В то мгновение я понял многое, что я всегда понимал, но в то мгновение, это все собралось во мне. Падение… человек не может летать - ни Адам, ни Ева… естественно, им придется упасть. Это не было политикой искусителя, падение было естественно для человека. Это было естественно для Адама и для Евы, потому что не было возможности, чтобы они поле тели — не было Люфтганзы, не было Пан Американ, не было даже Эйр Индии. И бедный Адам был действительно бедным. Но было хорошо, что он упал, иначе была бы та же самая ситуация, что и с Урваши.
Он насладился бы всеми плодами рая, конечно, без радости. Он бы жил с Евой без любви. В раю никто не испытывает любви. Я могу это сказать, не боясь быть изгнанным, потому что я не хочу входить в рай, так что какая разница! Рай это последнее место, в которое я хотел бы войти, даже ад предпочтительнее. Почему? Просто из-за хорошей компании. Рай просто ужасен. КомНания святых… Коже мой! Боги просто глупцы, совершенно безумные, просто роботы, иначе как они умудряются бесконечно повторять одно и то же? Я не хочу быть частью этого.
Но Масто выглядел как бог, спустившийся на землю. Я любил его — конечно, безо всякой причины, потому что у любви не может быть никакой причины. Я до сих пор люблю его. Я не знаю, жив он или нет, потому что 22 марта 1953 года он исчез. Он просто сказал мне, что отправляется в Гималаи.
Он сказал: «Я исполнил свой долг, как я обещал Пагал Бабе. Теперь ты то, чем был. Я больше не нужен».
Я сказал: «Нет, Масто. я все равно буду нуждаться в тебе, по другим причинам».
Он сказал: «Ты найдешь способы получить то, что тебе нужно. Но я не могу ждать».
С тех пор я слышал о нем один раз — возможно, от кого-то, кто пришел из Гималаев, от саньясина, бхиккху — что Масто был в Калим-понге, или что он был в Наинитале, или там, или здесь, но он никогда не возвращался из Гималаев. Я просил каждого, кто отправлялся туда: «Если вы встретите человека…» Но это было трудно, потому что он очень не любил фотографироваться.
Однажды я убедил его, чтобы он сфотографировался, но фотограф в моей деревне был гением! Его звали Мунну Миан, бедный человек, но у него был фотоаппарат. Это была старейшая модель в мире. Его камеру надо было сохранить, сейчас она бы стоила миллионы долларов. Из всей пленки получался один кадр. И то не всегда. А когда вы смотрели на снимок, то не могли поверить, как он сделал его, потому что он не был похож на вас. Он был авангардистом! Настоящим авангардистом. Он делал с фотографией то, что понравилось бы Пикассо… или, я не знаю, даже ему бы не понравилось то, что сделал бы с ним Мунну Миан.
Как-то я убедил Масто пойти к Мунну Миану. Мунну Миан был очень счастлив. Масто неохотно уселся в студии деревни. Я не могу по-настоящему назвать это студией, это был всего лишь старый стул без ручек. Люди редко приходили фотографироваться, так что студии в действительности не было.
Вы не знаете, как это делалось в индийских деревнях. Вы не можете даже представить себе. Это до сих пор осталось прежним. На заднем плане был рисунок — огромный занавес с нарисованными сценами из Бомбея огромные здания, машины, автобусы. И конечно, создавалось впечатление, что фотография была сделана в Бомбее. Что еще вы можете ожидать, заплатив одну рупию за три снимка? По Масто смог… или, если быть более правильным, идиотизм Манну Миана испортил все, что я организовал. Он забыл вставить в камеру пластинку!
Я до сих пор вижу эту картину. Я подготовил Манну Миана, сказав: «Будь очень четок. С огромными трудностями я смог привести этого человека, и если у тебя получится эта фотография, это будет огромной рекламой для твоей студии».
Он согласился и сказал: «Я попытаюсь. Только научи меня двум словам по-английски. Я слышал, что в больших городах, перед тем как нажать на кнопку, фотографы говорят: «Пожалуйста, будьте готовы». Конечно, он сказал это мне на хинди, но он хотел произнести эти слова по-английски, чтобы произвести впечатление на этого уважаемого человека.
Потом он хотел узнать, как сказать: «Спасибо», когда все закончится. Он все организовал, потом сказал: «Пожалуйста, будьте готовы» конечно, по-английски. Даже Масто не мог поверить. Манну Миан знает что-то по-английски. Потом он щелкнул фотоаппаратом - конечно, это был громкий щелчок. Я до сих пор помню его камеру. Я могу с уверенностью сказать, что он мог получить миллион долларов только за антикварную ценность. Она была огромной.
Потом он сказал: «Спасибо, сэр». И мы ушли.
Он побежал за нами и сказал со слезами на глазах: «Простите меня, пожалуйста, вернитесь. Я забыл вставить в камеру пластинку».
