– Отец Энрике, – Матео говорил, не повышая голоса, – проснитесь!
Но его помощник продолжал спать.
Матео выпрямился в своем кресле, повернулся вполоборота к отцу Энрике и уже громче сказал:
– Ваша потребность в сне непозволительна для слуги Господа!
Когда и на этот призыв реакции не последовало, епископ свернул пергамент в рулончик и стукнул им спящего по голове.
Только тогда Кривошей наконец пошевелился. Он распростер руки и несколько раз сладко зевнул.
– Это послание его величеству! – объяснил епископ. – Изготовьте копию этого письма для святейшего отца в Риме и скрепите оба документа печатью. И отправьте сегодня же с нарочным.
Кривошей еще несколько раз зевнул. Потом кисло улыбнулся, обнажив два ряда гнилых зубов.
– Разумеется, конечно! Будет сделано, мой епископ!
– И не медлите с этим, осмелюсь вас попросить.
«Этот Энрике хуже чумы и проказы вместе взятых!» – подумал Матео. И не только потому, что он упрямо обращался к нему «мой епископ» вместо положенного «ваше преосвященство», – Кривошей вообще не проявлял по отношению к епископу положенного пиетета. У Матео руки так и чесались задать лентяю заслуженную трепку. Но он подавлял в себе это желание. Осторожность – мать любой карьеры! Ходили слухи, будто семья Энрике по материнской линии в родстве с домом Габсбургов, так что в некотором смысле в его жилах течет кровь Филиппа II.
– Ой-ой, – протянул Кривошей, потирая глаза: он словно отгадал тайные мысли епископа. – Уж не разыгралась ли ваша печень?
Он протянул руку, взял свернутое в рулончик послание и спрятал под сутаной.
– Как насчет плотного обеда? – спросил Кривошей безо всякого перехода. Еда была его страстью. Он обладал способностью впихивать в себя буквально все, причем в неописуемом количестве. Вкус пищи при этом играл второстепенную роль. Самое удивительное, что при этом Энрике оставался худым, как тростинка.
– Бога ради, – Матео безукоризненно играл выбранную им роль. – Только сначала пойдите и выполните мою просьбу. Прямо сейчас. А потом велите принести обед. Опять-таки, сюда, в зал. Нам еще предстоит потрудиться.
– Слушаю, мой епископ.
– И проследите, чтобы не подавали этой крестьянской пищи вроде вчерашней.
– Как вам будет угодно, – Кривошей пренеприятно осклабился и неторопливо вышел из зала заседаний.
– Вино нежное и сладкое, наверное из андалузского винограда, – привычным жестом епископ провел салфеткой по губам. На ней остались розоватые следы. Матео с неудовольствием воззрился на это пятно. – К сожалению, кроме вина, нас ничем достойным не попотчевали.
– Почему это, мой епископ? – Кривошей жевал, набив полный рот, из которого время от времени вылетали брызги и крошки. – К чему такая несправедливость? – он силился подавить подступающую отрыжку. Но это ему не удалось.
– Я был бы вам весьма признателен, отец Энрике, если бы вы поскорее завершили трапезу. Опасность умереть от голода, по-моему, уже миновала.
Челюсти Кривошея перестали перемалывать пищу.
– Хар-хар-хар! – рассмеялся он. – Мой епископ изволил прошутить. – Он, пыхтя, пододвинул к себе с полдюжины тарелок, на которых лежали аппетитные яства: копченая ветчина, заливное мясо, жареный фазан, козий сыр, пресные лепешки и разные фрукты. Вскоре от всего этого не осталось и следа. – Шесть бокалов андалузского, которое вам так пришлось по вкусу, мой епископ, очень даже поспособствует пищеварению! И по этой самой причине нет ничего лучшего, чем выпить еще пару бокалов.
Свое намерение он немедленно осуществил. Его кадык дергался туда-сюда: Кривошей пил, запрокидывая голову.
«Как жадно он пьет!» – с отвращением подумал Матео.
Тем временем появилась миловидная служанка и принялась убирать со стола. Однако Кривошей, всегда готовый волочиться за любой юбкой, не обратил на нее никакого внимания, поскольку его заинтересовало нечто совсем иное: муха, которая ползала по тарелке, задерживаясь то на одном, то на другом недоеденном куске. Кривошей медленно поднял руку и с быстротой молнии поймал насекомое. Поднес к уху сжатую в кулак пятерню. Услышав слабое жужжание, медленно сжал кулак – жужжание прекратилось. Он разжал пальцы – снова жужжание. Его глаза загорелись. Кривошей опять сжал ладонь в кулак. Затем слегка разжал. Снова сжал. И разжал. Наконец эта игра ему наскучила. Он сжал кулак так, что суставы пальцев затрещали. И швырнул мертвую муху на пол.
– Отец Энрике!
– Да, мой епископ?
– Оставьте вы этот вздор. Я хочу довести до конца последние допросы. – Матео покопался в бумагах, стараясь при этом, чтобы остальные документы оставались аккуратно сложенными в стопочки.
– По моим сведениям, в камерах находятся еще три узника. Речь идет о еретике по имени Рамиро Гарсия, молодом человеке по имени Витус – его фамилия неизвестна, и некоем солдате-наемнике, который... погодите-ка... – он полистал бумаги. – Да, вот. Он говорит, что его зовут Мартинес. Первым двум из вышеупомянутых уже предъявлено обвинение в ереси, однако оба себя виновными не признали... – Он снова запнулся на полуслове и заглянул в бумаги. – Странно это, ведь их подвергали пыткам!
– Если вы так считаете, мой епископ, – Энрике, опять обратившийся к вину, приподнял зад и пустил ветры.
– Да, я так считаю, – Матео ощутил, как злость снова овладевает им, но он был не из тех людей, которые не владеют своими чувствами. Он знал, что достаточно его приказа, чтобы отправить Энрике в тюрьму, но как на это отреагирует его семья? Прежде чем действовать, необходимо навести подробные справки о семейных связях Кривошея. Если в его жилах действительно течет кровь Габсбургов, он персона неприкасаемая. В противном случае...
– Прежде чем начать заседание суда, я хочу ознакомиться с подробностями проведенного следствия и дознания. А вы, я не сомневаюсь, уже успели собрать нужные документы об этих людях, – громко проговорил Матео. – Рамиро Гарсия себя называет магистром, родом он из Ла Коруньи и там был близко знаком с алхимиком-еретиком Конрадом Магнусом, сожженным впоследствии на костре. Меня интересует, где и когда распространял воззрения алхимика этот самый Гарсия, – он вопросительно посмотрел на Энрике.
– Представления не имею, – Кривошей пожал плечами.
Матео не обратил внимания на этот ответ, продолжая листать протоколы.
– Молодой человек по имени Витус во время дознания показал, что он из числа pueri oblati Камподиоса. Это подтвердилось?
– Представления не имею.
– Почему? Вынужден вам напомнить, что, будучи моим помощником, вы просто-напросто обязаны собирать как можно больше сведений о тех, чьи дела мы разбираем, и сообщать мне обо всем, что я захочу узнать.
