Загурский содержал фабрику вундеркиндов, фабрику еврейских карликов в кружевных воротничках и лаковых туфельках. Он выискивал их в молдаванских трущобах, в зловонных дворах Старого базара. Загурский давал первое направление, потом дети отправлялись к профессору Ауэру в Петербург. В душах этих заморышей жила гармония. Они стали прославленными виртуозами».
Я прочитала «Конармию» и «Одесские рассказы». Узнала, что Бабель был расстрелян в 1940 году за антисоветскую террористическую деятельность, посмертно реабилитирован в 1954 году. Бабель – «террорист». Понятно, почему в моей школе его не проходили.
В Одессе по соседству с нами жила семья Нила Топчего. Нил был солистом оперного театра. Тебе общение с Нилом явно доставляло удовольствие. Тогда, в 1942 году меня это удивляло. Думала, как так получается: ты, мировая известность, а так по-мальчишески восторженно-почтительно смотришь и слушаешь дядю Нила. Не отрицаю, Топчий был артист замечательный, гордость театра, но он был солистом местного значения. В Бухаресте ты часто вспоминал, как вы пели с Нилом в церкви, у нас дома. В письмах к моей мамочке ты, как всегда, опасаясь называть имена, часто спрашивал о Ниле: «Как поживает наша Опера, привет другу сердца моего». Тебе нравилось, как ты сам говорил, высокое искусство. Оказывается, ты мечтал петь в Опере, не раз в этом признавался. Говорил, что сам придумывал постановки к операм, когда молодым был. Я спрашивала, где брал партитуры, а ты в ответ: «У артистов».
В 2008 году в Одессе вышла книга «Хочемо до України!» («Хотим в Украину»). Авторы книги Александр Добржанский и Владимир Старик и тебя вспомнили:
«…Одним из таких на скорую руку сколоченных коллективов был так называемый „Народный театр”, организованный в 1923 году Петром Лещенко, который выступал под псевдонимом Петр Мартынович. Это был способный и многосторонне увлеченный человек, организатор, режиссер, актер, певец и танцор. Он знал на память всю партитуру оперы „Запорожец за Дунаем”. Лещенко поставил тогда в Черновцах несколько спектаклей, между прочим, и оперу „Запорожец за Дунаем” и драму „Сватовство в Гончаровке” Г. Квитки-Основьяненко. В „Запорожце за Дунаем” Лещенко с большим успехом сыграл Карася, Екатерина Синюк-Голдшмидт – роль Одарки, начинающая тогда артистка-любительница Фелиция Добростанская – роль Оксаны, а студент Максим Кухта – роль Андрея. Максим Кухта исполнял несколько лет подряд в театре товарищества „Русский мещанский хор” все тенорные роли. В пьесе „Сватовство в Гончаровке” Лещенко удалась роль Стецка. К сожалению, в условиях того времени театр на Буковине не мог дать Петру Лещенко постоянного материального обеспечения, и он вынужден был оставить театр и перебрался жить в Бухарест…»
Сцену ты любил разную. Ты мог петь в театре, кинотеатре, в парке, кафе, ресторане. Ты любил танец, медленный и быстрый, любил частушки, народные песни, марши, танго и романсы. Но твоя главная мечта, то, к чему ты стремился всегда, – научиться владеть голосом. Кстати, Игорю, сыну своему, ты тоже всегда внушал, что надо идти «в серьезное служение музыке». Я не раз, когда Игорь приходил к нам, была свидетельницей таких разговоров. Сын прислушался к тебе. Он стал одним из ведущих балетмейстеров Театра оперы и балета в Бухаресте.
Когда мама с братьями после окончания войны вернулась домой из Бухареста, то обнаружила в нашей квартире чужих людей. Ни дома, ни вещей не осталось. Маму с братьями приютил Топчий. Думаю, ему было непросто это сделать. Тебе было жаль маму мою и братишек, но и о Ниле ты переживал, как бы с ним чего не приключилось.
Еще одна ниточка связывала вас с Нилом: по выходным вы ходили в церковь и пели там в хоре во время службы. Тебе это было нужно как воздух, как жизнь.
За десять лет нашей с тобой жизни, гастролируя в разных городах, я в этом убедилась. Ты всегда находил время, чтобы пойти в церковь, и не только на службу. Церковное пение оставалось для тебя высшим блаженством, оно было для тебя даже значимее сцены. Почему? Один наш разговор с тобой приоткрывает эту тайну. Однажды, когда мы вышли из церкви, я заметила:
– Красиво пели сегодня. Прихожане слушали как зачарованные.
– Родной мой ребенок, в церкви не для прихожан поют. Я не пою, я с Богом говорю.
Я не придала тогда значения сказанному, но слова запомнились. И когда уже без тебя я приходила в церковь, твои слова, даже интонации твои, такие родные, слышала. Однажды пересказала этот наш разговор своему наставнику отцу Василию, а он ответил, что так чувствовать и говорить мог только святой человек. Ты и был святым человеком.
Никакие катаклизмы в довоенное время, ни сама война не могли пригасить музыкальную жизнь Одессы. Музыка всегда помогала одесситам. Здесь не было советской и зарубежной музыки. Здесь всегда была красивая музыка. В Одессу приезжали лучшие музыканты мира. В оперном, русском и украинском музыкально-драматическом театрах, в Театре оперетты представления шли всегда с аншлагом. Особый мир музыки царил в филармонии (ее здание первоначально предназначалось для коммерческой деятельности, отсюда название «биржа»), пожалуй, лучшей концертной площадки в Одессе. Прекрасным репертуаром славились открытые площадки в Городском саду и в парке Шевченко, в Доме ученых и Доме учителя. И по улицам Одессы, как я уже вспоминала, под собственный аккомпанемент шествовали маленькие скрипачи Столярского с белыми бантами на скрипках.
Я сама была, пусть маленькой, частичкой этой музыкальной жизни. В 1939 году после окончания музыкального училища я поступила в консерваторию по классу фортепиано. Моим педагогом была профессор Надежда Чегодаева. Утром и днем самостоятельные занятия по 5–6 часов и в консерватории с преподавателями – по 4–5. По вечерам между сеансами в кинотеатре Котовского пела с джаз-оркестром Житницкого, солисткой которого я была. Мне дали репертуар, все было «по-взрослому». Тогда же я освоила аккордеон, чтобы выступать сольно, независимо от оркестра. Мои заработки для семьи были серьезной подмогой.
Вспоминаю себя, идущую по Колодезному переулку в кинотеатр на работу. Напротив здание Русского драматического театра. Перед тем как открыть дверь служебного входа и войти, я почему-то всегда, даже если очень спешила, останавливалась и смотрела на театр. Неужели предчувствовала, что очень скоро в этом театре произойдет НЕЧТО, и оно перевернет всю мою жизнь?
В музыкальную школу я смогла поступить благодаря частным урокам, которые брала у соседки со второго этажа, учительницы по классу фортепиано Евгении Николаевны Нугаевой. У нее, кроме меня, еще были ученики, она занималась домашним преподаванием. Я ее обожала и мечтала стать такой, как она. Она всегда была элегантна, с легким макияжем и красивыми, дорогими кольцами на руках. Входила я к ней, будто в другой мир попадала. В углу комнаты висела икона, Евгения Николаевна ее не прятала. Мир обедневшей аристократки – вот определение ее жизни. Встречала Евгения Николаевна словами:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
