А над головой опять кто-то запищал, теперь уже совсем громко.
«Полезу-ка посмотрю, что там такое», — решил Нильс и, цепляясь за выступы коры, стал карабкаться на сосну.
Карабкался он долго. На каждой ветке останавливался, чтобы отдышаться, и снова лез вверх.
И чем выше он взбирался, тем громче и ближе раздавался тревожный писк.
Наконец Нильс увидел большое дупло.
Из черной дыры, как из окна, высовывались четыре маленьких бельчонка.
Они вертели во все стороны острыми мордочками, толкались, налезали друг на друга, путаясь длинными голыми хвостами. И все время, ни на минуту не умолкая, пищали в четыре рта, на один голос.
Увидев Нильса, бельчата от удивления замолкли на секунду, а потом, как будто набравшись новых сил, запищали еще пронзительнее.
— Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем! — верещали бельчата.
Нильс даже зажал уши, чтобы не оглохнуть.
— Да не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал?
— Тирле упал! Тирле! Он влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и Тирле упал.
— Постойте-ка, я что-то ничего не пойму: тирле-дирле, дирле-тирле! Позовите-ка мне белку Сирле. Это ваша мама, что ли?
— Конечно, это наша мама! Только ее нет, она ушла, а Тирле упал. Его змея укусит, его ястреб заклюет, его куница съест. Мама! Мама! Иди сюда!
— Ну, вот что, — сказал Нильс, — забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока вас и вправду куница не съела, и сидите тихонько. А я полезу вниз, поищу вашего Мирле — или как его там зовут!
— Тирле! Тирле! Его зовут Тирле!
— Ну Тирле так Тирле, — сказал Нильс и осторожно стал спускаться.
6
Нильс искал бедного Тирле недолго. Он направился прямо к кустам, откуда раньше слышался писк.
— Тирле, Тирле! Где ты? — кричал он, раздвигая густые ветки.
Из глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул.
— Ага, вот ты где! — сказал Нильс и смело полез вперед, ломая по дороге сухие стебли и сучки.
В самой гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метелочка, хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в нее всеми четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним, точно от сильного ветра.
Нильс поймал кончик ветки и, как на канате, подтянул к себе Тирле.
— Перебирайся ко мне на плечи, — скомандовал Нильс.
— Я боюсь! Я упаду! — пропищал Тирле.
— Да ты уже упал, больше падать некуда! Лезь скорее! Тирле осторожно оторвал от ветки одну лапу и вцепился в плечо Нильса. Потом он вцепился в пего второй лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на спину к Нильсу.
— Держись покрепче! Только когтями не очень-то впивайся, — сказал Нильс и, сгибаясь под своей ношей, медленно побрел в обратный путь. — Ну и тяжелый же ты! — вздохнул он, выбравшись из чащи кустарника.
Он остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий голос затрещал прямо у него над головой:
— А вот и я! Вот и я!
Это была длиннохвостая сорока.
— Что это у вас на спине? Очень интересно, что это вы несете? — стрекотала сорока.
Нильс ничего не ответил и молча направился к сосне. Но не успел он сделать и трех шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями.
— Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать!
— Никто меня не похищал — я сам упал! — пискнул Тирле.
Однако сорока и слушать ничего не хотела.
— Несчастная мать! Несчастная мать! — твердила она. А потом сорвалась с ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то же:
— Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка!
— Вот пустомеля! — сказал Нильс и полез на сосну.
7
Нильс был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум.
Шум приближался, становился все громче, и скоро весь воздух наполнился птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев.
Со всех сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад и вперед сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала:
— Я сама его видела! Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес бельчонка! Ищите вора! Ловите его! Держите его!
— Ой, я боюсь! — прошептал Тирле. — Они тебя заклюют, а я опять упаду!
— Ничего не будет, они нас даже не увидят, — храбро сказал Нильс. А сам подумал: «А ведь и верно — заклюют!»
Но все обошлось благополучно.
Под прикрытием веток Нильс с Тирле на спине добрался наконец до беличьего гнезда.
На краю дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы.
А над ней кружилась сорока и без умолку трещала:
— Несчастная мать! Несчастная мать!
— Получайте вашего сына, — тяжело пыхтя, сказал Нильс и, точно куль муки, сбросил Тирле в отверстие дупла.
