подумал Андрей, до боли в пальцах сжав поручни трапа.
Черные капли бомб легли по правому борту транспорта, вздымая фонтаны брызг. Андрей облегченно вздохнул: «Не попали». Но самолет разворачивался на второй заход. На транспорте и катерах тоже не дремали. Когда самолет, наметив жертву, ринулся на бреющем вперед, транспорт и катера резко повернули в сторону открытого моря. Самолет лег на левое крыло и пошел поливать из крупнокалиберного пулемета и беспорядочно сыпать бомбами.
Андрей видел, как вздрогнул и медленно осел к ногам пулеметчика его второй номер, тот самый матрос Колесник, что обнаружил его в брезенте. Погожев смутно помнил, как выскочил на палубу, захлопнул за собой дверь кубрика и почти по отвесно наклонившейся палубе, от близкого взрыва бомбы, бросился к пулемету.
Пулеметчик зло сверкнул глазами в сторону подбежавшего Погожева, хотел турнуть обратно в кубрик, но, увидев, как тот ловко подцепил из коробки новую ленту, снова припал к прицелу.
Налет был отбит. В полдень транспорт и катера охраны вошли в Карантинную бухту...
Пока Андрея с катера не гнали. Лейтенант почти все время был в городе. Боцман и экипаж занимались ремонтом: латали пробоины, возились в моторном отсеке, приводили в порядок оружие.
Когда на глазах почти у всей команды Андрей легко разобрал, смазал оружейным маслом и снова собрал пулемет, пулеметчик Карев удовлетворенно улыбнулся и спросил:
— Молодец, салага... Где это ты так поднаторел в пулемете?
Погожев понимал, если катер приведен в полную боевую готовность, значит, скоро уйдет в море. А что будет с ним? Возьмут с собой или оставят на берегу? Спрашивать об этом он не решался: пусть уж лучше будет пока неизвестность, чем отказ.
Лейтенанта еще утром вызвали в штаб флота. На катере все гадали: какое ждет их задание и когда выходить в море?
Лейтенант вернулся вскоре после того, как склянки пробили полдень. Вернулся молчаливым и сосредоточенным. Осведомившись у боцмана, все ли в порядке, и ни словом не обмолвившись о предстоящем походе, скрылся в каюте. А вскоре вахтенный прокричал на весь берег:
— Погожев, к командиру!
«Все, — екнуло сердце Андрея, — сейчас вытурят с катера. Ишь какой злой вернулся».
Но боцман Соловьев ободряюще кивнул Погожеву — не дрейфь, мол, парень, — и он действительно приободрился, поплотнее заправил полы старенькой выцветшей сатиновой рубахи в брюки, стряхнул ладошкой пыль со штанин с круглыми заплатами на коленках и переступил комингс каюты.
— Товарищ лейтенант, рядовой Погожев явился! — срывающимся, но довольно бодрым голосом отрапортовал он.
Глаза командира сузились, в них мелькнула улыбка.
— Значит, рядовой? Сам себя в рядовые произвел?
Погожев молчал. Кровь бросилась в лицо: действительно, какой же он рядовой?
— Ну, ладно, хорошо, что только в рядовые. Значит, зазнайством не страдаешь. Скажи-ка мне, рядовой Погожев, — только честно! — сколько тебе лет?
— Семнадцать! — выпалил Андрей и тут же, уже тише, добавил: — Скоро будет.
— Понятно, — сказал лейтенант и недовольно сдвинул брови. — Мне вот тоже тридцать... скоро будет. Через два года...
— Я комсомолец, товарищ командир. — И, вынув из кармана штанов билет, положил перед лейтенантом.
Это был единственный у Андрея документ, удостоверяющий его личность.
— Комсомол — довод веский, — согласился лейтенант, листая билет Погожева. — На, держи, потом предъявишь старшему краснофлотцу Кареву, он у нас комсоргом на катере...
И Андрей понял, что его оставляют на катере.
Когда он вышел от командира, боцмана на катере не было. Он вернулся через полчаса, с узлом в руках.
— Держи, Погожев, — сказал он, отдавая Андрею узел, — принимай флотский вид. Если что не так, подгони иголкой. Матрос должен все уметь: шить, стирать, палубу драить. Ну и врага бить, конешно...
3
Из Карантинной бухты катер вышел еще задолго до наступления темноты и взял курс в открытое море. Дул резкий восточный ветер, море катило размашистые волны, валяя катер с борта на борт. По небу ползли тяжелые мрачные тучи. В воздухе заметно похолодало.
— Такая погодка нам как раз кстати, — взглянув на облака, сказал командир. Руки его лежали на штурвале. В рубке их было двое: лейтенант и боцман Соловьев.
Боцман тоже посмотрел на небо, кашлянул в кулак и, как будто между прочим, сказал:
— Смотрю, Игорь Петрович, по курсу, не к туркам ли мы в гости направились?
— Хуже, Степан Иванович. А вначале, — лейтенант посмотрел на часы, — через полтора часа нам предстоит встреча с «Голубым дьяволом».
— Лидер «Ташкент»? — удивился боцман.
Командир утвердительно кивнул и, достав из кармана распечатанную пачку «Беломора», протянул боцману...
С лидером «Ташкент» встретились ровно в назначенное время далеко в открытом море. Только подвалили к его подветренному борту, как с лидера был спущен трап, и трое мужчин в гражданском, тяжело нагруженные багажом, спустились на катер.
— Счастливо, товарищи! — крикнули им на прощанье с «Ташкента».
— До встречи на нашей родине! — отозвался один из троих, в поношенном темном плаще, и помахал свободной от груза рукой.
Катер отошел от лидера «Ташкент», прозванного врагами за его окраску и неожиданные, дерзкие налеты на морские базы и караваны судов противника «Голубым дьяволом», и взял курс на зюйд-вест.
Лейтенант, боцман и человек в плаще сидели в командирской каюте, склонившись над картой побережья Болгарии.
Человек в плаще тупым концом карандаша водил по южному берегу Бургасского залива и говорил:
— От мыса Коракя до порта Бургас около двадцати миль. Берег сильно изрезан бухтами и заливами. Примерно в полутора милях от Коракя — второй мыс, поменьше, а за ним небольшая бухта, в вершину которой впадает река.
Человек заметно волновался. Он скинул с себя плащ и остался в засаленном черном свитере грубой домашней вязки. В вечернем полумраке были хорошо видны его крупное лицо с массивным, словно рассеченным надвое, подбородком и загорелая крепкая шея борца. Над серыми, чуть прищуренными глазами нависали густые заросли черных бровей. Ему было лет тридцать. Говорил он по-русски почти свободно, с чуть-чуть уловимым акцентом. Ни для боцмана, ни для лейтенанта не было тайной, что они везут болгар.
— Теперь самое главное, — произнес болгарин, и карандаш его уперся в чуть
