— Не нуди, Сонька, — поморщился Потап. — Скоро едем. Леший, ты не ведись на то, что Степанцов объявляет. Они все, фраера галимые, говорят, что мы мешаем развиваться, что курицу убиваем, которая золотые яйца несет. Только это туфта, брат, поверь. Во-первых, он может не развернуться, а прогореть, в коммерции ничего верного нет. А если он и в самом деле разовьется, то где гарантия, что не перебежит к брянской крыше, или к мусорам? Я вижу куш, братан, и он реальный уже, у меня чуйка на такие вещи, а журавлей в небе пусть лохи поджидают. Ты понял, Леший?
— Ну да, Потап, — пробубнил Леший, сгорбившись над столом. — Ясное дело, будем сейчас предъявлять, а то отпустим совсем фраера. И другие вкурят, что мы такие сладкие, и тоже щеманутся от нас.
Я не разобрала значение всех слов, которыми оперировали мои спутники, но смысл был понятен. Впрочем, особой радости я не испытала, хоть и мысленно поблагодарила Потапа за первый урок по российской экономике. Но урок этот — я сразу поняла — был не для такой, как я, а для решительного пацана типа Лешего или, скажем, Мишки. Если бы я была крепким парнем, не слишком умным, но готовым ради денег перенести боль, раны и тюрьму, возможно, я бы и жила так, как говорил Потап. Но это была бы не я, а кто–то другой, а моя судьба ждала меня этим вечером в машине Олега Потапова.
— Куда ты едешь? — испуганно проговорила я, видя, что мы не повернули к Полесску, а мчимся по Брянской трассе, мимо стены темных деревьев.
— Печка пусть поработает, — загадочно отозвался Потап. — Прогреет салон.
— Ты чего, Олег? — я внезапно испугалась. — Мишка же твой брат.
В это мгновение я почувствовала его руку в кожаной перчатке у себя на колене.
— Вот именно, — сказал Потап. — Надо заботиться о младших братьях.
— И как же ты собираешься заботиться? — Я вцепилась в его руку, чтобы скинуть ее, но Потап и не думал считаться со мной, мне едва удавалось не дать его сильной руке подняться выше.
— Сними перчатку, — вдруг попросил Потап и вытянул черную руку перед моим лицом.
— Зачем?
Вместо ответа Потап рассмеялся и указал вперед, где в свете фар высветился указатель на деревню Концово.
— Вот это правильное место, — веселился Потап. — Все дороги ведут в Концово. — И он повернул машину к неизвестной деревне. — Сонька, ты вот себе воображаешь, что ты кто?
— Я это я, — растерянно выпалила я.
— Ничего глупее ты сказать не могла. — Усмехнулся Потап, останавливая свой «Опель». — Сними все–таки перчатку. И я расскажу тебе, кто ты есть.
Я была заинтригована и стащила ему перчатку с правой руки. Левую перчатку он снял сам. Дальше моя ладошка оказалась сжатой его сильными пальцами.
— Давай по порядку, — прошептал Потап. — У меня найдется, что тебе сказать, но мне сложно это начинать, потому что я хочу кончить. — Потап вряд ли заметил каламбур, сразу же продолжив: — Ты умная девка, поэтому пойми — ты мне сразу дашь, и все будет красиво, а потом я расскажу тебе важные вещи. Или ты будешь строить тут из себя прынцессу, и я тебя по-любому возьму, но только промучившись минут двадцать или сорок, и тогда я буду относиться к тебе, как к любой девке, которая стоит внимания на один раз по пьяни.
— А так ты будешь любить меня как сестру! — выпалила я.
— Я сказал Слово, — жестко произнес Потап. — Доверься мне, и узнаешь важные вещи.
— Боже! — взмолилась я, готовая заплакать. — Неужели это самое важное для вас, мужиков?
— Нет, Сонечка, — откликнулся Потап. — Но без этого все остальное становится неважным. — Спустя мгновение, он добавил: — Ты мне очень нравишься, Соня, ты красавица.
Конечно, он врал, хотя возможно, мои глаза, на которых выступили слезы, были красивыми, когда я посмотрела на него. Я не знаю. Мне был любопытен Потап, не более того. Ему было двадцать шесть, и он казался мне стариком. Наверное, дело было не в возрасте, а в манере общаться, манере его поколения, которое входило в свои лучшие годы без иллюзий, готовое терпеть и умирать ради денег. Никогда — ради женщины.
— В меня нельзя кончать, — сказала я, краснея, но этого не было видно в темноте. Потап молчал. — Ты слышишь?
— Слышу, — отозвался Потап. — Ты хочешь залететь от Мишки?
— Я не хочу плодить нищету, — сказала я. — Тогда было можно, теперь нет. Я считаю дни.
— Надеюсь, ты не врешь, — сказал Потап. — Снимай пальто.
Если вы хоть раз занимались любовью в салоне обычной легковой машины, то вы знаете, что зимой делать это тяжело и скучно, еще скучнее, чем летом. Пока я снимала пальто, Потап хлебнул из горлышка прихваченной в дорогу бутылки. Потом он перегнулся и опустил пассажирское сидение, и я оказалась лежащей на спине. На мне были сапоги и колготки, которые явно могли помешать Потапу, но пока я решала, как избавиться от лишней одежды, Потап решительно задрал мне юбку и спустил колготки с трусами до колен. Он принялся расстегиваться сам, я же быстро сняла левый сапог, и колготки повисли на правом, а босая нога стала мерзнуть.
— Здесь тепло, раздень свитер, — сдавленно сказал Потап. Он уже был голый по пояс, из расстегнутых джинсов что–то выглядывало, напоминая о деревеньке Концово. Я улыбнулась, скидывая свитер вместе с футболкой. Лифчик я не носила, и Потап тут же принялся тискать мою грудь, временами делая мне больно.
Сам по себе процесс соития не занял более пяти минут. Я снова не испытала никаких особенных чувств, но и противно мне не было. Зарычав под финал, Потап вышел из меня и обильно залил мой живот семенем. Все–таки он сдержал обещание. Мои руки сами по себе обняли Потапа, и я вытерла ему пот с лица. Потом Потап в одних штанах выскочил наружу и, не закрывая дверцу, отлил прямо на дорогу. Судя по звукам, которые он издавал при этом, оба природных процесса, испытанных им последовательно, доставили ему примерно одинаковое наслаждение.
Натянув колготки и второй сапог, я последовала его примеру за ближайшим деревом, держа свитер в руке. Между перспективой обтираться снегом и провести остаток пути с клейкой чужой субстанцией на теле, я выбрала более гигиеничную, и вскоре, уже полностью одетая и слегка дрожащая, сидела рядом с Потапом. Он хлебнул еще водки из горлышка, предложил мне. Я сделала глоток, чтобы согреться. Потом еще один, для куража. Потап между тем развернул машину, и теперь мы ехали на юг, приближаясь к Полесску.
— Слушай меня, девочка, — Потап говорил благодушно, сигаретный огонек тлел у его подбородка. Наверное, в этом и состояло счастье Потапа и подобных ему. Я испугалась, потому как вдруг поняла, что счастливым мужчину мог сделать кто угодно, но я и на миллиметр не приблизилась к тому, чтобы понять, в чем состоит мое собственное счастье. — Ты умнее, чем обычные телки в нашем городе. Поэтому ты должна уехать из Полесска, чтобы получить образование.
