Но улица казалась пустой.
Сзади захлопнулась входная дверь.
Лидия обернулась, дыхание ее пресеклось. Ворота и калитка были надежно заперты, но в самом дворе стояла зловещая тишь. Похолодев от ужаса, Лидия вернулась к крыльцу дома, потянула из-за пояса серебряный нож…
Лампа в ее руке погасла.
Инстинкт заставил ее тут же прижаться спиной к стене. Под гранатовым деревом темнота шевельнулась — и Лидия что было силы метнула в нее лампой. Судя по звуку, лампа угодила во что-то мягкое, затем загремела по брусчатке двора. В тот же миг Лидия рванула ручку двери — и услышала стук щеколды.
Крутнулась — и полоснула ножом, скорее почувствовав, чем услышав, что зловещая тень уже рядом. В следующий миг что-то стиснуло ее руку и горло, но она успела различить смуглое одутловатое лицо и блеск клыков из-под густых усов.
Затем он вскрикнул, наткнувшись сразу на две серебряные цепочки, хватка разжалась — и Лидия повторила удар, целясь в лицо. Она пыталась завизжать, но из перехваченного горла вырвалось лишь слабое сипение. Теперь он схватил ее за локоть, не защищенный серебром, и Лидия ударила в третий раз, выдохнув самое грубое слово, какое ей доводилось слышать из уст могильщиков, доставлявших трупы к ним в прозекторскую. Потом в нее вцепилась еще одна пара рук. Вампиров было двое…
И вдруг — без перехода — Лидия поняла, что двор пуст, а сама она оползает по каменной стене с ножом в трясущейся руке.
Рукава были разорваны, а льющаяся из ранок кровь — обжигающе горяча.
Нельзя падать в обморок… — вяло подумалось ей. — Я не должна…
— Мадонна!.. — Из темноты проступили светлое мерцание глаз и бледная дымка волос. Руки, еще более холодные, чем ее собственные, не дали ей опуститься наземь. Она всхлипывала, прижимаясь лицом к мокрой шерсти плаща, пахнущей кладбищем и росой.
— Вы ранены?
Слова донеслись как бы откуда-то издалека, и смысл их дошел до Лидии не сразу. Ранена? На секунду она отстранилась и взглянула на своего избавителя. Так выглядел бы скелет, на которого набросили плащ, или смерть в черном саване. Однако в глазах его мерцала тревога, и он больше чем когда-либо был похож на живого человека. Он позвал ее по имени, а может, ей это только показалось.
— Извините… — еле выговорила Лидия. Окинула взглядом двор. Случившееся казалось далеким, странным и словно бы произошедшим не с ней. «Шок», — мысленно поставила она себе диагноз. Серебряный нож лежал у ног, разбитая лампа валялась у подножия гранатового дерева. — Я не думала…
— Вы ранены?
На его перчатках была кровь. Ее кровь. Из ранок, пробитых страшными когтями. Но Лидия знала, что Исидро спрашивает не о них.
— Нет…
— Вы уверены?
Она кивнула и ощупала горло. Пуговки высокого воротника она расстегнула, еще когда собиралась лечь спать. Серебряная цепь была на месте. Лидия нагнулась, чтобы поднять нож, и едва не упала, ему снова пришлось подхватить ее. Одним ударом ноги он распахнул дверь, сорвав щеколду, и внес Лидию в дом.
— Вы замерзли. — Он усадил ее на стул в маленькой прихожей у лестницы. Затем закрыл дверь и запер ее с помощью ножки другого стула. Скинул плащ и укутал им плечи Лидии. — И испуганы…
Как ни странно, но страх она почувствовала только сейчас.
Взглянув на свои испачканные в крови перчатки, он снял их и бросил на ступени. Исчез в темной кухне и тут же возник вновь — без сюртука. В руках у него были таз с водой и еще одна лампа. Лампу он поставил на столик в прихожей и замер, прислушиваясь. И Лидии вспомнилось почему-то, как дон Симон кормил кусочками мяса котов в своем лондонском доме.
— С ней все в порядке, — мягко сказал он. — Внутрь они не проникли. Прошу прощения за воду. Плита давно остыла.
Лидии очень хотелось знать, что он сейчас услышал: мирное посапывание Маргарет или же всхлипы, метания, вздохи. Она перевела взгляд на сломанную щеколду, но, будь даже сейчас освещение поярче, все равно было бы невозможно угадать, сама упала щеколда или же с чьей-то помощью.
Он раскутал из плаща ее руки, сдвинул повыше обрывки рукавов и смочил губку водой. Раны скорее напоминали царапины, но болели нестерпимо. При первом прикосновении Лидия вздрогнула — вода, как предупреждал Исидро, и впрямь была холодна.
— Я видела чужака, — произнесла она сквозь зубы. К неудовольствию Лидии, ее снова колотила дрожь. С трудом она заставила свой голое звучать хотя бы чуть-чуть поровнее. Для полноты счастья им только и не хватало бьющейся в истерике женщины. — Думаю, он турок, хотя… я не смогла рассмотреть подробно. Дайте, — сказала она, представив, как его должен будоражить запах крови. — Я сама… Там в шкафчике есть бренди…
Он также принес салфетки, но, поскольку руки у Лидии по-прежнему тряслись, наложил повязку сам.
— Их было двое, — добавила она, когда он закончил. Пальцы его были быстры, точны и холодны, как смерть. — Я думаю… Я не видела второго, но…
— Он тоже был вампир?
Честно сказать, об этом Лидия не подумала.
— Я… Нет. Не знаю.
Голоса их странно отдавались в пустой прихожей. Исидро отлучился вновь — отнес на место тазик и губку. Когда он вернулся, в руках у него была чашка чая.
— Они… они позвали меня с улицы… Мне показалось, что зовет какой-то мужчина. Он сказал, что Джейми ищет меня.
— Сомневаюсь, что на улице тогда хоть кто-нибудь был, — тихо молвил Исидро. — Он почувствовал вас, ваши мысли еще там, у гробницы Аль-Байада. Вы были правы, спал он именно там… Теперь он сменит укрытие.
— Но вы не нашли никаких следов Антеи? Или Эрнчестера?
— Ни единого. — Он подошел к столу и поднес руки к лампе, словно отогревая их. Свет пронизал его пальцы, тронул волосы, сделал лицо еще более похожим на череп. — Подобно ему, она будет менять укрытие каждый день, опасаясь Мастера Константинополя. Если ваш муж еще жив, то потому лишь, что Бей хочет с его помощью поймать Антею. Он боится ее, как Гриппен.
— Гриппен? — сказала Лидия. — Разве он не Мастер Антеи и Эрнчестера?
— Да, но птенцы подчас выступают против тех, кто их создал. — Он шевельнул руками. Сквозь прозрачный пергамент пальцев проступали тени по-птичьи тонких косточек. — Мастер обладает огромной властью, но… Антея — крепкий орешек. Гриппен не доверял ей, хотя все Мастера до конца не доверяют своему выводку. Между Антеей и Гриппеном всегда пролегала некая полоса отчужденности и ненависти. Думаю, он никогда бы не сделал ее вампиром, если бы не сознавал, что рискует потерять Эрнчестера.
— Так они… Разве они не стали вампирами одновременно?
— Нет. Чарльзу было сорок, Антее — тридцать три, когда Гриппен взял Чарльза. Антея вдовствовала около тридцати лет. Она была уже старухой, когда Чарльз пришел к ней и привел к Гриппену. Она возненавидела Гриппена сразу же, но понимала, что иначе она лишится Чарльза навсегда. Это… печальная история. Еще чаю?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
