— Это дело Красного, — сказал один из них. — Я знал, что он в свое время бросится на человека, но теперь еще много дичи даже для него. Он это сделал из дьявольского озорства.
— Красный лежит в пещере за каучуковыми деревьями, — сказал Гисборн. Он знал, о каком тигре шла речь.
— Нет, сахиб, теперь его там нет. Он еще будет безумствовать и шататься повсюду. Вспомни, что первое убийство всегда влечет за собой еще два. Наша кровь делает его безумным. Он, может быть, подкарауливает нас, пока мы говорим о нем.
— Он, может быть, пошел к следующей хижине, — сказал другой. — До нее всего только четыре косса. О Аллах, кто это?
Гисборн обернулся вместе с другими. По иссохшему руслу ручья спускался человек в одной только набедренной повязке на обнаженном теле, но увенчанный венком из кистеобразных цветов белого вьюнка. Он шел по мелким камешкам так бесшумно, что даже Гисборн, привыкший к беззвучной поступи разведчиков, был удивлен.
— Тигр, убивший человека, — сказал он, ни с кем не поздоровавшись, — пошел сначала пить, а теперь он спит вон там, за горой.
Его голос был свеж и звонок, как колокольчик, и резко отличался от визгливого говора туземцев, а лицо его, когда он поднял голову и стоял, освещенный солнечным сиянием, походило на лицо ангела, заблудившегося среди лесов. Вдова перестала причитать над умершим и, широко открыв глаза, посмотрела на чужеземца, но потом с удвоенным рвением вернулась к исполнению своих обязанностей.
— Должен ли я показать сахибу? — просто спросил он.
— Если ты уверен… — начал было Гисборн.
— Совершенно уверен. Я час тому назад видел эту собаку. Ему еще рано есть человеческое мясо. У него всего только дюжина зубов в его скверной пасти…
Люди, стоявшие на коленях и рассматривавшие следы зверя на земле, тихонько удалились из опасения, что Гисборн возьмет их с собою, и юноша, заметив это, слегка усмехнулся.
— Пойдем, сахиб! — вскричал он и, повернувшись, пошел впереди своего спутника.
— Не так скоро. Я не могу поспеть за тобой, — сказал белый человек. — Подожди немного. Твое лицо незнакомо мне.
— Это возможно. Я недавно пришел в эти леса.
— Из какой ты деревни?
— Я не из деревни. Я пришел вон оттуда, — и он указал рукой по направлению к северу.
— Значит, ты цыган?
— Нет, сахиб. Я человек без касты и вследствие этого… без отца.
— Как люди зовут тебя?
— Маугли, сахиб. А как имя сахиба?
— Я — смотритель этих лесов, а зовут меня Гисборн.
— Как? Неужели они считают здесь деревья и стебли трав?
— Вот именно, и для того, чтобы такие цыганята, как ты, не сожгли их.
— Я? Да я ни за какую награду не сделал бы вреда джунглям. Ведь это — мой дом.
Он повернулся к Гисборну с улыбкой, в которой было неотразимое очарование, и сделал предостерегающий жест рукой.
— Теперь, сахиб, пойдем немного потише. Нет нужды будить собаку, хотя она спит довольно крепко. Было бы лучше всего, если бы я пошел вперед и выгнал его по ветру на сахиба.
— Аллах! С каких это пор голые люди могут выгонять тигров, как скот? — сказал Гисборн, пораженный смелостью своего спутника.
Тот снова мягко засмеялся.
— Ну, тогда пойдем вместе со мной и застрели его по-своему из твоего большого английского ружья.
Гисборн пошел следом за своим разведчиком, пробирался сквозь чащу, полз по земле, карабкался вверх, опять спускался вниз и испытал на самом себе все трудности выслеживания зверя в джунглях. Он был страшно красен и обливался потом, когда Маугли предложил ему, наконец, поднять голову и внимательно приглядеться к синеватой скале близ маленького горного озера. На берегу его лежал, развалясь в сладкой неге, тигр и лениво посасывал громадную переднюю лапу. Он был старый, желтозубый и порядочно уже облезший, но в этой позе и освещенный солнцем он имел довольно внушительный вид.
Гисборн не увлекался идеями спортсмена, когда приходилось иметь дело с тигром, убившим человека. Он знал, что эту гадину надо уничтожить как можно скорее. Он перевел дыхание, прислонил ружье к выступу скалы и свистнул. Голова зверя, находившегося на расстоянии двадцати футов от дула ружья, медленно повернулась, и Гисборн не торопясь выпустил в него два заряда, один — пониже плеча, а другой — пониже глаза. На таком расстоянии даже самые крепкие кости не могут устоять против действия разрывных пуль.