Увидев Нильса, сорока замолчала на минуту, а потом решительно тряхнула головой и застрекотала еще громче:
— Счастливая мать! Счастливая мать! Бельчонок спасен! Храбрый Нильс спас бельчонка! Да здравствует Нильс!
А счастливая мать обняла Тирле всеми четырьмя лапами, нежно гладила его пушистым хвостом и тихонько посвистывала от радости.
И вдруг она повернулась к сороке.
— Постой-ка, — сказала она, — кто же это говорил, что Нильс украл Тирле?
— Никто не говорил! Никто не говорил! — протрещала сорока я на всякий случай отлетела подальше. — Да здравствует Нильс! Бельчонок спасен! Счастливая мать обнимает свое дитя! — кричала она, перелетая с дерева на дерево.
— Ну, понесла на своем хвосте последние новости! — сказала белка и бросила ей вслед старую шишку.
8
Только к концу дня Нильс вернулся домой — то есть не домой, конечно, а к болоту, где отдыхали гуси.
Он принес полные карманы орехов и два прутика, сверху донизу унизанные сухими грибами.
Все это подарила ему на прощание белка Сирле.
Она проводила Нильса до опушки леса и долго еще махала ему вслед золотистым хвостом. Она бы проводила его и дальше, но не могла: по ровной дороге белке ходить так же трудно, как человеку по деревьям.
А лесные птицы проводили Нильса до самого болота. Они кружились над его головой и на все голоса распевали в его честь звонкие песни.
Длиннохвостая сорока старалась больше всех и пронзительным голосом выкрикивала:
— Да здравствует Нильс! Да здравствует храбрый Нильс!
На другое утро стая покинула болото. Гуси построились ровным треугольником, и старая Акка Кебнекайсе повела их в путь.
— Летим к Глиммингенскому замку! — крикнула Акка.
— Летим к Глиммингенскому замку! — передавали гуси друг другу по цепочке.
— Летим к Глиммингенскому замку! — закричал Нильс в самое ухо Мартину.
Глава V. ВОЛШЕБНАЯ ДУДОЧКА
1
Со всех сторон Глиммингенский замок окружен горами. И даже сторожевые башни замка кажутся вершинами гор.
Нигде не видно ни входов, ни выходов. Толщу каменных стен прорезают лишь узкие, как щели, окошки, которые едва пропускают дневной свет в мрачные, холодные залы.
В далекие незапамятные времена эти стены надежно защищали обитателей замка от набегов воинственных соседей.
Но в те дни, когда Нильс Хольгерсон путешествовал в компании диких гусей, люди больше не жили в Глиммингенском замке и в его заброшенных покоях хранили только зерно.
Правда, это вовсе не значит, что замок был необитаем. Под его сводами поселились совы и филин, в старом развалившемся очаге приютилась дикая кошка, летучие мыши были угловыми жильцами, а на крыше построили себе гнездо аисты.
Не долетев немного до Глиммингенского замка, стая Акки Кебнекайсе опустилась на уступы глубокого ущелья.
Лет сто тому назад, когда Акка в первый раз вела стаю на север, здесь бурлил горный поток. А теперь на самом дне ущелья едва пробивался тоненькой струйкой ручеек. Но все-таки это была вода. Поэтому-то мудрая Акка Кебнекайсе и привела сюда свою стаю.
Не успели гуси устроиться на новом месте, как сразу же к ним явился гость. Это был аист Эрменрих, самый старый жилец Глиммингенского замка.
Аист — очень нескладная птица. Шея и туловище у него немногим больше, чем у обыкновенного домашнего гуся, а крылья почему-то огромные, как у орла. А что за ноги у аиста! Словно две тонкие жерди, выкрашенные в красный цвет. И что за клюв! Длинный-предлинный, толстый, а приделан к совсем маленькой головке. Клюв так и тянет голову книзу. Поэтому аист всегда ходит повесив нос, будто вечно чем-то озабочен и недоволен.
Приблизившись к старой гусыне, аист Эрменрих поджал, как того требует приличие, одну ногу к самому животу и поклонился так низко, что его длинный нос застрял в расщелине между камнями.
— Рада вас видеть, господин Эрменрих, — сказала Акка Кебнекайсе, отвечая поклоном на его поклон. — Надеюсь, у вас все благополучно? Как здоровье вашей супруги? Что поделывают ваши почтенные соседки, тетушки совы?
