Наставник поседел за те два дня, пока мы, выбиваясь из сил, хоронили погибших. В замке была и его семья. А я с тех пор почти перестал говорить.
Керрис замолчал и, достав бурдюк с вином, сделал несколько больших глотков. Затем передал его мне и продолжил.
— Мы с наставником три месяца скрывались, пока не выяснили, кто в этом виноват. А когда узнали, то я сразу не мог в это поверить. Друг отца, дядя Френцит, всегда шумный и веселый. Мы, незамеченные, пробрались к нему в замок, и я убил его. Во сне. Я до сих пор не знаю, почему он так поступил. Но мне тогда это было и не важно. Наставник хотел убить и его семью, но я отговорил. Тихо уйти у нас не получилось, наткнулись на стражу. Смогли прорваться с боем, но наставник был серьезно ранен и через день умер. А я остался совсем один. Без денег, без семьи, и к тому же в розыске. Вот тогда я и решился уйти в монахи. Из храма выдачи нет. Храмы не принадлежат ни одному государству, и не подчиняются никому, кроме Скафа. Воины храма несколько раз заканчивали войны, в пользу одной из сторон. А однажды даже сменили правящую династию в не самом слабом королевстве. И, конечно же, будучи мальчишкой, я восхищался монахами, стоявшими на страже справедливости. Именно поэтому ни минуты не задумывался, куда мне податься дальше. Пройти отбор я смог без труда, всё же у нас в роду воспитывали воинов, одних из лучших воинов в королевстве. А дальше — тренировки, тренировки и еще раз тренировки. А с восемнадцати лет еще и участие в нередких акциях справедливости. Нет, ты не подумай, меня все устраивало. Я еще в четырнадцать понимал, на что шел. А около года назад я был в числе сопровождающих отца настоятеля на переговорах. И случайно подслушал то, что слышать не стоило. И не потому, что это было опасно лично для меня, а потому, что рухнуло все, во что я верил. Оказалось, что наша справедливость продается. Продается, Макс! И воины выполняют не божьи приказы, а волю одного из алчных правителей. Вот тогда я и стал молить Скафа освободить меня от клятвы. Захотелось пожить обычной жизнью, увидеть что-то кроме вечной муштры и замковой библиотеки. Мне ведь уже двадцать три, а у меня даже девушки ни разу не было! И вот я здесь, и впереди новый мир и новая жизнь. Вот поэтому я и радуюсь.
Да уж, нелегкая у парня жизнь выдалась. Столько горя и разочарований. А вот то, что ему двадцать три года меня удивило. Выглядел максимум на восемнадцать. Правда, если не обращать внимания на высокий рост и широченные плечи.
— Не переживай Кер. У меня с девушками тоже не очень. Пугаются они моей рожи, — я улыбнулся и показал пальцем на рваный шрам на левой половине лица. Он начинался на лбу, проходил через левую щеку и заканчивался на подбородке. И выглядел действительно жутковато.
— В бою? — Спросил Керрис.
— Самое обидное что нет, — вздохнул я. — В первый же день как уволился из армии. С друзьями пошли в ресторан, отметить это дело. Давно не виделись. Служил я по контракту, и почти семь лет не был дома. Ну и посидели, отметили. А когда уже собирались домой, увидели, как три урода, в наглую, затаскивают в машину двух, отчаянно сопротивляющихся, девчонок. Мне бы, наверное, стоило их сразу вырубить и идти своей дорогой. Эх, кто бы знал. А я попытался с ними поговорить. Надеялся, что одумаются. И вот один из них без предупреждения полоснул ножом. И обидно даже не то, что я, прошедший кучу боев без царапины, в первый же день гражданской жизни заработал такое украшение на пол-лица. Обидно то, что у меня сорвало планку, и я их всех троих там и положил.
— Почему обидно? — удивился Кер. — Тебе их жалко, что ли?
— Нет, конечно! Только в моей стране законодательно запрещено убивать других людей, даже таких тварей. Будь на моем месте обычный человек, у него еще был бы шанс отмазаться, переквалифицировать дело в самооборону. Они ведь первые напали. А у меня — спецподготовка, отягчающее обстоятельство. Да, да, Кер, вот такие у нас идиотские законы. А в тюрьму мне ну совсем не хотелось. К тому же, у одного из этих уродов отец оказался большой шишкой, чуть ли не мером города. Пришлось бежать из страны. Армейские друзья помогли. А что мне делать за границей? Единственное, что я умею, это профессионально убивать. Вот и завербовался в иностранный легион, а из него, как и из твоего храма выдачи нет. И ты знаешь, я тоже очень рад, что попал сюда.
Закончив краткий пересказ своей жизни, я замолчал. И дальше мы ехали в тишине, думая каждый о своем. А спустя час наткнулись на десяток мирно пасущихся оленей. Подстрелив из арбалета (из автомата не стал, шуметь не хотелось) молодого олененка, мы решили остановиться на ночлег. И после вкусного ужина, состоящего из нежнейшей оленины и вина, завалились спать. Закончился первый день в новом мире весьма неплохо. Но что будет дальше?
Глава 4.
Проснувшись утром, я не сразу вспомнил, где нахожусь. Почему-то казалось, что где-то далеко носятся мотоциклисты на спортбайках. Звук был похож. Вжжжж. И тишина. Затем снова: вжжжж. И опять тишина. Когда звук стал повторяться чаще, я открыл глаза и огляделся. Лесная поляна, кострище, сваленные в кучу мешки. Чуть в стороне что-то лениво жуют привязанные лошади. И метрах в пятнадцати — Кер с мечами. И именно он был источником странного звука. Точнее его мечи. Выглядело это круто. Вот он стоит без движения, затем на пару секунд его мечи превращаются в два мутных круга, а он уже стоит немного в другой стойке. И так раз за разом. Понаблюдав за ним пару минут, я решил вставать. Совершив небольшое путешествие до ближайших кустов, я умылся и тоже приступил к тренировке. Точнее к разминке. Последние два года я начинал любую тренировку с китайской гимнастики Тай-чи. Приучил меня к ней один китаец в легионе. Чем мне нравилась служба во Французском иностранном легионе, так это множеством представителей различных народов. И у каждого можно было чему-нибудь научиться. А для меня, как для фаната боевых искусств, это был просто праздник. И я каждый день учился, осваивая новые стили, техники и школы.
И вот разминку я каждый раз начинал с Тай-чи. Тай-Чи учит сознание человека взаимодействовать с телом посредством полного контакта. Каждое движение руками и корпусом, выполняемое во время гимнастики, визуализируется и контролируется разумом. Благодаря этому концентрация тела достигает своего максимума. Спустя пятнадцать минут я почувствовал легкость в теле, была разогрета каждая мышца. Закончив, я посмотрел на Кера, который уже минут пять с интересом за мной наблюдал.
— Это искусство боя? — спросил он, — очень необычно.
— Нет, это всего лишь гимнастика, разминочный комплекс.
— Научишь?
— Да не вопрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
