Так что, если вопрос ставится так — могли ли русь, появиться под стенами Дербента в 644 году, то ответ на него будет однозначен — могли. И именно балтийские русы, с южных берегов Балтийского моря, — ибо нигде более на его берегах этот народ никем не отмечен, а доказательств странствий, к тому же столь ранних, по Волжскому пути пресловутых норманнов не существует. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже.
Глава 3. Славяне и хазары под Партавой
Хазарская орда под Партавой. Славянская речь воинов кагана. Странная «объективность» историков. Славяне в VII веке — внешность, одежда, вооружение. Искусство войны наших предков. Воины-звери — от антов до запорожцев. От ватаги к строю.
— Кто там на стенах?— Наши дозоры.— Что они видят?— Дым над кострами.
Дм. Фангорн, «Князь»
А уж славяне в Закавказье проникали точно, тут Шахрияр знал, что говорил. За несколько десятилетии до его письма арабскому правителю, в 628 году славяне «отметились» в Закавказье, причём именно в союзе с хазарами. Армянский историк Моисей Кагантакаваци в своей книге «История агван» сообщает об одном из прорывов северокавказского племени хазар в Закавказье. Войско кочевников осадило город Партаву — мы ещё вернёмся к этому городу, но уже под новым именем Бердааа. Не исчез он никуда и ныне, а под названием Барда стоит над одним из притоков Куры, у шоссе и железной дороги, соединяющей Агдам с Евлахом, в заадной части Азербайджана. Тогда же это ещё была армянская земля — точнее, назывался этот край Албанией, но дабы избежать путаницы с современной балканской страной, мы здесь от этого названия воздержимся. Итак войско хазар осадило Партаву, требуя, по обычаю варваров, откупа. Вышедший вместе с другими послами или заложниками в лагерь осаждавших армянский летописец сам ходил между остро пахнущими кизяком кострами, слышал разговоры варварских воинов, видел, как они едят и пьют, утирая густые усы. Время во вражеском лагере Моисей провёл с пользою — он записал несколько слов из языка сидевших у костров завоевателей. Историков результаты его любопытства очень удивили — все до одного слова, записанные Моисеем, оказались… славянскими! Так, знатных людей расположившиеся у костров воины называли тиунами — так и четыреста лет спустя, во времена «Русской Правды» Ярослава Мудрого, будут звать княжеских слуг на Руси. Несколько расходятся учёные в толковании хазарского названия черпака — «чором». Одни видят здесь «череп» — в значении горшка, а не головной кости, естественно… хотя чаши из черепов были ведомы славянам (болгарский князь Крум, например, сделал себе чашу из черепа побеждённого византийского императора Никифора I) и нашли отражение в русских сказках, песнях («из буйной головы ендову скую») и былинах («Коли нет, княже, у тебя пивного котла — так вот тебе Тугаринова буйна голова!»). Другие — шолом, шлем, предполагая, видимо, что бойцы пили из шлемов, которые армянин в полумраке принял за чаши. Но все сходятся на том, что это славянское слово. А мясной жир, которым марали усы ужинавшие у походных огней воины, они называли «сало». И если первые два слова хазары могли позаимствовать у славян — переняли же венгры ещё до поселения на Дунае титул «воевода», — то в заимствование кочевниками-скотоводами у земледельцев названия для сала мне лично верится с трудом. Остаётся предположить, что под стенами Партавы находилась вместе с хазарскими джигитами ватага славянских удальцов.