Это было слишком. Масто сказал: «Ты идиот! Уходи отсюда, иначе я потеряю терпение — а и очень темпераментный!»
Я знал, что это совершенно не так, и и сказал Манну Миану: «Не беспокойся. Я снова все устрою». Но он исчез, убежал. Я сказал: «Слушай, не убегай…», но он не послушался.
Я уговорил Масто вернуться, но когда мы дошли до студии, она была заперта. Манну Миан был так напуган, что видя, как мы приближаемся, запер студию и ушел.
Поэтому у нас нет ни одной фотографии Масто. Есть только три фотографии, которые я хотел бы иметь, просто чтобы показать их вам. Одна из них — фотография Масто редкой красоты. Другая — человека, о котором я буду говорить позже, и женщины, о которой я тоже буду позже говорить. Но у меня нет фотографии ни одного из этих людей.
Странная вещь — все они не хотели, чтобы была сделана их фотография, совершенно против возможно, потому, что фотография разрушает красоту, потому что красота — это живое явление, а фотография статична. Когда мы фотографируем цветок, вы думаете, что это тот же самый цветок, который все еще здесь? Нет, тем временем он вырос. Он больше не такой, тем не менее, фотография всегда останется такой. Фотография никогда не растет. Она мертва с самого начала. Как вы называете это? Мертворожденная? Так?
«Да, Ошо».
Хорошо, фотография мертворожденная, мертвая, уже мертва до того, как сделала свой первый вдох, она не дышит.
Единственный человек, которого я любил и знал, как одного из самых красивых людей, и кто позволил мне сделать фотографию, была моя Нани. Она позволила мне, но с условием, что альбом будет у нее на хранении.
Я сказал: «В этом нет проблемы но почему? Разве ты не доверяешь мне?»
Она сказала: «Я доверяю тебе, но я не могу доверять этим фотографиям. Дело не в том, что ты можешь причинить мне вред, но я хочу, чтобы фотографии были у меня. Когда я умру, они будут твоими».
Она позволила мне сделать столько ее фотографий, сколько я хотел. Но после того как она умерла, когда я открыл ее кладовку, где она хранила все эти фотографии, то там лежал пустой альбом. Она не умела писать, но она попросила моего отца, чтобы он написал на нем: «Прости меня, пожалуйста». Она подписала это отпечатком большого пальца правой руки.
Люди, с которыми я хотел бы вас познакомить, никогда не позволяли мне фотографировать их. Только один человек позволил мне сделать это, но кажется, что моя Нани сделала это, чтобы не причинить мне боль… и она всегда уничтожала фотографии.
Альбом был пустой. Я посмотрел на пего, он никогда не использовался. Я обыскал весь дом. Не нашлось ни единой фотографии. Я хотел бы показать вам ее глаза, только глаза. Все ее тело было прекрасно, но ее глаза… нужен поэт, чтобы что-то сказать о них, или художник — а я ни тот, ни другой. Я могу только сказать, что они отражали что-то запредельное.
БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Хорошо. Вчера я рассказывал вам об исчезновении Масто. Я думаю, что он до сих пор жив. На самом деле я знаю, что это так и есть. Па Востоке это была одна из самых древних традиций — перед смертью исчезать в Гималаях. Умереть в этом прекрасном месте лучше, чем жить где-то еще, даже смерть там имеет что-то от вечности. Возможно, это пение святых на протяжении тысяч лет. Здесь были сочинены Веды, была написана Гита, здесь родился и умер Будда, Лао Цзы в свои последние дни исчез в Гималаях. И Масто сделал почти то же самое.
Никто еще не знает, умер Лао Цзы или нет. Как в этом можно убедиться? Отсюда и легенда о том, что он бессмертен. Никто не бессмертен. Тот, кто родился, обречен умереть. Лао Цзы умер, но люди никогда не узнают этого. По крайней мере, человек должен иметь совершенно личную смерть, если он этого хочет.
Масто заботился обо мне более эффективно, чем Пагал Баба мог когда-нибудь сделать. Во-первых, Баба был действительно сумасшедшим человеком. Во-вторых, он появлялся только иногда, как вихрь, чтобы навестить меня, а потом исчезал. Это не способ заботы. Однажды я даже сказал ему: «Баба, ты столько говоришь о том. как заботишься об этом ребенке, но до того, как это скажешь ты, должен быть выслушан я».
Он засмеялся и сказал: «Я понимаю, тебе не надо говорить об этом, но я передам тебя в хорошие руки. Я на самом деле не способен заботиться о тебе. Ты можешь понять, что мне девяносто лет? /[ля меня пришло время покидать тело. Я верчусь вокруг только, чтобы найти для тебя подходящего человека. Как только я его найду, то смогу расслабиться и умереть».