— Шкура не стоила того, чтобы сохранить ее во что бы то ни стало, — сказал он, когда дым рассеялся и они увидели зверя, бившегося и дергавшегося в предсмертных судорогах.
— Собаке собачья смерть, — спокойно сказал Маугли. — Действительно, с этой падали нечего взять с собой.
— А усы? Разве ты не хочешь взять усы? — спросил Гисборн, который знал, как загонщики ценили такие вещи.
— Я? Разве я презренный шикарри джунглей, чтобы возиться с мордой тигра? Пусть валяется. Вот уже явились его друзья.
Где-то вверху над их головами раздался пронзительный свист спускающегося коршуна; Гисборн в это время выбрасывал пустые гильзы и обтирал лицо.
— Если ты не шикарри, то откуда ты знаешь так хорошо все повадки тигров? Ни один разведчик не мог бы справиться лучше тебя с этим делом.
— Я ненавижу всех тигров, — коротко ответил Маугли. — Пусть сахиб позволит мне нести его ружье. Арре, какое же оно красивое. А куда идет теперь сахиб?
— Домой.
— Могу ли я идти с ним вместе? Я еще никогда не видел дома, где живут белые люди.
Гисборн пошел к себе домой, а Маугли бесшумно шел впереди него, блестя на солнце своей бронзовой кожей. Он с любопытством осмотрел веранду и два стула, стоявших на ней, подозрительно пощупал рукой бамбуковую штору и вошел, все время оглядываясь назад. Гисборн опустил штору, чтобы спрятаться от солнца. Она с шумом упала, но прежде чем она коснулась пола веранды, Маугли выскочил в сад и остановился, с трудом переводя дыхание.
— Это ловушка? — с волнением выговорил он.
— Белые люди не устраивают ловушек для людей, — смеясь сказал Гисборн. — Ты в самом деле пришел из джунглей.
— Да, я вижу, — сказал Маугли, — она не может ни поймать, ни захлопнуться. Но я никогда не видел таких вещей.
Он вошел на цыпочках и с удивлением стал рассматривать убранство двух комнат. Абдул-Гафур, который отдыхал после завтрака, посмотрел на него с глубоким отвращением.
— Столько хлопот, чтобы поесть, и столько беспокойства, чтобы лежать после того, как поешь, — насмешливо заметил Маугли. — Мы в джунглях лучше устраиваемся. Но здесь чудесно. Тут есть много богатых вещей. Разве сахиб не боится, что их могут украсть? Я никогда еще не видал таких чудесных вещей.
Он засмотрелся на покрытое пылью медное бенаресское блюдо на шаткой этажерке.
— Только вор из джунглей мог бы забраться сюда, — сказал Абдул-Гафур, с шумом доставая блюдо. Маугли широко раскрыл глаза и уставился на белобородого магометанина.
— В моей стране, когда козлы блеют слишком громко, им перерезают горло, — смело сказал он. — Но ты не бойся. Я ухожу.
Он повернулся и исчез в лесу. Гисборн взглянул ему вслед с улыбкой и потом слегка вздохнул. Для служащего лесного департамента не было ничего интересного в этих лесах, кроме служебных обязанностей, а этот сын леса, который, видимо, знал тигров, как другие люди знают собак, мог бы быть хорошим развлечением.
«Это очень странное существо, — подумал Гисборн. — Он мне напоминает иллюстрации в классическом словаре. Я бы хотел сделать из него своего оруженосца. Не очень-то приятно охотиться одному, а из этого мальчика вышел бы великолепный шикарри. Но что он за странный человек!»
В этот вечер он сидел на веранде под открытым небом, курил и размышлял. Дым кольцами поднимался из отверстия трубки. Но когда он на минуту перестал курить, он вдруг увидел перед собой Маугли, который сидел, скрестив руки на груди, на краю веранды. Только дух мог подкрасться так бесшумно. Гисборн вздрогнул от удивления и уронил трубку.
— В лесу не с кем поговорить, — сказал Маугли, — вот поэтому-то я и пришел сюда. — Он наклонился, поднял трубку и подал ее Гисборну.
— О! — сказал Гисборн и после долгого молчания спросил: — Ну, что нового в лесу? Не нашел ли ты еще тигра?
— Нильгаи имеют привычку менять свои пастбища с новым месяцем. Свиньи пасутся теперь около Канийского ручья, потому что они не хотят пастись вместе с нильгаи, а один из их сосунков был убит в высокой траве у истока ручья леопардом. Вот все, что я знаю.
— Но откуда же ты все это знаешь? — спросил Гисборн, наклоняясь вперед и пристально глядя в глаза юноше, блестевшие при свете звезд.
— Откуда я знаю? У нильгаи есть свои привычки и свои обычаи, и каждый ребенок знает, что свиньи не будут пастись с ними.
