Над рукомойником была прикноплена бумажка с коряво написанными испанскими фразами. Умывшись, Антон вчитался в них.
Muchas qracias (мучас грасиас) — большое спасибо
Muy bien (муй бьен) — очень хорошо
De nada (дэ нада) — не за что
No se puede (но сэ пуэдэ) — нельзя
Io te quiero (тэ кьеро) — я тебя люблю.
— ¡Muchas gracias! — воскликнул Антон, с улыбкой выходя из-за печки. — Все! Считай, что я уже выучил! Только зря «я тебя люблю» написал. Надо же ходовые фразы.
— А это разве не ходовая?.. Самая ходовая! Да ведь, Света? — Леонид повернулся к девочке. — Внимание! Смотри — пустая рука?.. А теперь — оп! — Леонид махнул рукой, словно выхватывая что-то из воздуха, и раскрыл перед Светой ладонь. На ладони лежала сосиска.
Взвизгнув от радости, девочка схватила ее и сунула в рот. А в другой конец с урчанием вцепилась Мурка.
— Чш-ш, не подеритесь, — Леонид хотел было вмешаться, но Света вдруг принялась быстро-быстро кусать сосиску, дооткусывала почти до самой кошачьей морды и отпустила кошку, та спрыгнула на пол и пропала за порогом с остатком угощения. — Браво, браво!.. Ну, Светик, и ты ступай. Мы сейчас с дон Антонио чуть перехватим и тоже отчалим.
Девочка ухватилась за большой ключ, висевший на шее на длинной красной тесемке, и вышла.
— Лёнь, куда это мы отчалим?.. А мотоцикл? Мы же должны на мотоцикле…
— Будем, но позднее.
— A-а, к Томе, — догадался Антон.
— И к Томе позднее… На завод. У меня не сдано три колонны. И потом надо публику успокоить, там ведь паника — мастер под пилу попал. Того и гляди сюда примчатся… Впрочем, ты можешь остаться дома — отдыхай, болтай со Светой по-испански. Чудная девчушка! Целыми днями одна. Родичи работают. И ничего — не унывает.
Завтракая, Антон оглядывал бугристые стены с обвисшим мхом, проволочные солнца, половицы, которые рассохлись так, что на сантиметр поотходили друг от друга. Весь этот сумрачный даже при солнечном свете сарай с одним зарешеченным окошком был очень интересен, но не вязался ни с испанским языком, ни, главное, с Леней, и казалось, будто Леонид заскочил сюда просто так, ненадолго, что вот-вот он улыбнется и скажет: ну, мол, браток, хватит, поехали.
— Ну, поехали, — сказал Леонид.
Антон вздрогнул.
До промплощадки Зорины добрались на попутной. Антон узнал и пустырь, уставленный одними колоннами, которые солнце и дожди так отбелили, что от них веяло чем-то лунным, мертвенным; узнал и красный домик диспетчерской, и бетонный завод, над которым, однако, уже не было видно фонтанчика цементной пыли. У поворота, где они сошли, их обдала густым гадким дымом машина с движком в кузове, откуда этот дым и клубился — целые облака голубоватой вони. Антон закашлял и локтем закрыл лицо.
— Спокойно. Это мошкодавка. Мошку травит.
Братья последовали мимо двух цехов, где временами что-то громыхало, слышались звонки, похожие на трамвайные, и вышли к широкой открытой площадке, над которой еще стлался рассеянный дым от мошкодавки. Серые штабеля железобетонных глыб, Ямы, откуда, колебля воздух, струился жар, краны, ползавшие над штабелями и над ямами, — все это Леонид обвел рукой я назвал полигоном, своим хозяйством.
— Сейчас найдем колонны… Не удивляйся хаосу. Бетон — одно из грязнейших дел.
Всюду беспорядочно стояли металлические формы, грудились серые ошметки, валялись лопаты, кувалды и какие-то змеевидные приспособления. В камерах и возле них возились бетонщики с сетками на лицах — против мошки: кто собирал мусор в бадейку, кто смазывал чем-то коричневым поддоны, кто сбивал с бортов наплавы бетона. Кран вырывал из опалубки что-то фигуристое.
Зорины прошли за камеры. Здесь двое, старик в очках и паренек в кепке, вязали каркас — только кусачки мелькали.
— Все, дядя Митя, хоп! Эта сторона довязана. Я отработал. Уже двенадцать часов, — сказал паренек, кусачки его, как живые, взметнулись вверх, сделали двойное сальто-мортале и шлепнулись в ладонь.
— Я тебе дам «отработал»! — прикрикнул старик. — Отработал он. А кто целых полчаса где-то болтался?
— Не полчаса, а минут пятнадцать.
— Я тебе дам пятнадцать!.. Вяжи давай!
— Воюем, как всегда? — весело обратился к ним Леонид. — Здравствуй, дядя Митя! Привет, Гоша! Не видели строповщика?
— Ух ты, Николаич! Как рука-то? Целы пальцы? — протараторил старик, не переставая вязать.
