– Холодно? – услышала она родной голос.
И свой ответ:
– Немного.
– Могу я тебя обнять?
Тьма поглотила мир вокруг. Пропали жрецы и их безумный шепот. Затихли крики раненых и вой ветра. Время остановилось.
– Все хорошо, – услышала она. – Ты справилась. Все хорошо.
«Нет! Я не справилась! Все кончено…» – крикнула она, погружаясь все глубже в темноту.
Реальный мир таял, уступая место воспоминаниям. Образы, голоса, эмоции – яркие цветные пятна во мгле.
– Если ты не хочешь…
Лес. Песня. Рассвет. Она слышала его голос. И ощущала их общее желание.
– Не надо. Я хочу, но не надо. Это все из-за песни…
Ее сердце отозвалось нежностью. Она почувствовала его теплые объятия.
– …Я хотел снова увидеть тебя и… обнять.
И страх.
– Я не знаю. Не знаю, что такое любовь.
Его удивление.
– Зачем? Ну, это приятно.
Ее обида.
– Нет. Это не только приятно, но и больно. Так сложен мир.
Его искренность.
– Чтобы не быть одной…
Ее нежность.
– …Нет. Не уходи, пожалуйста.
Она ощутила сладкое, слишком крепкое вино на губах. И его горячие ладони, в которых ей так хотелось спрятаться.
– Хорошо. Я никуда не уйду.
…Шелест фонтанов. Розы. Первый поцелуй. И смятение. Поцелуй и желание.
– Вам ведь это не запрещено?
– Нам ничего не запрещено.
Доверие.
– Обещаю, что твоя тайна умрет вместе со мной.
Мечты.
– Все пытаюсь понять, какая из тебя выйдет хозяйка.
– А тебе никогда не хотелось остаться… здесь?
И долг.
– Мне уйти?
– Да. Пожалуйста. Уходи.
Рассвет. Его поцелуи. Его ласки.
– Ты обещал уйти.
– Я уйду, Джи… Только поцелую тебя и уйду…
Нежность и страсть, пред которыми отступают и гордость, и страхи. Что-то невероятное, еще более пьянящее, нежели вино и поцелуи.
– Уходи. Прошу… Ты обещал…
– Я уйду… Только поцелую тебя.
Ее сердце остановилось на миг, а затем забилось с удвоенной силой. Что это? Так хорошо. И так больно. Очень больно. Невыносимо больно! Так устроен мир?
Темнота перед глазами. Воздух. Ей не хватает воздуха! Она задыхается. Она задыхается не от удовольствия – от боли.
Мрак и сияющие алым огнем ветви гигантского древа. Оно разрастается, делается все выше и шире. Древо прорывает ткань реальности. Оно раскачивает на ветвях небо, а корнями разрывает земную твердь. Ветви – огонь. Нет. Не огонь – это кровь. Ее кровь. Его кровь. Человеческая кровь.
Их кровь – сила на руках людей в белом. Истощенные годами, опустошенные болезнью тела жрецов вновь наливаются силой. Теплом. Нежностью. Страстью. Жизнью. Ее жизнью. Его жизнью. Их общей жизнью.
– …А ты?
Он крепко обнял ее.
– А я догоню тебя. Я найду тебя – почую.
– Хорошо.
– Прошу тебя, уходи на юг. К морю…
Кровь на руках жрецов. Оборванная, короткая, но такая важная история, соединившая две жизни. Их общая жизнь, которой не случилось. Теплый ветер. Солнце в волосах. Запах моря. Ласковый шелест волн. Счастье.
– Очень больно. Но почему так больно, а?
– Это болит душа, ведьмак. Это процесс исцеления.
Десятки юношей и девушек, привязанных к деревянным столбам. Их кровь. Их отнятые жизни. Их тепло, нежность, страсть. Их неслучившееся счастье.
– Так значит, ты целительница – не убийца?
– Нет, Летодор, ты был прав. Я убийца.
Она убийца. Она там, где нужна. Она там, где должна быть. Должна.
Джиа открыла глаза. Щекой она почувствовала прикосновение холодной кожи. Наемница поняла, она прижимается к пустой, лишенной жизни оболочке, но объятий не разжала. Словно надеясь на чудо, точно цепляясь за последнюю нить, что связывала их, она лишь крепче стиснула руки. Больше всего на свете она хотела вновь услышать биение его сердца, увидеть нахальную улыбку…
Но Летодора больше не было рядом. Он не ушел – пропал, растаял. Он стал частью воющего ветра и белого тумана, от которого пытался защитить ее, Орфу и других юношей и девушек. Возможно, он стал частью жуткого древа. Летодор не сумел продолжить свой путь, пусть и за гранью жизни.
