Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хочу населить сцену живыми людьми!
Такими же, как мы,
Говорящими на нашем языке!
Нас должны трогать их страдания,
И радовать их успехи! [312] —
слишком часто игнорировал сам Штраус.
Ядро оперы – это сонет, который написал поэт Оливье и к которому Фламан сочинил музыку. Графиня исполняет его в своем последнем монологе. (На мой взгляд, музыка сонета лучше, чем его слова, но вряд ли Штраус сделал это сознательно.) [313] Финальная сцена, начинающаяся прозрачным оркестровым интермеццо, совершенно очаровательна. Это как бы отзвук более счастливого периода в жизни Штрауса и в мировой истории.
«Каприччо» никогда не станет популярной оперой. Да разве сможет рядовой слушатель терпеть разговор, длящийся два с половиной часа! Но многие его любят – и не без оснований. Критик Уинтроп Сарджент недавно написал: «Мне доставило бы большое удовольствие просто слушать партитуру, не обращая внимания на развертывающуюся на сцене драму. Однако вместе с драмой музыка становится несравненно более содержательной…» [314]
В последние годы жизни Штраус опять начал писать для оркестра, но только небольшие пьесы. Второй концерт для валторны (ми-бемоль-мажор) можно считать посвящением памяти его отца. Это – виртуозная пьеса для валторны, которая дышит старомодным очарованием. Ее вполне мог бы сочинить Мендельсон. «Метаморфозы», этюд для сольных партий двадцати трех струнных инструментов, – гораздо более серьезное произведение. Это – своего рода свободная фантазия на тему из медленной части бетховенской «Героической симфонии» с отголосками монолога Марке из «Тристана». Настроение пьесы – грустное и элегическое. Мануэль Ролан, французский композитор и критик, биограф Равеля и Фальи, писал о «Метаморфозах»: «Может быть, Штраус прожил восемьдесят пять лет исключительно для того, чтобы создать эту великолепную вещь. Может быть, все его преувеличения, излишества, нескромность и прегрешения против хорошего вкуса были всего лишь неизбежными этапами на пути, который привел этого старого человека к открытию мудрости, к написанию этой умиротворенной и ностальгической музыки-раздумья». [315]
Возможно, пьеса не заслуживает такой высокой оценки, но это, несомненно, трогательная музыка, идущая из глубины опечаленного сердца.
Штраус окончил сочинение 12 апреля 1945 года. За день до этого русские вошли в Вену, и в тот же день англичане взяли Арнхейм. Через два дня американцы заняли Нюрнберг, и началось массированное наступление русской армии на Берлин. Двумя неделями позже Гитлер покончил с собой в своем бункере. Перед смертью он заявил, что войну спровоцировали «исключительно те государственные деятели разных стран, которые или сами евреи, или служат еврейским интересам». 30 апреля Третий рейх прекратил существование. За день до этого американцы оккупировали Мюнхен. Война настигла Штрауса на пороге его дома, и, хотя его особенно не тревожили, маловероятно, чтобы Паулине удавалось заставить солдат, приходивших в дом поглазеть на знаменитого старика, вытирать ноги о лежавший у порога коврик. [316]
На следующий год он написал маленький Концерт для гобоя. Это просто игрушка, или, как назвал его Штраус, «упражнение для кисти». Веселое настроение пьесы слегка окрашено в грустные тона. В ней композитор вспоминает «Тиля».
Самым лучшим сочинением последних лет жизни Штрауса, вернее, одним из лучших, написанных им за всю жизнь, являются «Четыре последние песни». Песню, которую на концертах обычно поют последней, Штраус сочинил первой – в мае 1948 года. Она называется «В вечернем свете» и написана на слова прекрасного стихотворения Эйхендорфа. В этой песне звучит такая умиротворенность, что становится ясно: композитор наконец обрел душевный покой. Музыка и слова идеально соответствуют друг другу. Когда жаворонки взлетают в небо, их полет слышен в звуках флейт. А когда они начинают петь, их песню подхватывают скрипки. Стихотворение кончается строчкой: «Может быть, это – смерть?» Штраус в этом месте цитирует пианиссимо мотив из «Просветления». Остальные три песни были написаны в сентябре того же года. Они называются «Весна», «Засыпая» и «Сентябрь». Невил Кардус, английский музыкальный критик, считал, что «Четыре песни» «представляют собой наиболее осознанное и прекрасное Abschied (прощание) во всей мировой музыке». [317] Потрясает искусство, с которым Штраус создает впечатление осеннего дождя в «Сентябре». Глубоко трогают заключительные строки песни, где поэт говорит об «уставших глазах».
