— Вы же играли на сцене… — умолял ее Копейкин, — а никто из нас не видел эту бессмертную трагедию. Нас же до шестнадцати лет на спектакль не пускают! — Он набирал пафос, голос его дрожал, а в глазах было такое горе, такая боль от невозвратимой потери…
— Джульетта Ашотовна, пожалуйста!
— Мы вас просим!
— Сыграйте! Мы же правда не видели…
Учительница сдалась.
— А… Мальчики! Кто знает текст Ромео хорошо?
— Я! — звонко крикнул Копейкин.
— Как же… я… без очков… туда…
— Белкин, Жуков, помогите! — приказал Копейкин.
Впрочем, Джульетта Ашотовна довольно ловко забралась на балкон.
И пьеса началась.
Копейкин стоял внизу, простирая руки вверх, он вдохновенно изображал Ромео:
Но что за блеск я вижу на балконе?Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!..
Едва зазвучали слова Шекспира, как Джульетта Ашотовна мгновенно всем своим существом с фантастической непосредственностью перенеслась в Верону…
Она действительно преобразилась и, позабыв обо всем на свете, шептала:
Что значит имя? Роза пахнет розой,Хоть розой назови ее, хоть нет.Ромео под любым названьем был быТем верхом совершенств, какой он есть…
Теперь пришло время сказать, что «балкон» был построен таким образом, что дверь класса оказалась за спиной Джульетты Ашотовны.
Ребята сначала еле сдерживали смех, потом их захлестнуло истинное изумление, потом смущение от совершаемой бестактности. И все это победила игра.
Копейкин довольно бойко выкрикивал текст, после каждого монолога партнерши звучали аплодисменты, и по знаку Копейкина за дверь выскальзывала очередная группа девчонок и мальчишек. Предпоследним покинул класс Белкин.
Внезапно Джульетта Ашотовна прервала монолог и спросила как-то очень буднично:
— Все уже сбежали?
От неожиданности Копейкин даже присел и ошалело оглядел класс:
— Все…
Чужим, состарившимся голосом Джульетта Ашотовна отозвалась сверху:
— Ты тоже свободен. Можешь идти… — Она как-то вдруг съежилась, мельком глянула на него усталыми глазами.
— Забавно, должно быть, отсюда шарахнуться! Ладно… Давай руку, пока не ушел…
Копейкин не осмелился поднять глаза на учительницу, помогая ей спускаться вниз. На последней ступеньке Джульетта Ашотовна оступилась и… сломала каблук. Только молниеносная реакция Копейкина спасла ее от падения.
— О, господи! — Тяжело дыша, Джульетта Ашотовна усаживалась на стул. — Вот ведь надо было мне в среду отнести его в починку! Все нет времени! Как же я теперь пойду! Ты сумеешь починить, хоть как-нибудь, а, Копейкин?
Копейкин уже пришел в себя. Он лихорадочно стал вытряхивать портфель, соображая, чем бы забить каблук, — ага, вот батарейка «Марс», железная рулетка — годится!
Он ловко приспособил туфлю на столе и стал отчаянно стучать рулеткой. Джульетта Ашотовна с любопытством наблюдала за ним. Затем учительница, прохромав к окну, распахнула его.
И тут в класс влетела Горошкина:
— Джульетта Ашотовна, простите меня, ради бога! — задыхаясь, начала Маша. — Я опоздала!
Сообразив наконец, что класс пуст, Горошкина осеклась, вопросительно посмотрела на Петю. Копейкин опустил глаза, еще громче застучал рулеткой.
— А что, разве английского нет? — растерялась Маша.
— На кой черт вам сейчас английский! По случаю весны английский отменяется! — улыбнулась Джульетта Ашотовна.
— Вот, пожалуйста! — Копейкин протянул ей туфлю.
Она надевала туфлю, чему-то улыбаясь:
А там, над травой,Над речными узлами,Весна развернулаЗеленое знамя…
Начала она Багрицкого как-то между прочим.
И Копейкин тут же подхватил тихо, но спуская глаз с Джульетты Ашотовны:
Но я — человек.Я — не зверь и не птица…
Джульетта Ашотовна улыбнулась:
Мне тоже хотитсяПод ручку пройтиться…
— Всё в порядке. Гуляйте, дети мои, гуляйте. Кип смайлинг! — И, не глядя на них, вышла.
— Петь, ты записку передал? — Тут же бросилась к нему Горошкина.
— Я урок сорвал! — сказал он зло.
— Ну ладно, брось опять выдумывать…
— Я Джульетту обидел! Понимаешь? Джульетту! — он выбежал из класса.
Вася Белкин сидел в Петиной комнатке у телевизора. Шли последние секунды матча. Казалось, он вовсе не замечал, как Петя ходил взад-вперед из комнаты в кухню, поглощенный своими мыслями.
— Ну чего ты, Петя? — спросил Белкин.
