. Вроде ничего тебе такого не говорят и не грузят своими воспоминаниями или проблемами, тебе комфортно – вот это удивило. Никто не плачется, власть не ругает.
