— Продолжая жить своей жизнью, ты не становишься плохим человеком, Ханна.
Я судорожно сглатываю.
— Ты должна заботиться о себе, чтобы заботиться о них.
Взгляд опускается в пол.
— Это всего лишь выступление группы. Всего в часе езды от этого дома, чтобы подышать свежим воздухом.
— Ты должна пойти, — раздался голос моего отца от двери, ведущей в холл. Когда я оборачиваюсь, он смотрит на меня, плотно сжав губы. — Иди и сделай что-нибудь для себя, малышка.
Киваю, хотя на самом деле не хочу идти. Наверное, я просто хочу казаться сильной, хотя и разваливаюсь на части.
Вывеска «Типси» мигает неоновыми огнями. Рядом с названием бара мелькает контур желтой пивной кружки, наклоняющейся вперед и назад. Этот бар существовал с тех пор, как закончился сухой закон, и эта вывеска гордо сияет с одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, как маяк в ночи, призывая всех местных жителей. Половина крошечного кирпичного здания выкрашена в белый цвет много лет назад, но остальная часть осталась красной. Мэг была права, это не бар. Он был на сто десять процентов воплощением хонки-тонка (прим. honky tonk — разновидность бара с музыкальными развлечениями, распространённая в южных и юго-западных американских штатах).
Отмахиваюсь от комара, когда мы идем через гравийную площадку к заднему входу. У двери стоит небольшая очередь людей, ожидающих, когда можно будет войти внутрь.
Мэг роется в сумочке, достает тюбик губной помады и наносит свежий слой розового блеска.
— Спасибо, что согласилась пойти, — говорит она, улыбаясь и хлопая длинными ресницами.
— Ага.
Вышибала у двери флиртует с группой хихикающих девушек. Они выглядят достаточно молодыми, чтобы все еще быть в старшей школе, но парень пропускает их, не проверяя удостоверения личности. Когда вышибала поворачивается к нам, Мэг стонет.
— Боже, только не он.
Брайан Джонс, один из ее бывших парней... или бывших сексуальных партнеров — не уверена, как его можно классифицировать.
Мэг пытается проскользнуть мимо парня, но он преграждает ей путь, скрестив руки на груди.
— Так, так, так. — Его тонкие губы растянулись в самодовольной улыбке. — И кто это у нас здесь? Мэг и Ханна. Совсем как в старые добрые времена.
— Заткнись, Брайан, — цедит сквозь зубы Мэг, пытаясь обойти его, но парень не двигается с места.
Брайан сужает глаза.
— Мне нужно посмотреть документы.
— Неужели? — Мэг срывает с плеча сумочку, вытаскивает права и протягивает ему.
Я достаю свои из бумажника, пока Брайан осматривает ее документ.
— Десять баксов, — говорит он с явной улыбкой в голосе, берет ее руку и рисует на ней массивный черный крест (прим. большим крестом в семидесятых помечали несовершеннолетних охранники американских ночных клубов, чтобы бармены видели, кому не следует продавать спиртное).
— С каких это пор в «Типси» устанавливают планку?
Брайан явно пытается вывести её из себя, что, по правде говоря, нетрудно сделать. Мэг уже постукивает носком своих туфель на шпильке по гравию. И я уверена, что если бы я могла видеть ее лицо, то ее ноздри раздулись, как у быка.
— Привет, Брайан, — здороваюсь я, протягивая ему права.
— Ханна. — Он подмигивает, прежде чем вскользь взглянуть на мое удостоверение. Затем возвращает его мне, ставит на моей руке микроскопический крестик и жестом приглашает нас войти.
— Такой мудак, — ворчит Мэг, когда мы переступили порог и ступили на неровный линолеум. — Ненавижу, что он видел меня голой.
Она спала со многими парнями, и, как я уже сказала, выглядела, как королева красоты, так что недостатка в парнях не было. Люди привыкли думать, что я тусовалась с ней в попытке привести ее к Иисусу. Но они ошибались. Я тусовалась с ней, потому что она мне нравится.
— Честно говоря, Мэг, кто не видел тебя голой?
— Ну, лучше бы он этого не делал.
Внутри бар уже набит битком. Тонкая дымка от сигарет клубится в воздухе, и аромат несвежего пива и запах потных тел почти сшибает меня с ног.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— О боже... — Я закашливаюсь.
— Ты забыла, какое это потрясающее место, да? — хихикает Мэг.
— О да, такое чудное место.