— Телефон… — раздумчиво произнес Копейкин, — это некая данность. Набираешь номер — слышишь голос… А если не слышишь?
— Нету дома, что ли?
— Нету. Сказала, что позвонит сама. Может, забыла. Да и что я ей скажу?
— Может, нам смыться?
— Ты что! Я обещал!
— Будешь ждать?
— Ага… А чего остается?
— Это надолго, я пошел.
— Привет, Белка!.. — вздохнул Петя.
Она, конечно, позвонила. И хотя ничем особенным он занят не был — просто сидел не кухне, где был телефон, ел ложкой прямо из банки зеленый горошек, собирался жарить яичницу — но, когда взял трубку, голос его был небудничный и нескучный — это был голос человека, который очень нехотя отрывается от серьезного дела.
— Ну, рассказывай! — нетерпеливо начала Маша.
— О чем? — как бы не понял Петя.
— Как — о чем? Ты что, Петь? Я еле дождалась, пока родители к себе уйдут, сказала, что мне еще сочинение писать надо. Или тебе не удалось?
— Ты про Колю, что ли? Ну, мы познакомились, конечно…
— А чего его сегодня не было? Заболел, что ли?
— Ничего особенного, простудился.
— Ну и что. Петь, только подробней!
Петя скорчил рожу сам себе в оконное стекло, дескать, выкручивайся, хоть и плохи твои дела. Но Горошкина восприняла паузу иначе.
— Он тебе не понравился, да? — тихим, упавшим голосом, как-то напряженно спросила она. — Только честно. Петь!
— Ты что? Очень! — Петя завелся. — Это вот такой малый! Высокий, спортсмен хороший!
— Это все я знаю! — с досадой перебила его Горошкина. — Видела! Я же не про то… Я очень верю в первое впечатление, особенна твое… Он скрытный, как мне кажется. А я о нем хочу знать все, понимаешь? В общем… мне надо себя проверить!.. Интуицию, понимаешь?
— Понял! — бодро сказал Копейкин. — Я только не знаю, с чего начать. Он рассказывал много. Знаешь, это он кажется таким, замкнутым каким-то…
— Тебе тоже показалось, правда? Да?
— А на самом депо! Эх, повезло парню! Ну, в общем, если говорить честно, — он меня, знаешь, даже поразил…
— Чем? — замирая, спросила Горошкина. Она крутила завиток, а тут — просто застыла.
— А всем! Всем, что я про него узнал!
— Интересно, да? А что, Петь?
— Эх, Горошкина, ну вот что ты знаешь, например, про лесные пожары? Небось только читала?
— Про лесные пожары? — растерялась Горошкина. — А что?
— А то! Он с отцом на Куршской косе был, в Литве. Представляешь, сидишь ты на пляже, и вдруг по радио, в репродуктор, по всему пляжу: «Большой пожар в лесу! Просим всех, кто может… Всех, кто может…» И вот — останавливаются экскурсионные автобусы, отовсюду бегут люди, тут уже и пограничники… Когда горит горная сосна — это страшное дело! Тушить такой пожар по фронту почти невозможно!
— И что же делать? — Горошкина была совсем сбита с толку.
— Что! Есть одно средство, но очень рискованное: «огонь на огонь». Это когда поджигают такую полосу — чтоб поперек огня! Тогда пойдет огонь на огонь — и остановит! Но это очень опасно! Я, честно говоря, не поверил бы, если б сам не видал у него фотографию, Коля там черный от дыма, оборванный…
— Петь, как же… — со страхом проговорила Горошкина, — почему не поверил бы? Я бы сразу поверила!
— А как он рассказывал про поющие дюны!
— Какие дюны, Петь?
— Там же, на Куршской косе, он ходил с одной научной экспедицией в дюны. Они изучали эоловый процесс.
— Чего?
— А вот представь себе. — Копейкин рассказывал вдохновенно и едва ли слышал сейчас ее вопрос, — Ты только представь: дует зюйд-вест. Ночь… Луна… бледная пустыня песков уходит туда, к небу… Ветер шуршит по песку… Легонько так… Посвистывает… И получается такой странный звук: на впадинах — поглуше, на гребне — позвонче. Это поют дюны! Жалобная такая песня получается… Между прочим, это не преувеличение, можно составить даже формулу такой мелодии: из скорости ветра, угла наклона холма и среднего диаметра песчинок…
— Фантастика!
— Еще бы! А не фантастика — побывать на самом краю земли?
— Ой, ну Петь, какой еще край земли?
— А на мысе Дежнева, например? Представляешь, человек побывал там, где сливаются два океана! И сам, между прочим, прожил в каньоне шесть суток, пережидая пургу! Они там строганину ели, представляешь? А керосин, который они несли, превратился в белую кашу! Его и в примус не нальешь! Нужно было зажечь лучину — и под бидон, чтобы согрелся, керосин-то! Ничего себе, а? Рисковые ребята!
