пополудни) сообщил о сломавшемся такси. Оно направлялось в сторону станции, но вдруг остановилось на перекрестке Китайской и Ямской улиц. Под капотом будто взревел пропеллер, и повалил белый дым. Зеваки разинули рты, а из автомобиля вышел высокий человек в дорожном костюме (быть может, охотничьем?) и черной шапке. В руках мужчина держал газету. Люди стали приветствовать его, и тогда часовой догадался, что это Ослов — тот давно не появлялся в «Центральной».
Улыбаясь и кланяясь, он дал денег водителю, взял чемодан и, раздвигая толпу рукой, спешно проследовал в особняк, не проронив ни слова.
Ему навстречу вышли набеленная жена и дочь — вероятно, они увидели Ослова в окно четвертого этажа. Не стесняясь посторонних глаз, женщины долго целовали его, а затем скрылись в доме.
Также часовой отмстил странное обстоятельство: взволнованные прохожие безмолвно проводили Ослова взглядом до самой двери, лица их были хмуры, никто но смеялся. Больше он не появлялся. Членов поисковой комиссии часовой тоже не видел. Куда все подевались — непонятно. Подпоручик вызвал дежурного ефрейтора, быть может, тот прояснит ситуацию.
— Эх, не повезло тебе — пропустил самое интересное! — пошутил парень. — Но, раз инструкции для часовых не изменились, думаю, ничего важного не произошло.
Беспомощно хлопая глазами в попытках что-либо понять, я вспомнил про свой «выходной пропуск» и предъявил его часовому (покидая штаб, я позабыл это сделать). Наверное, будь я немного внимательнее, от меня бы не скрылись озабоченные и тоскливые взгляды черных, голубых и карих глаз — наемные рабочие стояли в тени лестницы. Также я бы заметил, что вечерняя толпа на Китайской улице значительно поредела, а золоченые двери дома Каботкина плотно закрыты. Если бы я вышел из «Серебряного месяца» чуть раньше и посмотрел по сторонам, я бы понял, что на каждом перекрестке Китайской улицы расставлены группками японские солдаты, переодетые в китайских рабочих. Один знак — и они пустят пулеметные очереди.
Будь я догадливей, я бы понял, что штаб эвакуировали из-за чрезвычайной ситуации, а единственный посвященный в подробности ефрейтор лишь притворяется спящим, раскинувшись на кровати.
Но я размышлял только о собственном опоздании и не осознавал серьезности положения. Казалось, мне даже повезло ведь, вопреки опасениям, я не получил взбучку от фельдфебеля.
Оставив саблю в подвале, я не без содрогания поднялся в комнату, где прежде заседала поисковая комиссия. Я осмотрел гигантскую вешалку, на которой не было ни шляп, ни пистолетов, ни сабель, и обыскал все вокруг в надежде найти документы, проливающие свет на расследование. Но тщетно. Обыкновенный план города, чек из европейского ресторана и пара газет — вот и весь улов.
Разочарованный, я вернулся на свое место — за столом у входа. Уже не рассчитывая выведать что-нибудь у товарищей, я оперся подбородком на ладони и сладко зевнул. Вспоминая соблазнительный образ хозяйки, ее утонченные черты, набеленную на японский манер шею и прическу марумагэ, я захрапел, положив голову на стол.
Настали сумерки, но члены поисковой комиссии так и не вернулись. Проснувшись, я навел порядок в комнате и спустился в подвал. Там я разделся и, размышляя, что делать дальше, поужинал в ночной сорочке. Может быть, отлучиться?..
Вдруг взгляд мой упал в угол: там я увидел ефрейтора, он храпел на кровати, используя патронную сумку в качестве подушки. Другие дежурные отсутствовали — пулеметный станок пустовал. Надев тапки и шляпу, я прокрался к железной лестнице черного хода и, ступая по новым пальмовым циновкам, тихонько поднялся на крышу, Позабыв за время сна о том, что мне рассказал часовой, я прятался от офицеров, которые обычно собирались на третьем этаже.
На ровном, покрытом черной плиткой полу крыши виднелись капли. Также я заметил мокрую лейку и ведро. Похоже, Нина начала поливать кактусы, но ее что-то отвлекло. На деревянной полке, обращенной к улице, стояли я несколько рядов два-три десятка горшков с влажной землей. Расположение растений каждый день было новым. Нина меняла местами большие и маленькие кактусы. Однако напротив возвышалась только башня с часами, и едва ли кто-то мог оценить непрестанные труды девушки.
Но я, честно сказать, пришел туда не ради кактусов. По своему обыкновению, я собирался полюбоваться равнинами, которые раскинулись вокруг Харбина, и, поглядывая в сторону «Серебряного месяца», обмозговать тайну пропажи ста пятидесяти тысяч иен. Расслабленный и посвежевший благодаря неожиданному дневному сну, который развеял опьянение, я мельком взглянул на ряды кактусов, но тут мне в голову пришла неожиданная мысль.
Я более пристально посмотрел на полку с растениями, желая кое в чем удостовериться. Ухватившись за старомодную железную решетку, которая ограждала крышу, я высунулся за пределы площадки, чтобы проверить свое предположение. Действительно, единственная точка, откуда просматривались горшки, находилась ниже, на первом ярусе часовой башни дома Каботкина. Очень странно... Почему же я прежде не замечал этого удивительного факта? Вновь подстрекаемый демоном скуки, я решил разобраться, в чем тут дело. Воспользовавшись вечерним досугом, я насчитал четыреста пятьдесят горшков, стоящих на полу. Потом я посчитал белые ярлычки с номерами: не хватало двух или трех числами до сотни. Зато было четыре 242-х и три 385-х.
Поскольку бирки висели на кактусах разных сортов, обыватель объяснил бы данное обстоятельство причудами Нины. А врач, вероятно, предположил бы, что девушка слабоумна и плохо ориентируется в числах. Я же решил, что сделал небывалое открытие, и затрепетал от волнения.
«Принесу карандаш и лист бумаги, чтобы выписать номера, которые отсутствуют или повторяются. Заодно попробую отыскать закономерность или даже тайный шифр! Хотя не менее важно выследить человека, который смотрит на эти ярлычки с часовой башни...»
Сходив за письменными принадлежностями, я лениво прогуливался по крыше туда-сюда. Изредка останавливаясь, я видел, как вдали на северо-западе, на другом берегу Сунгари, густой туман затягивает, клубясь, железнодорожный мост. Наверное, постепенно он доберется и до штаба. Я поспешил скопировать все номера, и тут справа, на лестнице, послышались шаги, а затем возник жандарм-ефрейтор, одетый по форме.
Я недоуменно попятился и застыл как вкопанный. Мой нелепый наряд определенно нарушал устав. Жандарм, явно не ожидавший подобной встречи, ахнул от изумления и остановился, сжимая саблю. Потом, разглядев мое лицо, вздохнул с облегчением и даже ответил на приветствие, оглядываясь по сторонам.
— Эй, дежурный, сюда никто не приходил?
— Никто! — ответили, отдавая честь.
— Ладно, опусти руку. Нина, дочка хозяина, не появлялась?
— Нет, — я