— Все цело… A-а, вон он. Степан! — окликнул Леонид парня, который сидел на подножке крана и что-то жевал. — Степан, покажи вот этому другу, — он похлопал Антона по плечу, — где лежат мои колонны.
— Что, представитель какой? — тягуче спросил Степан и зевнул.
— Брат. Хочу приобщить к железобетону… Иди, Антон, и жди меня там, а я в контору сбегаю.
Гошкины руки, к движениям которых Антон с интересом присматривался, вдруг замерли, не кончив узла. Антон поднял глаза и встретил такой пристальный взгляд, что смутился и отвернулся.
Над головой дзинькнул звонок — кран нес большой бетонный гриб, который он, очевидно, и вырывал на опалубки. Все посторонились. Степан свистнул.
— Эй, представитель!.. Цепляйся!
— Дуй, Антон. — Леонид подтолкнул брата.
Антон, еще раз перехватив колючий Гошкин взгляд, догнал кран и заскочил на приступку к Степану. Гора ноздреватых блоков выросла перед глазами и заслонила полнеба. «Чуть-чуть старше меня, а уже работает, — подумал Антон про Гошку. — Наверное, после ремесленного… А ведь и я бы смог вот так… пальцами…»
Вращаясь на крюке, гриб плыл над балками, над плитами, над арками, и все это лежало так и этак, торчало, кособочилось, громоздилось друг на друга, напоминая то лабиринт, то завал торосов.
Степан ел бутерброд. На его худых щеках вырисовывались прожевываемые куски. Сунув в рот остаток, он выпрямился, перемахнул по-козлиному на штабель и, делая крановщице какие-то знаки, упрыгал в глубь склада, куда, как намагниченный, устремился и гриб.
— Вон они, ваши колонны, — сказал Степан, когда Антон пробрался к нему. — За подножниками. — И указал на ворох таких же грибов, точно высыпанных сюда как попало из гигантской корзины. — Майна!.. — Подножник опустился, и Степан небрежно выбил ногами крюки из петель. — Вира!.. Все, шабаш — обед!
Антон прошелся по колоннам, притопывая. Их было три штуки, массивных, длиной метров по десять, похожих на незаостренные мечи.
Они покоились одна на другой, разделённые деревянными прокладками. Из колонн торчало по две пары толстых петель, как у коня в школьном спортзале.
С тяжелым рыком к складу подкатил МАЗ. Шофер заглушил двигатель и улегся в кабине, выставив ноги в окно. Прежде Антон как-то не приглядывался к МАЗам и теперь в упор уставился на него.
Короткий, тупой. Будь у него глаза, он глядел бы исподлобья. И если бы вдруг все машины превратились в собак, то МАЗ обязательно стал бы бульдогом.
Всхрапнул Степан. Он улегся на плите, раздевшись по пояс. На его загорелой спине было выколото кладбище с буграми могилок и с крестами, меж которыми в обнимку с голой женщиной прохаживался черт.
— Где колонны? — еще издали закричал Леонид. Он как в половодье, с льдины на льдину, куцыми прыжками пересек склад и очутился рядом, с молотком и зубилом в здоровой руке, — A-а, вот они. — Он бросил инструмент вниз и спустился сам. — Одну не приняли, пижоны. Вот она. Закладных не видно, — проговорил он, осматривая колонны. — Очередная задача Советской власти — отбить закладушки. Понял?
— Нет.
— Ну, где же Лимония поймет! — И Леонид пояснил, что закладные части, или просто закладушки, — это металлические пластины, которые вставляются в изделие при бетонировании. Они выходят на поверхность бетона или даже торчат из него, и к ним потом приваривают панели, лестницы, ригели — все, что хочешь. В этой колонне бетон затянул их, и его нужно сбить. — По-моему, это легче, чем колоть дрова, а?.. Держи рулетку… Хотя бы без одной из этих закладушек колонна уже не колонна, а первобытное бревно. — Леонид пригрузил кольцо рулетки куском бетона и двинулся вдоль колонны, ставя на ней крестики красным карандашом. — Вот и все. Шесть тут и шесть там. С богом! Где крест — лупи, пока железка не блеснет. А меня директор вызывает. Будет нагоняй!
— За колонны?
— И за колонны, и за руку, и за… словом, есть грехи.
Леонид неловко вскарабкался на штабель, прыгнул и исчез.
Пахнуло гадким дымом — опять прошла мошкодавка. Ну и названьице же!
Антон поднял инструменты, сделанные из обрубков толстых, рубчатых стержней, наставил зубило на крестик и ударил. Зубило отпрыгнуло и чуть не вырвалось из рук. На ладонях от рубцов отпечатались мазутные полоски елочкой, как от протекторов колеса. Перехватив зубило удобнее, Антон опять нацелился на крестик, по тут за спиной зашуршало и из-за блоков выбрался Гошка, улыбаясь и прямо глядя своими черными, пронзительными глазами.
