Сергею Васильевичу самому стало интересно, а у Алика раскраснелись щеки. – Да это потрясающе, – Алик был возбужден. – Представь себе, насколько надо изменить диэлектрическую постоянную среды, чтобы добиться такого колоссального рассеяния… Может быть у нее из рук что-нибудь выпрыскивается, пот например или еще что-нибудь. Саша, у нас чувствительный микрофон есть?
– Есть, Александр Константинович, – Саша судорожно бросился открывать очередной ящик, достав из него кучу пыльных проводов, какие-то коробочки с индикаторами, стрелками и многочисленными кнопками.
– Дорогая Адриана Сергеевна, – Алик весь гарцевал, словно породистый арабский скакун накануне ответственных скачек. – Мы понимаем, что Вы устали, но будьте добры, любезная, последний эксперимент. Мы хотим измерить акустическое поле около Ваших удивительных рук. Будьте добры, напрягитесь еще разок. – Да будьте Вы все прокляты, – неожиданно разозлилась баба. – Что я Вам, каторжная что-ли, я после таких сеансов две недели в постели лежу, не могу в себя прийти. А пенсию по инвалидности мне дали? Хрена, а ты попробуй на сорок рублев в месяц прожить. На молоко с хлебом и то не хватит. Ну да черт с вами, пропади вы пропадом с вашими коробками… – Она зло протянула руки к проводам, раздался свист, и и из усилителя полетели золотые снопы искр.
– Александр Константинович, – у Саши дрожали руки, – входной каскад от перезгрузки сгорел. – А вдруг это все-таки массовый гипноз? – Директор ничего не понимал и это начинало его раздражать. – Телепатия, или хрен его знает чего. Она нам аппаратуру ломает, а на самом деле мы все сидим одурманенные, и ничего не происходит… – Ах так, кобель поганый, тебе ничего не происходит… Девку-то свою обрюхатил и бросил, так ведь? От меня не скроешься. Ох, большие беды ждут вас, да и Россию тоже. Ну ничего, сейчас тебе произойдет такое, что ты еще долго вспоминать будешь… – Баба вдруг с неожиданной для ее комплекции грациозностью подбежала к Сергею Васильевичу и поднесла руки к его запястью. – Ох, – только и успел выкрикнуть он, с ужасом увидев багровое пятно, черневшее на глазах на том месте, где только что обычная, грубая, слегка розоватая мужицкая кожа, поросшая редкими черными волосами, не предвещала никаких язв, ожогов или кожно-венерических заболеваний. – Чтобы я еще с Вами, сволочами бесстыжими, дело какое имела… – Да Вы успокойтесь, – Алик напоминал голодного волка, увидевшего жирную, откормленную добычу. – Вы поймите, вещи это неисследованные, странные, у нас просто подход такой скептический, но я Вас заверяю, с сегодняшнего дня я в Ваш феномен безусловно поверил. – Ну неужели лед надломился? – Адриана вдруг поставила массивные руки на пояс. – Уж сколько мы как рыбы головой об лед бились, сколько мучались. – Вы главное не волнуйтесь… Мы обязательно во всем разберемся.
Во время происходящего диалога аспирант Саша сидел в углу на стуле и с тоской смотрел на сгоревший усилитель. После вчерашнего очень хотелось опохмелиться. Полупризрачный подвал и странные происходящие события казались чем-то совершенно нереальным, как сон, приснившийся после крепкой пьянки в физтеховском общежитии. Он вспомнил о том, что так и не продлили ему прописку в Москве, что аспирантской стипендии не хватало даже на то, чтобы платить за комнату, что Вера две недели назад перестала с ним встречаться, найдя смазливого мальчика из Внешторга, у которого к тому же были новенькие «Жигули», что даже колбасы в магазине уже давно купить стало почти решительно невозможно… Тусклый воздух закачался у него в голове как какое-то марево, сквозь которое проступали электрические огоньки ламп, директор Института, его руководитель, оживленно размахивающий руками, полная раскрасневшаяся баба, взмахивающая руками и колышащаяся всем телом, разбитый стакан, неожиданно сгоревший усилитель, и весь искривленный, придавленный к земле юродствующий седой мужик с гадкими глазами. Все поплыло перед ним как на сумасшедшей карусели, и он неожиданно потерял сознание…
Глава 4. Таракан.
Энергия, энергия кипит в воздухе. Ящики какие-то таскают, из них приборы с ручками и экранами достают, все импортное, цветным поролоном переложено. Мне бы в такой поролон когти всадить и изодрать его на мелкие клочки, да не тут то было, новый завхоз его аккуратно в шкафчик складывает. Все свои сигареты без фильтра, «Дымок» кажется называются, курит. Обстоятельный такой мужик, с бородкой. И обо мне не забывает, подкармливает.