К слову сказать, одно из первых упоминаний славян мы, как ни странно, находим тоже в армянских книгах. Тёзка бытописателя славянских бойцов Хазарии Моисей Хоренаци упомянул в V веке народ скалаваци, в котором ещё Н. М. Карамзин узнал славян — склавинов, как их называли греческие и латинские авторы, сакалиба, как называли их арабы. И не просто славян, а прагосударство «Семь племён», на основе которого Аспарух, вождь кочевых болгар, создал Болгарскую державу. Есть ещё более раннее упоминание — «суовены», обозначенные на карте Птолемея во II веке христианской эры. Однако ни то ни другое многие историки сейчас замечать не желают. Славяне, мол, упоминаются латинскими и византийскими историками с VI века, и точка. Тем паче, что именно в этом столетии появляется так называемая пражско-корчакская археологическая культура, с которой сейчас модно связывать возникновение славян, невзирая на то, что ни культуры полабских и балтийских славян, ни культуры их колонистов в Восточной Европе, кривичей и ильменских словен, не показывают никакой преемственности от неё. Или население Новгорода и Смоленска — не славяне? Вообще, некоторые, весьма кичащиеся своей пресловутой «объективностью» историки именно в отношении славян странно необъективны. Что за дикий метод — начинать историю группы народов с первого упоминания книжного общего названия для этой группы? Тогда не может быть никаких финских племён до первого упоминания финнов Тацитом, однако рекомые племена преспокойно украшают собой все карты доисторической Европы, начиная с каменного века. Тогда не германцы готы и тевтоны, которых видел Пифей во II веке до начала христианской эры, кимвры и те же тевтоны, ходившие несколько позже походом на Рим, поскольку слово «германцы» впервые употреблено Цезарем сто лет спустя. Тогда гунны не тюрки и не монголы — слово «тюрки» появляется в источниках в VI веке, имя монголов — четырьмя столетиями позже. Но этот метод применяется исключительно и только к славянам. Да ещё отбрасывают два показания источников — Птолемея и Хоренаци. Отчего? Складывается впечатление, что некоторые историки испытывают какой-то мистический трепет перед каббалистической, апокалиптической символикой шестёрки. Вопреки источникам, археологии, здравому смыслу — VI век, и точка!
К сожалению, Кагантакаваци не оставил нам подробного описания внешнего вида и вооружения этих воинов, поэтому придётся обратиться к другим источникам. Начнём с внешнего вида. Армянин не зря, упомянув об усах, ни словом не заикнулся о бороде. Вопреки общераспространённому заблуждению, мужчины у древних славян и русов отнюдь не ходили поголовно бородатыми и с волосами до плеч. Волосы коротко остригали или же брили. Так же поступали и с бородою. Сколь-нибудь массовым отпускание волос и бород стало только после крещения — франк Адемар Шабаннский так и пишет: «пришёл из Греции некоторый епископ и научил их (русов. — О. В.) обычаю греческому относительно рощения бороды и всего прочего». Любопытно, что кроме христиан волосы и бороды отпускали их главные противники — языческие жрецы-волхвы. Золотые фигурки из так называемого Мартыновского клада, зарытого где-то за век до осады Партавы в Среднем Поднепровье, изображают пляшущих вприсядку усачей с коротко остриженными волосами, в расшитых рубахах. И это не было заимствованием у степняков: на другом краю Славянщины, куда никакие степняки не проникали в самых своих сладких грёзах, на уже упоминавшемся острове Рюген, четырёхголовый кумир Свентовита имел, по одним переводам, коротко остриженные, по другим — и вовсе обритые волосы и бороды, «согласно народному обыкновению». Велеты-лютичи, у берегов которых находился Рюген, по словам Титмара Мезербургского, оставляли клок волос на макушке выбритой головы, и точно такую же причёску имел языческий польский князь Котышко, согласно «Великой хронике Польской». Так же выглядел наш князь Святослав Храбрый в X веке, по описанию Льва Диакона, а в Тъмутороканье[11] (нынешней Тамани) православная русская знать стриглась таким образом ещё перед самым монгольским нашествием, немало удивив своим обличьем захожего венгерского монаха Юлиана.
Доходило до смешного — в Константинополе одна из так называемых «цирковых партий»[12], которую правильнее было бы называть ипподромной, поскольку древний Римский цирк Константинополя в те времена уже давно исполнял исключительно обязанности ипподрома, а ещё точнее было бы назвать её, что называется, по делам, уличной группировкой, носила, шокируя почтенных прохожих, костюм из сравнительно короткой рубахи и просторных штанов. На этом странности в их облике не заканчивались — бороды уличные молодцы брили, а голову обривали почти целиком, оставляя только длинный хвост, растущий от макушки. На горожан такой облик действовал не менее ошеломляюще, чем на обитателей провинциального советского городка последнего десятилетия Союза — панковский «ирокез»: византийцы состригали волосы и бороду только в знак глубокого траура, императорской опалы или же, по судебному приговору, преступникам. Источник заимствования этого дикого, по меркам православного Царьграда, вида угадывается просто — группировка называлась «синими», а по-византийски это звучало как «венеты». «Венетами» же римские историки и писатели, как мы уже говорили, называли славян. Точно так же, кстати, парижская шпана лет сто-полтораста назад подражала длинными волосами, шейными платками и особого покроя рубахами индейцам-апачам и называла себя апашами.
