Юг и восток герцогства удерживала партия Блуа, и в Нанте, его столице, стоял сильный французский гарнизон. На севере и западе господствовали сторонники Монфора — за спиной у них было островное королевство, и, что ни день, из моря у северного горизонта поднимались паруса все новых кораблей, доставляющих через Ла-Манш очередных искателей славы и наживы.
Средняя же часть герцогства стала краем крови и насилия, где меч заменял закон. Она была усеяна замками; владельцы некоторых держали сторону одной партии, некоторые — другой, большинство же этих замков превратилось в разбойничьи гнезда, где творились чудовищные деяния, ибо засевшие в них звери в человеческом обличье, зная, что их никто не может призвать к ответу, вели войну со всем миром и с помощью дыбы и огня отбирали последнее достояние у тех, кто попадал в их жестокие руки. Поля давно уже заросли бурьяном. Торговля замерла. От Ренна на востоке до Эннебона на западе, от Динана на севере до Нанта на юге не нашлось бы такого места, где жизнь мужчины или честь женщины были бы в безопасности. Вот каков был край, в который теперь углублялось войско сэра Ноллеса, — край, полный тьмы и крови, самый печальный, самый черный во всем христианском мире.
Однако юное сердце Найджела, который ехал рядом с Ноллесом во главе копейщиков, было беспечальным, и он вовсе не считал, что судьба толкнула его на слишком уж трудный путь. Напротив, он благословлял свою счастливую звезду за то, что она привела его в столь восхитительную страну. Слушая рассказы о баронах-разбойниках, глядя на черные шрамы, которые война оставила на прекрасном лике холмов, он думал, что никакой герой, или сказитель, или трувер не повествовал о землях, сулящих столь много, где было бы столько простора для рыцарских деяний, столько возможности завоевать честь и славу.
Взяв в плен Рыжего Хорька, он сделал первый шаг к выполнению своего обета. И конечно, где-то среди этих чудесных холмов он совершит второй подвиг, быть может, даже более прекрасный. В морском бою он сражался бок о бок со своими товарищами, просто выполняя свой долг, и не усматривал в этом ничего примечательного. Нет, к ногам леди Мери он сложит деяние, достойное ее. И в раздираемой войной Бретани ему, без сомнения, представится желанный случай. А после второго подвига будет странно, если он не сумеет вскоре совершить третьего и освободит себя от обета, обретя право вновь взглянуть ей в лицо. Великолепный золотистый конь под ним выделывал курбеты, его гилфордские доспехи блестели на солнце, меч звенел о железное стремя, рука сжимала крепкое ясеневое копье отца, и он, улыбаясь, с легким сердцем поглядывал направо и налево, не пошлет ли ему судьба желанной удачи.
Дорога от Динана до Кона, по которой двигалось маленькое войско, то взбегала на пологие холмы, то спускалась в лощины, слева тянулась болотистая равнина, где на своем пути к морю петляла река Ранс, справа простирались леса, укрывавшие редкие деревушки, такие убогие и нищие, что ни один грабитель не стал бы тратить на них время. При первой вспышке солнца на железной каске крестьяне спешили укрыться среди кустов на опушке, откуда в любой миг могли ускользнуть в тайные убежища под защитой густой чащи. Они равно и тяжко страдали от бесчинств конных и пеших солдат, под чьим бы знаменем те ни воевали, а когда подвертывался удобный случай, свирепо мстили за свои обиды, тоже не разбирая между соперничающими партиями, чем обрекали себя на новые страдания.
Англичане вскоре убедились, на что способны эти несчастные существа, низведенные до положения диких зверей, — неподалеку от Кона они наткнулись на труп собрата по оружию, попавшего в засаду и убитого. Каким образом крестьяне сумели его одолеть, отгадать было невозможно, однако ужасный способ, каким удалось убить его, несмотря на броню, сомнений не вызывал. По меньшей мере восемь человек приволокли огромный камень и бросили на него. Он лежал раздавленный, точно краб в разбитой скорлупе. И пока отряд угрюмо проходил мимо, кулаки гневно грозили в сторону леса, и страшные проклятия сыпались на попрятавшихся там убийц несчастного, чья эмблема — моленский крест — свидетельствовала, что он состоял на службе у дома Бентли, глава которого, сэр Уолтер, в это время командовал английскими силами в Бретани.
Сэр Роберт Ноллес не раз бывал тут и вел своих людей с искусством и предусмотрительностью опытного ветерана, который старается ничего не оставлять на волю случая и пропускает мимо ушей упреки глупцов в излишней осторожности. В Динане он набрал еще лучников и жандармов, так что в войске его теперь было около пятисот солдат. Впереди под его началом ехали пятьдесят конных копейщиков в полном вооружении, готовые отразить любое внезапное нападение. За ними шли лучники, замыкал же колонну второй конный отряд. По флангам располагались дозоры конников, а десяток разведчиков, развернувшихся веером, осматривали каждый овраг и лощину впереди. Вот так трое суток сэр Роберт Ноллес продвигался вперед по Южной дороге.
Сэр Томас Перси и сэр Джеймс Астли догнали авангард, и Ноллес объяснил им план предстоящей кампании. Оба они были молоды, отличались горячностью и пылко мечтали о неслыханных подвигах, о славе странствующих рыцарей, однако Ноллес, наделенный ясным холодным умом и железной целеустремленностью, ни на миг не забывал о том, зачем он послан в Бретань.
— Клянусь святым Дунстаном и всеми линдисфарнскими святыми! — вскричал пламенный сын английского севера. — Не по душе мне ехать вперед, когда и справа и слева нас ждут славные деяния! Я слышал, что французы в Эвране, на том берегу реки, и разве вон тот замок, чьи башни встают над лесом, не в руках предателя, изменившего своему сюзерену герцогу Монфору? А дорога эта ничего достойного наших мечей нам не сулит. Люди тут, видно, войны чураются. Да если бы мы углубились настолько за шотландскую границу, так нам бы уже представилось немало случаев заслужить честь или совершить что-нибудь достойное.
— Твоя правда, Томас! — воскликнул Астли, краснолицый и вспыльчивый молодой человек. — Французы сами к нам не явятся, это видно, а потому надобно нам явиться к ним. Какой рыцарь не посмеется над тем, что мы уже третий день ползем по этой дороге, будто нас подстерегают тысячи опасностей, тогда как вокруг лишь жалкий крестьянский сброд.
Но Роберт Ноллес покачал головой.
— Нам неизвестно, что скрывают эти леса, что прячется за теми холмами, — сказал он. — А когда я ничего не знаю, то всегда стараюсь быть готовым к наихудшему. Этого требует благоразумие.
— Твои враги найдут слово пожестче, — презрительно бросил Астли. — И не думай, что меня ввергнут в трепет твои нахмуренные брови, сэр Роберт, как не переубедит меня и твой гнев. Видывал я в других глазах и не такую ярость, но не пугался.