Из динамиков в углу комнаты раздается треск и скрежет. Громкий писк, последовавший за этим, пронзает мои барабанные перепонки, и я быстро закрываю уши. Когда шум стихает, его сменяет гортанный смех.
— Извините за это, — раздается из динамиков протяжный мужской голос с южным произношением, сопровождаемый ленивым ритмом гитары.
Мы проталкиваемся через крошечную комнату к бару. Бенджи Мартин стоит за стойкой бара, разливая напитки, с сигаретой во рту. Он был звездным защитником в Рокфордской средней школе, у него была стипендия в Алабаме, но весной перед выпуском с ним произошел несчастный случай на охоте. Бенджи не самый умный парень, благослови его Господь, уперся дробовиком в ботинок и случайно нажал на курок. Ему начисто оторвало палец на ноге, потом началась гангрена, и потеря ступни не сулила ничего хорошего для его футбольной карьеры.
— Эй, Бенджи! — кричит ему Мэг.
— Мэг, у тебя на руке большой крест.
Подруга дергает плечом.
— Как будто Бенджи это волнует.
Бармен подходит к нам, слегка прихрамывая, и прислоняется к стойке.
— МакКинни, ты станешь алкоголиком еще до того, как тебе разрешат пить.
— Пффф, умоляю. Дай мне Фаербол (прим. Fireball — это канадский ликёр с добавкой перца и корицы, очень любимый североамериканской молодежью и поклонниками острого алкоголя) и… — Она смотрит меня. — Что будешь пить?
— Колу.
— Ладно. — Мэг закатывает глаза и снова поворачивается к бармену. — Фаербол и кока-колу.
Пока ждем напитки, парень рядом со мной присвистывает, пытаясь привлечь мое внимание. Я игнорирую его, и, назвав меня сукой, он уходит, чтобы приударить за другой девушкой. Какую бы фразу он ей ни бросил, она, должно быть, сработала, потому что девушка улыбнулась, игриво накручивая кончик волос на палец. Думаю, некоторые девушки ведутся на дешевый флирт, и большинство парней ведутся на таких девушек…
— Мммм. — Тихий голос льется через динамик, прекрасно смешиваясь с угрюмыми нотами гитары. — Ты не можешь винить в этом ту женщину, — поет он, и по моей руке бегут мурашки. Я интуитивно закрываю глаза, реагируя на муку, пронизывающую голос этого парня, и впитываю ее. — Прошу, не вини в этом свою ложь…
— Черт, — говорит Мэг рядом со мной. Когда я открываю глаза, она протягивает мне стакан. — А этот парень умеет петь.
— Да уж. — Беру предложенный стакан, пока Мэг протягивает бармену свою карту. — Звучит потрясающе.
— Его голос звучит, как секс, — не то чтобы ты понимаешь, о чем я говорю, — Мэг смеется, но я не смеюсь в ответ. — Да ладно тебе, Ханна. — Она легонько толкает меня. — Я просто прикалываюсь над тем, что ты хранишь себя, или что ты там делаешь со своей бедной вагиной.
Моей бедной вагиной? Какой-то случайный парень рядом с ней хихикает, покачиваясь на стуле. Я пристально смотрю на подругу.
— Просто я разборчивая.
Она фыркает и смеется.
— Ну, можно и так сказать.
Мэг, хоть убей, не может понять, почему я ни с кем не сплю.
— Все в порядке, ведь твой отец-проповедник. — Она кивает в сторону двери, которая ведет в комнату, где играет группа.
Я только качаю головой. Я храню себя не из-за морального конфликта. Я чуть было не переспала с Максом Саммерсом, когда мне было шестнадцать, и он сказал, что любит меня. Я имею в виду, что это то, что вы делаете, верно? Отдаете свою девственность тому, кого любишь, тому, кто для тебя что-то значит? Ну, он мог что-то значить для меня, но я абсолютно ничего не значила для него. Пока мы встречались, он трахал каждую девушку, до которой мог дотянуться, и пытался использовать мою нерешительность, чтобы переспать с ним в качестве оправдания. Но я никогда не была настолько глупа, даже в шестнадцать лет. Вот тогда-то я и решила, что мальчики того не стоят. Я продолжила учиться, играла на пианино и в софтбол, а потом, в какой-то момент, это стало моим принципом. Это, и то, что я боюсь разочарования, душевной боли, которая, я уверена, последует, когда все неизбежно закончится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
