Сделав несколько шагов назад, я забрался на каменный выступ, к которому пришвартовался корабль, на котором я прибыл, и, оглядев всех, помахал рукой в приветственном жесте. Хлопки и гул резко возрос, но почти сразу же стих. Народ понял, что я хочу взять слово. Так и есть. Хоть и не собирался как-то контактировать с населением, но… Но, если я сейчас просто уйду, я просто плюну им в душу.
— Диа лит, славные сыны и дочери Ирландии! — да уж, начал я слишком пафосно. Наверное, влияет близость моря… Или, что-то еще. Но, глядя на улыбающиеся лица, что меня окружили, мне чуялось, что я… — Я дома!..
Крики и овации взорвались с новой силой. А я, глядя на лица радующихся людей, вспомнил свое обещание королю. И что именно сейчас я около той черты, после перехода которой назад дороги не будет. Подняв сжатую в кулак руку вверх, я попросил тишины. Люди постепенно замолкли.
— Да, я дома. Мэттью О ’Джеральд Гроссновер вернулся!.. Но, но!.. Хоть я и наследник рода Гроссновер, я не ваш сюзерен, и приехал я сюда только чтобы увидеть свою родину. Я приехал как гость, оставьте все вопросы наместнику Его Величества. Пожалуйста, покажите мне, что такое настоящая Ирландия.
Да уж, с просьбой я, конечно, дал маху. Три дня слились в один большой праздник, на котором гудел весь Дублин. Пиво текло рекой, на узких улицах и больших площадях народ веселился и танцевал, меня водили от площади к площади, от одного знатного дома к другому, в каждом угощая, в основном преимущественно легким алкоголем. Всем было наплевать, что мне всего пятнадцать. И держался я только благодаря совету Шарлотты, прогоняя Эфир через тело. Но даже так, в один момент, проходя мимо сцены, где молодёжь что-то исполняла с гитарами, меня пронзила «гениальная», как я тогда подумал, идея. Я забрался на сцену и попросил дать мне выступить. Артисты, видя, что в моей компании почти самые высшие чины города и Ирландии, или может узнав меня, с радостью освободили центр сцены, вручив мне в руки пошарпанную гитару с большим корпусом.
Проверив строй и оглядев всё увеличивающуюся публику мутным взглядом, я тихо запел, перебирая пальцами струны только на инстинктах:
— Коль суждено погибнуть,
мы в огне сгорим все вместе.
Ты увидишь сам, как пламя рвется ввысь.
Да помогут предки,
бой принять с честью.
Склоны древних гор в ночи огнями
Зажглись.
И если смерть придет,
вместе в эту ночь умрем
Так наполни кубки в последний раз вином.
Вознеси молитву, страху дай отпор!
Полыхнут огнями склоны древних гор,
Станет пустошью небес простор!
И все в огне: леса и долины.
Он горит в сердце горы.
Это пламя кровью по ветру
Забирает души в иные миры,
Но будем друг о друге помнить мы...
(Кто хочет послушать как это звучало, примерно так: https://youtu.be/KsLyKibdYIA)
Множество зрителей, застыв, слушали, не издавая ни звука, мой голос, приправленный мелодией струн. Вся площадь, на краю которой стояла быстросборная сцена, раскачивалась под неспешный такт музыки, и в сгущающихся вечерних сумерках их глаза сверкали отражённым светом зажёгшихся фонарей. Глаза сверкали от слез горести и гордости, от боли и еще чего-то, чего я сам, наверное, и не смог бы понять.
Молчание, зависшее не долгих несколько секунд, после того, как доиграл последний аккорд, не в шутку меня испугало. Следом за вызванном испугом адреналином, прошла и волна Эфира, дав возможность организму и мыслям прийти в себя, после непрерывной алкогольной диеты. И, наконец, я осознал, что творю.
Поэтому поблагодарив начавшую робко оживать публику, я быстрым шагом двинулся в сторону отеля. Нужно скорее закончить дела в гостеприимной Ирландии и валить отсюда. Иначе меня завалит либо алкоголь, либо король.
