К такому выводу он пришел потому, что Маша не догадалась плотно сдвинуть бедра и локтями не прикрыла груди от жалящих ударов розги. По сему поводу солдат почел должным дать Маше полезное наставление:
– Как тебя пороть начнем ты рот сразу пошире раскрывай, и кричи не жалей голоса! В этом деле стыдиться нечего: кричи во всю мочь, до хрипа, пока воздуху хватит! Голосок у тебя верно звонкий, певучий… Так ты не стыдись, дай волю голосу! И еще, задок у тебя тугой, не тискай ты его… не жмись сильно задом – не так больно будет. Ну, Господи благослови!
Ишь, как ножками дергает! Знатно повизгивает девка голозадая!
Маша на скамье заранее напряглась струной, и тут же в ее зад влипли сразу два прута. Девица отчаянно ударила задом и протяжно закричала:
– Бо-о-ольно!!!!
– Ничо… Ничо… – приговаривал солдат, снова и снова взмахивая розгой – Ух, поет-то как! Ишь, как ножками вовсю дергает! Знатно повизгивает девка голозадая!
Второй удар пришелся выше первого, прямо по центру ее ягодиц. От боли у нее перехватило дыхание. Третий был гораздо сильнее и немного раньше, чем она ожидала. Маша подбросила зад и чуть было не схватилась за него руками. Розга попала прямо посередине между отпечатками двух первых ударов, и вместе с болью в новой полосе ожила боль в двух старых линиях. Слезы потекли по лицу девушки. Такого раньше она не могла представить в самых страшных кошмарах.
Очередной удар пришелся низко – между нижней частью ягодиц и верхней частью бедер. Это было ужасно! «Боже, как больно! – думала Маша – Мое тело, наверное, просекли до костей и вся скамья залита кровью, теперь я умру под розгами».
Солдат и Миняй старались от души, умело продергивая прутья при ударе и вместе с бисеринками крови выхлестывая из несчастной девушки полные боли вскрики. Розги немилосердно жгли машин задочек.
Розги немилосердно жгли задочек Маши.
– Вот теперь по самому низу, где длинные-то и начинаются… – бормотал солдат, которому его обязанность пороть девок доставляла истинное наслаждение – Ишь, как ножками ладными играет, и вправду Красочка! А вот тебе и по круглым!
И врезал прутом по самому низу девичьего задочка. Солдат считал свою экзекуторскую деятельность службой, которую исполнял ревностно. Служба службой, но круглая попочка Маши так проминалась под розгой, так жалобно сжимались ее половинки в ожидании следующего удара, что солдат только крякал «эх, ты гладкая»!
Под крики Маши порка в две руки шла быстро. Маша даже удивилась, выдержав без перерыва пятьдесят розог. Она не сразу поверила в конец своих мучений, когда услышала:
– Все, вставай, девка, благодари барина за науку, да не шали больше.
Встала Маша с трудом, пошатнулась, но солдат, словно невзначай, подхватил под красивые груди. А Маша не замечала этого, она отирала рукой слипшиеся от горячих слез ресницы.
«Экая краля ладная» думал отставник, совсем не избегавший девичьих прелестей. И то сказать, солдат жил бобылем, но был мужчина видный. Постоянно перед ним крутились девки и бабы во всех видах, и передом и задом поворачивались. Так уж испокон веку повелось девок и баб стегать голышом. И пользовался он этим – чего греха таить! Иной девке за ласку, за сладкие поцелуи мог и послабление дать. Надо только с умом сечь ее.
Но солдат всегда солдат – он и щи из топора сварит и шилом побреется. Потому может даже на глазах у барина девку постегать мягко да ласково.
Видимо рыдания Маши смягчили гнев Александра Павловича, который милостиво приказал:
– Отведите ее в девичью, накормите, а поутру с попутной телегой отправьте в Дубки. Одновременно Иртеньев послал верхового казачка в Дубки сказать тамошней хозяйке, что ихнюю девку Машку высекли за непорядок, но завтра поутру она будет обратно. Глупый казачок, не слезая с коня, прокричал тетушке эти слова и погнал домой. Поскольку Маша опаздывала к обеденной тюре, тетушка уже волновалась, а тут такое известие – Машу высекли! Как?! Господи, за что! Всю ночь тетушка не спала и рыдала, а по утру следующий в город обоз Иртеньева высадил в Дубках Машу.
Были слезы, объятия, были моления к Господу, чтобы послал злому соседу всякие кары. Но господину Иртеньеву было мало дела до проклятий, которые мелкотравчатые соседи посылали ему.
Не все рассказала Маша своей тетушке. После порки Машу отвели в девичью, где сердобольные девки умыли ее и накормили. Когда к трапезе собралась и мужская и женская дворня, Маша увидела своих экзекуторов. При крайнем ее смущении, ни Миняй, ни отставной служилый ни словом, ни взглядом не напомнили девушке об ее позоре. Эка неведаль – дворовую девку посекли маленько!
Ужин был удивительно обильный и вкусный. На стол подали наваристые щи с мясом, по одной чашке на пятерых едоков. Маша деликатно сидела на поротом задочке и запускала ложку в щи в очеред с остальными. Потом старший стукнул ложкой:
– Таскай со всеми.
И все принялись за мясо, которого она не пробовала давно. За щами последовала каша с конопляным маслом и остатки пирога с барского стола. Много лет полуголодная Маша не получала такого удовольствия от трапезы. С обильного барского стола многие лакомые куски попадали дворне, потому барская девичья славилась гладкими телесами. Так что доставшееся ей угощение показались Маше достойным царского стола. Солдат, который выделялся бритым лицом среди бородатых мужиков, подсел к Маше и потихоньку от остальных гладил ее бедро.
После ужина Маша притулилась в уголке широких нар, на которых спали девушки. Но служилый и тут подсел к ней, погладил по спинке и положил руки на ее пышные груди. Пережившая в этот день столько унижения, Маша не имела сил противиться, да и прикосновения солдатских рук к ее телу были не столь уж неприятны.
Будучи не крепостным, а вольным мещанином служилый мечтал жениться и зажить своим домом. И эта девка запала ему в душу и роскошными телесами, и тем, как покорно она сейчас принимала его незамысловатые ласки.
– Ты не противься, Красочка – шептал солдат – а в другой раз, как попадешь на скамеечку под розги, я тебя пожалею, полегче пороть буду…
И Бог знает, чем все это кончилось бы, но одернула солдата степенная ключница:
– Ты, солдат, незамай девку. Назавтра ее велено в сохранности в Дубки доставить.
История эта нечаянно открылась. В поместье к Александру Павловичу пожаловал уездный предводитель дворянства и заседатель мирового суда господин Шабашкин. Сей представитель крапивного семени никогда не решился бы в одиночку заявиться в поместье Иртеньева, но под крылом предводителя дворянства осмелел. К своему несказанному удивлению Александр Павлович узнал, что он по неведению посек благородную девицу, дворянку. За обильным угощением с французским вином было решено, что случившегося обратно не вернуть. Потому в Дубки однодворкам Беднаго был послан сотенный билет и мануфактуры на приличное платье и нижнее убранство. И по сему, было решено считать вопрос решенным.