Композитору не было суждено услышать исполнение своих «Последних песен». Их премьера состоялась в Лондоне через восемь месяцев после кончины Штрауса. Песни исполнял Флагштад, дирижировал Фуртвенглер. Лондонская аудитория тепло приняла это предсмертное сочинение Штрауса.Остается только проследить последние моменты биографии человека, работа которого была закончена. Сэмюэль Джонсон терпеть не мог биографические книги, «которые начинаются с родословной и кончаются похоронами», но надо же как-то закончить историю жизни Рихарда Штрауса.
В конце войны Штраусу, запертому в Гармише, казалось, что ему никогда больше не придется путешествовать, никогда больше не придется дирижировать и он никогда больше не увидит любимые картины. Но судьба была к нему добра, хотя он действительно не увидел картину, которую, наверное, любил больше всех.
Дрезден, город, где на долю молодого Штрауса выпало столько аплодисментов, был стерт с лица земли. Ни один другой город в Германии, даже Берлин, не подвергся таким разрушениям. По крайней мере, сто тысяч человек были убиты во время массированных налетов. Опера, замки Хофкирхе лежали в руинах. Такая же судьба постигла знаменитый музей Цвингер. Его сокровища были вывезены и спрятаны. Но где? Советский маршал Иван Конев сумел при помощи первоклассных разведчиков составить примерное представление об их местонахождении. Поэтому в мае 1945 года они поехали на восток, пересекли Эльбу и направились к границе с Чехословакией. Там, в темной сырой пещере заброшенного известнякового карьера, обнаружились больше семиста картин. Среди этих сокровищ была и «Сикстинская мадонна» Рафаэля. Штраус видел эту картину в юности, когда отец отправил его знакомиться с Германией. И затем в течение всей жизни он регулярно совершал паломничество в Дрезден, чтобы увидеть ее снова. Теперь же ее увезли русские.
Штраус мечтал о том, чтобы уехать из раздавленной страдающей Германии. Его престиж во всем мире был настолько высок, что победители проявили к нему необычайное снисхождение. Как я уже упоминал, через несколько месяцев после окончания войны он обратился за разрешением поехать в Швейцарию на лечение, и эта просьба была удовлетворена. Паулина была больна, и командир оккупационных властей, американец майор Хейл, разрешил им уехать. На границе оказалось, что у Штрауса нет одного документа, необходимого для выезда из Германии. Но французы знали, кто этот высокий седой человек с благородной внешностью – у него в петлице была розетка ордена Почетного легиона, – и пропустили его через границу. Штраус в знак благодарности подарил Национальной французской библиотеке рукопись «Альпийской симфонии». На швейцарской границе ему и Паулине предъявили требование пройти процедуру дезинфекции, но, раздав десяток автографов, Штраус сумел избежать этого унижения…
Таким образом, Штраус уехал из Германии и провел три с половиной года на различных швейцарских курортах, стараясь по мере возможности поддерживать связь с людьми, которые могли быть ему полезны. Именно в разрушенном Дрездене, в зале, который каким-то образом уцелел во время охватившего город пожара, в первый раз после окончания войны – 10 декабря 1954 года – поставили одну из его опер. Это была «Ариадна». На следующий год Иосиф Кейлбер, по выражению Штрауса, «спас из концлагеря «Молчаливую женщину».
Штраус посылал своим внукам в Гармиш шоколад и разное прочее съестное и проявил незаурядную изобретательность, чтобы посылки благополучно достигали адресатов. Когда в Швейцарию приехал Гуго Бургхаузер, который прежде играл в Венском филармоническом оркестре и потом несколько лет работал в нью-йоркской «Метрополитен-опера», Штраус попросил у него содействия в продаже партитур «Дон Жуана», «Смерти и просветления» и «Тиля Уленшпигеля», которые он сам старательно переписал. Он сказал Бургхаузеру: «Мои оперы скоро сделают моего сына миллионером, но в данный момент я остро нуждаюсь в деньгах». Бургхаузер сумел найти в Соединенных Штатах покупателей для этих партитур.
В 1947 году Штраус получил неожиданное предложение от Томаса Бичема: приехать в Лондон и принять участие в специальном Штраусовском фестивале. Бичем сумел заручиться финансовой поддержкой Би-би-си и убедил министерство внутренних дел выдать Штраусу визу. Восьмидесятитрехлетний Штраус немедленно согласился, несмотря на возражения Паулины, которая боялась, что такое путешествие окажется ему не по силам. И что он будет есть в голодной Англии? Штраус сказал, что будет есть устрицы: «Они мне полезны, и я их люблю».
- Зинаида Серебрякова - Алла Александровна Русакова - Искусство и Дизайн