Повернув за угол, Келси, невольно замедляя шаги, направилась в сторону палаты-бокса, где лежал Джарред. И тут же заторопилась, заметив двоих, шептавшихся о чем-то у дверей палаты. Нола и Джонатан Брайанты. Любящие родители Джарреда. Меньше всего на свете Келси хотелось бы, чтобы их острый взгляд отметил овладевшее ею смятение.
Обернувшись на звук шагов, они тоже увидели ее, и на лицах их застыло одинаково неприязненное выражение. Оба они в свое время не одобрили выбор сына. Келси не устраивала их в качестве невестки — ни тогда, ни тем более сейчас, — и они не намерены были этого скрывать. Вот и теперь, завидев ее, ни один из них не позаботился сделать хотя бы шаг ей навстречу или просто дать почувствовать, что разделяет ее горе. Деликатность в семействе Брайантов никогда не была в почете.
— Как он? — тихо спросила Келси.
— Так же. — Тонкие губы Нолы слегка разомкнулись, пропустив эти слова, и тут же сжались в тонкую ниточку. Вокруг них расположилась сеточка морщин — результат многолетней привычки ни на минуту не выпускать изо рта зажженную сигарету. Вот и сейчас ей явно хотелось закурить. Ее пальцы беспокойно шевелились; от нее ощутимо исходило напряжение.
— Что он там делал? — чуть резковато спросил Джонатан Брайант, тяжело навалившись на палку.
В последние годы его здоровье стало стремительно ухудшаться. Как и Роберт Роуден, Джонатан заметно постарел с того дня, как случилась эта трагедия, и Келси внезапно пришло в голову, что очень скоро и ему, вполне возможно, придется смирить свою гордыню и сменить трость на инвалидное кресло. Он выглядел нервным, издерганным и, по всей вероятности, был не очень-то счастливым человеком. Келси никогда не удавалось понять его до конца, хотя втайне она не могла не сочувствовать ему, прожившему столько долгих лет бок о бок со своей деспотичной женой. — Что он там делал? Куда он вообще летел? — растерянно бормотал он, свободной рукой трогая подбородок. Седая голова его беспомощно тряслась.
Начиная со дня трагедии, эти вопросы Джонатан задавал почти беспрерывно. Келси только беспомощно покачала головой. Она подозревала, что родители Джарреда, непонятно по какой причине, винят в случившемся именно ее, но она, как и они, по-прежнему терялась в догадках. Что в тот день заставило Джарреда подняться в небо, оставалось тайной. А самым загадочным было то, что он взял с собой именно Ченса.
Ни Нола, ни сам Джонатан ни словом не упоминали о погибшем — такое впечатление, будто бы Ченса никогда не существовало. Они даже и не пытались проявить какой-то интерес или выразить сочувствие к осиротевшим Роуденам. Эгоизм всегда был их отличительной чертой, хотя в том, что сейчас они искренне переживали за сына, не могло быть никаких сомнений. Привстав на цыпочки, Келси попыталась заглянуть в палату, где лежал Джарред. С того места, где она стояла, была видна только часть кровати; лишь ворох белых простыней и неясная выпуклость под ними указывали на то, что где-то там его ноги. В окна вливался слабый свет угасающего дня. И от этого все вокруг казалось до того безрадостным и унылым, что у Келси запершило в горле. Ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы заставить себя немного встряхнуться.
— Простите, — пробормотала она, пытаясь бочком проскользнуть в палату мимо родителей Джарреда.
— Мне известно, что ты хотела получить развод, — жестко бросила Нола.
— Что?! — Не веря собственным ушам, Келси обернулась. От удивления она замерла на месте. Такого она не ожидала — прямота никогда не входила в число достоинств Нолы.
— Ты просто ждала удобного момента, верно? Держала Джарреда в подвешенном состоянии, позволяя ему надеяться, что в один прекрасный день ты вернешься к нему.
Шли годы, но ничего не менялось. И вдруг случилось ЭТО!
— Мне очень жаль, — автоматически пробормотала Келси, слегка опешив от той яростной непримиримости, которая звучала сейчас в голосе Нолы. Ей пришлось напомнить себе, что несчастная женщина перенесла ужасное потрясение. — Но ведь он же поправится, — уже мягче пробормотала Келси.
— Поправится ли? — дрожащими губами еле слышно проговорила Нола. — А если нет? Ты ведь тогда будешь плясать от радости, верно? Какой неожиданный и удобный для тебя выход из положения, не так ли?
— О, Нола! — возмутилась Келси.
— Только не вздумай притворяться, будто страшно огорчена тем, что произошло! — Стиснув до боли руки, Нола бросила взгляд через плечо на дверь палаты, где лежал ее сын. — Он ведь может и не поправиться, и ты это знаешь. А стоит мне только вспомнить все эти годы, когда ты могла бы быть с ним… у меня просто сердце разрывается! Ни детей! Ни наследника! Одна только ты — эгоистичная, самовлюбленная… А теперь мой единственный сын… лежит там… — Дрожащая, морщинистая рука беспомощно ткнула в сторону, больничной палаты.
— Нола, — запинаясь, с мукой в голосе прошептал Джонатан. Жалобно скрипнула палка, едва выдерживая тяжесть немощного старческого тела. Келси даже подумала, не поддержать ли его под локоть, но волнами исходившая от Нолы ненависть заставила ее передумать.
— Я не хочу говорить об этом! — Поспешно отвернувшись, Нола, спотыкаясь на ходу и держась рукой за стену, двинулась к лифту. Каблучки ее гневно зацокали по вымытому до блеска линолеуму. В воздухе повисло неловкое молчание.
Келси украдкой бросила взгляд в сторону Джонатана. Тот со свистом втянул в себя воздух.
— Куда он летел? — снова спросил он.
— Я не знаю, — беспомощно покачала головой Келси. “Простите! ” — хотелось сказать каждому из них, но слова эти, так и не сорвавшись с их губ, повисли в воздухе. Не зная, как быть, оба смущенно молчали. Потоптавшись на месте, Джонатан неловко двинулся вслед за женой, и Келси еще долго слышала его старческие, шаркающие шаги. Войдя в палату, где лежал Джарред, Келси поймала себя на том, что невольно зажмурилась, прежде чем бросить взгляд на мужа. Он спал, тяжело, со свистом дыша. Порезы и царапины на его лице понемногу начата подживать, страшные синяки из черных стали зеленовато-желтыми — хороший признак, говоривший о том, что гематомы рассасываются и пациент находится на пути к выздоровлению. Но ни эти уродливые пятна, ни покрытые подсыхающей коркой ссадины не могли скрыть той мужественной красоты, которой всегда отличалось лицо Джарреда. Прямой, с легкой горбинкой нос, скульптурно вылепленный подбородок, густые и невероятно длинные для мужчины ресницы, бросавшие загадочные тени на смуглые до черноты "щеки, — сколько раз на заре их супружеской жизни Келси поддразнивала мужа, прося его поделиться с ней красотой. Он отвечал ей легкой снисходительной улыбкой, которую она так любила и которую ошибочно принимала за нежность.