Но она, убийца, сделала выбор. Она пройдет путь до самого конца. И она убьет всякого, кто помешает ей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да как они посмели встать на пути? На пути у ее счастья?! Как они посмели портить ее сказку?!
– Ибо оба мы идем своим путем, а Закон гласит, что за каждый шаг мы будем нести ответственность. И каждый наш выбор будет иметь свои последствия…
Девушка не могла пошевелиться. Она не ощущала ни рук, ни ног. Жизненной силы в ней почти не осталось. Лишь боль и всепоглощающая тоска рвали изнутри стальными клыками. И тяжелый, темный гнев возрождался из глубин ее человеческой души.
Но Джиа по-прежнему дышала. Ее сердце пусть медленно, но билось.
Она могла кричать. И закричала.
Так громко, неистово и осознанно, словно спуская с цепи свору бешеных собак. Она закричала, точно выплевывала из себя тоску и обиду. Ее рвало и выворачивало наизнанку криком – ядовитой ненавистью.
Она ненавидела тех, кто сделал это с Летодором. С ней. С десятками юношей и девушек, с солдатами и лисами.
Пусть она позволила жрецам убить всех этих людей, но не позволит использовать их жизненную силу и их души для рождения того, чему нет места в этом мире.
Они не имеют на это права. Они – никто. Глупые пустые сосуды для ничего. Но они сделали свой выбор. Как Летодор. Как она. И все они заплатят сполна…
Джиа кричала, рычала и выла. Ее охватил жар. Лицо, шея и плечи будто раскалились. Все тело, казалось, горело. Но она снова и снова набирала в грудь воздух и выплевывала из себя гнев, словно жгучий огонь.
Девушка кричала, закрыв глаза, балансируя между явью и тьмой, между жизнью и смертью. Она кричала – и не видела, как один за другим падают жрецы и солдаты. Она кричала – и не чувствовала, как взбесившийся ветер рвет ее волосы и серый плащ.
Джиа уже не могла увидеть, как настоящий ураган сметает все вокруг, вырывает столбы с привязанными к ним телами и ломает деревья. Ее сознание вновь объял мрак. Но даже тогда она продолжала кричать и не могла остановиться.
Алым огнем вспыхнули во тьме кровавые ветви. Это были уже не ветви, а нечто, неуловимо напоминающее огромное животное. Неведомая тварь взвыла. Но ее вой не мог заглушить крика Джиа.
Хрупкие, тонкие нити, связывавшие тело чудовища, дрогнули и разлетелись на тысячи мельчайших осколков. Осколки брызнули во все стороны и растворились во тьме сияющим розовым туманом.
Воцарился настоящий хаос. Дико завывал ветер, и в ужасе кричали люди. Землю словно что-то раскачивало изнутри. Твердая поверхность вздыбилась настоящими волнами.
Массивное здание монастыря содрогнулось и с диким грохотом сложилось. За доли мгновения оно буквально провалилось само в себя. Рушились стены и взмывали вверх камни. Светало, но небо заволокли темные облака пыли.
Фро плохо видел, что именно произошло, когда появились убийцы. Он знал, что жрецы ожидали их, и нисколько не удивился, хотя и отчего-то расстроился, когда солдатам удалось убить страшного незнакомца с мечом и обезвредить бросившуюся к нему женщину.
За тем, что было после, он не наблюдал. Все его внимание занимала танцовщица. Страшно ему тоже не было, откуда-то взялась в нем небывалая храбрость. Но он видел ее слезы и ощущал ее ужас как собственный.
И теперь, когда все полетело вверх тормашками, когда замертво стали падать его хозяева – кто сам по себе, а кто и прибитый свалившимися с неба камнями, – когда рухнули стены монастыря и по земле поползли гигантские трещины разломов, Фро очень четко осознал то, что сейчас ему было важнее всего на свете.
Он, с трудом удерживаясь на ногах, добрался до черноволосой танцовщицы, перерезал путы у нее на запястьях и, перебросив легкое тело через плечо, бросился бежать. И бежал он так быстро и так далеко, как только мог.
Судя по грохоту, за спиной у них разверзся в огне и урагане настоящий хаос. Словно пласты нижних миров на мгновение смешались с миром людей. В самый последний миг, когда уже казалось, что они сумели спастись, Орфа подняла голову и взглянула назад.
