Соломон отложил газету в сторону и поверх очков поглядел на вошедшего — теперь уже лежащего.
— Однако! — сказал Соломон.
Это было такое время — вам, сегодняшним хозяевам жизни, новой жизни, не понять, какое это было время. Люди тогда не умели удивляться. Вечер они проводили за сбором чемодана — на случай. А каждому спокойному утру радовались детской радостью. Подозрительные типы — в военной ли форме, в штатском ли платье — толпами заполоняли Качибей, провозглашали лозунги и новую власть, занимали стратегически важные здания и объедали огороды. Потом власть менялась, исчезали штатские, появлялись бандиты, казаки или коммунары. Такое положение дел приучило качибейцев ежедневно сверяться с газетой — какая теперь власть? Чтобы не попасть в неудобное положение, ежели вдруг что.
Соломон перевернул пришельца и увидел его лицо — самой бандитской формы. Грязные волосы неопрятно спадали из-под картуза на крупный лоб и небритые скулы. Платье соответствовало. Под бурым пиджачишкой виднелась нестираная рубаха с национальной вышивкой. Кисти рук скрыты перчатками. Соломон приподнял левую руку гостя, задрал рукав и охнул, разглядев тусклый блеск и нащупав металл вместо обыкновенного человеческого запястья.
Визитер, как будто не приходя в сознание, трагически застонал.
Тут надо объясниться: Соломон никогда не был трусом. Но он был человеком рассудительным. Приди к Соломону еще за пять лет, за три года до того подобный тип с металлическим запястьем, упади он хоть в десять обмороков — Соломон не изменился бы в лице. Но в те дни, когда произошла эта история, с металлическими частями тела уже не разгуливали вот так запросто.
И Соломон оставил пришельца лежать на полу, а сам отправился к Мусе Лазаревне за советом и аптечкой.
Муся Лазаревна была мудрая женщина.
— Это провокатор, Соломон, — сказала она.
— Пусть так, Муся, — отвечал Соломон. — Но прежде он человек.
Соломон взял аптечку, а саму Мусю Лазаревну решительно усадил на табурет и велел дожидаться его, Соломона, возвращения.
— Муся, ты знаешь, что делать, если вдруг, — напомнил он.
Когда Соломон с аптечкой вернулся в мастерскую, посетителя там уже не было. Сказать, что Соломон не удивился, — ничего не сказать. Соломон не удивился совсем. Будь у него самого металлическое запястье, он тоже не стал бы разлеживаться в чужих каморках. Только один человек на весь Качибей не прятал свою механическую руку. То был куплетист, скрипач и мим Фалехов, любимый артист всего города, который от каждой новой власти получал официальную разрешительную печать для правой руки. Да и Фалехова едва не забрали при очередном нашествии коммунаров, когда сплошной сеткой сгребли последних имперских недобитков — так звали мехов веселые русские морячки. Увезли стариков и совсем еще детей, увезли маленького Пицульского. Соломон знал этого мальчика, у него были слабые ноги, так отец за месяц до революции неосмотрительно купил ему новые. И где теперь ходит Фроя Пицульский на своих металлических ногах?
Бегло осмотрев комнату и убедившись, что ничего сколько-нибудь ценного не пропало, Соломон поспешил к Мусе Лазаревне, чтобы позволить ей покинуть пост на табуретке.
* * *
Было уже совсем темно, когда Соломон шел из мастерской домой, на Балку, по пустынному неосвещенному переулку. В саквояже его среди инструментов мирно дремал кот Туманского, забранный у Муси Лазаревны.
Качибей наполнился запахом дыма — ночи были еще холодные, и к вечеру хозяйки протапливали дома. Из приоткрытого окна второго этажа слышался высокий хрипловатый голос:
Если есть у Бени мать,Значит, есть куда послать!..
Соломон прислушался и горько усмехнулся: патефон. За три года революционерам всех цветов удалось отбросить Качибей на десятилетия назад. Руководствуясь разными мотивами, баловни случая, по очереди становившиеся во главе Качибея, в несколько приемов очистили город не только от людей-мехов.
Громоздких грузчиков, примитивных болванов с тремя шестеренками, и уголь для них в порту стали выдавать по списку, в порядке очереди. Большую часть работы, которую еще позапрошлой зимой выполняли такие вот болваны, теперь приходилось тащить на себе обыкновенным людям. Только и радости от этого, что замолчали наконец даже самые крикливые технофобы. Одно дело — теория, когда все больше про других, но с глубоким пониманием вопроса, другое — собственные отмороженные пальцы и сорванные спины. Побывав хозяевами города дважды, больше всего вреда механическому оснащению Качибея нанесли коммунары. Для нужд порта они оставили пятерых механических грузчиков… Остальных перековали в солдат. Вся современная техника, в том числе радиоприемники, исчезла уже при Гетмане. Куда? Вопрос. Удивительно, как еще функционировали трамваи и фуникулер.
Неожиданно на пути Соломона вырос черный силуэт, большой и неопрятный.
— Руки вверх, папаша, — сказал силуэт. На мгновение его осветил прожектор дирижабля, медленно проползшего по ночному небу, и Соломон разглядел знакомое неприятное лицо: именно этот человек сегодня приходил полежать к нему в мастерскую.
— Брось этих глупостей, мальчик, — спокойно отвечал настройщик. — Что ты хочешь со старого Соломона? Ты ошибся адресом.
— Не надо шуток, папаша. Саквояж, быстро. Не то я тебя мигом вычеркну из городского справочника.
Соломон поморщился от такой пошлости. Качибей мельчал, мир катился в пропасть — и это была печаль. Куда-то исчезал неповторимый стиль города — растворялся ли революцией, смывало ли его волной оборванцев, заполонивших Качибей в последние годы.
Но расстаться с саквояжем Соломону не пришлось. Откуда-то из-за его спины появилась еще одна тень, на этот раз невысокая, но очень уверенная.
— Вычеркивал один такой, — сказала вторая тень знакомым звонким голосом.
Дальше события в переулке развернулись и свернулись стремительным галопом. Соломон еще только соображал, где он мог слышать второй голос, когда хозяин этого голоса точным ударом уронил бандита на мостовую. Бандит отполз на несколько шагов, ловко перевернулся на четвереньки и с низкого старта унесся прочь. От стены отделились две тени и бросились следом. Спаситель обернулся к настройщику.
— Не зашиб? — заботливо поинтересовался он, и тут Соломон узнал Даньку.
Данька был как раз из тех оборванцев, что появились в Качибее после революции. Одно время он крутился рядом с Туманским, считая Мойшу за великого ученого, но быстро распознал в нем сумасшедшего и разочаровался. После Соломон не раз встречал Даньку и в подозрительной компании цыган, и в солидном обществе гимназистов. Юноша всегда был приветлив и учтив с настройщиком, но взгляд его оставался холодным. Соломон не доверял Даньке. Соломон доверял своему чутью, которое за семь десятков лет не подвело его ни разу. Нередко Соломон понимал про жителей Качибея такое, чего они не знали о себе сами, Данька же оставался для него тайной. Но это полбеды. Бандит, жулик или обыкновенный горожанин — любой человек мог рассчитывать на симпатию Соломона, но в Даньке было что-то совершенно чужеродное, неприятное и непонятное Соломону. Данька был человеком нового мира, такого, в котором бесследно исчезают из города все радиоприемники, а рабочих перековывают в солдат. И этот мир, и люди этого мира не находили места в сердце Соломона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