Мерзавец он, все-таки, мой хозяин, меня, домашнее животное, украшение дома взять, в авоську посадить и привезти в этот странный подвал. А этого лижущегося мерзавца, ссущего на уличные фонари, дома оставили. Теперь он, сволочь, небось в кожаном кресле лежит и жрет от пуза. Ну ничего, я потерплю. Пусть им стыдно станет за такую несправедливость.
Ну, правда как хозяин заведующим лабораторией стал, начал меня колбасой подкармливать, с первой зарплаты купил. Ничего колбаса, только дрянью какой-то пахла… Но какая энергия. И лаборатория-то у них так себе, подумаешь, две комнатки в подвале. Да нет, против подвала я ничего не имею, пожалуйста, но уж место больно странное. Врачи какие-то в коридоре ходят, и главное пахнет мышами, крысами, извините за сравнение, котами, да и какими-то уличными собаками. Люди может быть этой вони не чувствуют, а я как впервые сюда попал, чуть не умер. Как они ограничены, эти люди, как они не могут своими кривыми, или на худой конец курносыми носами воспринять эту симфонию запахов, этот испуганный пот крыс, распятых для целей науки на деревянных досках, с пришпиленными к доске лапками и безжалостно взрезанным ножом телом.
Ах, как ни стыдно в этом признаться, никогда крыс не пробовал. Уж больно они, заразы, большие и умные, еще укусят не приведи Бог… С мышами был грех, признаюсь. Ну да почему собственно грех, в природе все естественно… Ах если бы действительно поймать мне хотя бы еще одну мышь, чувствовал бы я, что жизнь моя прошла не напрасно…А с другой стороны, все они одинаковые, жирные, серые, глупые, пищат. Ну даже если придушишь ее, что толку… Закатывает она свои глазки-бусинки, впадает в сомнамбулу, вытягивает своие нелепые тонкие лапки и смотрит на меня с дурацким обожанием, словно загипнотизированная. Ну пошевелишь ее, она как заторможенная, нелепо начинает на брюхе уползать, тут самое время ее накрыть лапой, к земле прижать… После такого она уже совсем ручной становится, ее можно с боку на бок катать, а она в экстазе глазки закатывает… Ну и что? Все они настолько одинаковые, что скучно становится. И поневоле начинаешь думать: « Ну хорошо, инстинкт есть инстинкт, но в этом ли смысл жизни? Или жизнь – она идет сама по себе…». Но вот, что действительно здорово, так это их ловить, она себе шуршит, ничего не подозревает и вдруг сверху громадная лапа с когтями… Знай себе, что все в этой жизни стоит… А стоит ли? Я поймал их за свою жизнь всего две или три, но и то скучно. А представляю, если бы их у меня были сотни. Скука…Нет, жизнь домашнего кота все-таки гораздо интереснее…Хотя…
Вот пару дней назад мимо меня кролика такого же распятого пронесли. Лежит зверюга, крупнее меня будет. А башка у него вся вскрыта, мозги наружу торчат.. И такая милая девочка в белом халате его несет, чистенькая вся, личико нежное, никогда не скажешь, что в душе такая зверюга. Так с ними, с людьми, внешность обманчива а женщины коварны… Навесят на себя кольца всякие, серьги и думают, что они от этого красивее стали. А сами животным бошки скальпелем вскрывают. Ох, не нравится мне это место, положительно не нравится…
А народу-то, народу появилось. Ребята такие грубые, молодые, вначале этот Саша дружка своего притащил, тот другого потянул, и пошло-поехало. Физики… Все беды от них. Вот и сейчас, чем они там занимаются? Да, да, коробки таскают, включают какие-то приборы в сеть, те жужжат, красные и зеленые лампочки загораются. А те двое сопят и городят что-то совершенно неуместное. Угол комнаты отгородили и все металлической сеткой затягивают, сетка такая тоненькая, и все припаивают электроды какие-то, а пол в этой клетке сделали металлическим. Как клетка она, конечно, никуда не годится, сеточка-то тонюсенькая, я бы при желании ее элементарно мог когтем разодрать. Слышал я их разговор, мол в комнатке этой совершенно не будет электрических полей и наводок. Не люблю я электричество и штуки всякие разные. А вчера вечером, когда я в эту клетку зашел, как-то пусто и холодно стало в голове, будто ледяным ветром подуло, тревожно стало, пусто как-то, будто я умер. Завыл я смертным воем и из нее наружу бросился. Уж лучше пусть меня под наркозом распнут и живот разрежут, чем эту холодную пустоту снова почувствовать. Ох, не к добру все это, не к добру…
А сидят ребята до ночи, спорят о чем-то, все чего-то соединяют, жидкость у них такая противная, жидкий азот, они ее все из огромных железных бутылей переливают, а от нее пар идет. Я при этих безобразиях всегда в угол прячусь. А хозяина-то не узнать. Раскраснелся, словно помолодел, бегает как мальчик, по телефону говорит, бумажек гора, заявки, скандалит с кем-то, какие-то компьютеры выбивает.