Поэтому на следующий день, передав управление поместьем администрации Дублина и лично её мэру, пэру Шону О ’Браену, я отправился обратно. Но, напоследок, решив заскочить к ближайшим достопримечательностям, чтобы было что рассказать Джинджер, и, чтобы купить ей сувенир на память.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Выбор пал на чёртов камень, камень Фаль на холме Тара. Если быть точным, достопримечательность называлась Холм Тара, в пятидесяти километрах от столицы и никакой камень там не упоминался. Только по приезду я, гуляя по холмам и слушая Говарда, узнал историю этого места.
Оказывается, история этих невысоких холмов тянется еще с древних времен. Когда-то тут была то ли резиденция королей, то ли место церемоний и захоронений, и холмы, по которым мы шли это ни что иное, как древние курганы. А в центре, на вершине самого высокого холма стоит камень, больше похожий на багет в рост человека, воткнутый наполовину своей длины в землю. К нему я и шёл, слушая негромкую речь Говарда Тодда. Рядом ходили несколько групп туристов, троица охранников в зеленых жилетах и персонал в тематически разукрашенных ветровках. На нас никто не обращал внимания, что было очень приятно после трех дней в Дублине. Даже на огромного Говарда, который все рассказывал историю этих мест, никто не смотрел:
— Это камень Фаль, камень предсказаний или камень судьбы. Его называют по-разному, но суть одна: Этот камень решал, кому быть королем Ирландии.
— Камень? — удивленно повернулся я, почти ступив на обложенный брусчаткой круг шириной в пару шагов, из центра которого будто бы рос этот Фаль. — Камень выбирал короля?
— Ну, ходят такие легенды, — усмехнулся телохранитель. — по легенде, её сюда привезли из Фалиаса и поставили древние полубоги Туатта де Дананн…
— И тут они, — буркнул я, обходя ничем не примечательный камень вокруг.
— Еще они привезли три чудесных артефакта, — продолжил тем временем Говард, положив широкую ладонь на камень, который ему был по пояс, — меч Света, копьё Луга и котел Дагды. Некоторые верят, что меч Света — это тот самый Экскалибур. А котёл Дагды отождествляют со Святым Граалем. Может копье есть в других легендах, но я не знаю, не слышал. В любом случае, только один из даров Туатта точно существует, — Говард несколько раз хлопнул по верхушке камня, — это Лиа Фаль, как называют его сами ирландцы.
— Интересно, но похоже на сказку, — усмехнулся я, — и как он выбирает короля? Падает сверху? — и… хлопнул ладонью по камню.
Ладонь будто бы прилипла, а этот неподвижный артефакт из древних сказок начал дрожать. Говард с абсолютным непониманием на лице схватился за мою руку, чтобы помочь отодрать её, а частота вибрации камня всё увеличивалась, пока не послышался отчётливый гул, идущий как будто из-под земли. Потревоженная гулом ошарашенная охрана сразу взяла нас на прицел своих табельных пистолетов, выкрикивая приказы перестать делать то, что мы делаем. Как будто мы сами не хотим этого. Эта комичная история закончилась бы хорошо, если бы не один из охраны не выстрелил. Пуля попала по камню и отрикошетила в сразу же свалившегося с коротким стоном Говарда. Но он в ответ из лежачего положения кинул камень, выковыряв из кладки, на которой лежал. Пущенный силой трейни камень попал прямо в лицо и выстреливший тут же завалился навзничь, чем дал повод начать стрелять и остальным. Не знаю, куда они целились, но в меня они не попали. Я благополучно спрятался за подставившим нас камнем, одной рукой пытаясь затащить в укрытие неподвижного Говарда. Вторая рука всё еще была прижата к камню, который звучал всё звонче. Хлопки выстрелов, визг пуль, бьющих по камню, звон самого камня… И тут я вижу, что персонал, вместо того, чтобы разбежаться подальше от места перестрелки, упали на колени. Единственная мысль, если отбросить всё матерное, была «Что, мать твою, здесь происходит?».
Фаль же, к этому времени начал дрожать так часто, что я почти не замечал движения ладонью, но чувствовал боль в ушах, которая с каждой секундой усиливалась. Вот, один из охранников, не вытерпев, прижал ладони к ушам, вот второй начал поднимать руки, и я почувствовал, что ладонь свободна. Чёртов камень отпустил её. И мне за мгновение пришлось делать выбор. Напасть на вооружённых охранников или сбежать. Попытаться утащить Говарда или бросить его.
