Впоследствии стараниями своего управителя кардинал стал обладателем самого крупного во Франции состояния в сорок миллионов ливров. В ноябре 1651 года Мазарини писал о своем финансисте: «Я уверен в том, что Кольбер – за меня, в том, что он утопит любого человека из тех, кого он любит, ради моих интересов. Это для него дело чести… Кольбер исходит из того, что, продвигая мои дела, тем самым он делает свои». Джулио, конечно, несколько заблуждался в отношении своего подчиненного – что было бы, если бы он проиграл? Но усилия Кольбера в конечном итоге оказались не напрасными.
Тем временем военные действия против Конде развивались при явном перевесе правительственных войск. Сторонники принца укрепились в Монроне, Бурже, Ла-Рошели. Оставив Каталонию испанцам, к нему на помощь двинулся генерал Марсен. В самом Париже агенты Конде старательно настраивали прессу против Мазарини и двора – количество «мазаринад» явно не сокращалось вплоть до конца 1651 года.
Как и в прошлом году, главной опорой кондеянцев стал Бордо, где принц мог утвердиться на легальных основаниях – ведь после освобождения из тюрьмы ему удалось получить пост губернатора Гиени. Силы мятежников были значительными, к тому же они рассчитывали на традиционную ксенофобию французов по отношению к итальянцам. Ушедший в сторону от борьбы Гастон Орлеанский и тот заявлял: «Как вы понимаете, я последовательный противник флорентийцев (то есть итальянцев вообще. – Л. И.)». Все-таки и Конде и Конти были французами, а Мазарини – итальянцем. Однако в конечном итоге ксенофобия по отношению к Испании оказалась у французов сильнее.
Анна Австрийская и Мазарини были отнюдь не беззащитны. Кардинал, находясь в ссылке, переманил на сторону королевы Тюренна и герцога де Бульона, который шел туда, где пахнет большими деньгами и пожалованиями. Стал Мазаринистом и уставший от бесплодного бунта и вечных измен жены герцог де Лонгвиль. Поэтому подвластная ему Нормандия сохранила спокойствие. Важнейшие провинции Прованс и Бретань тоже остались в сфере влияния правительства.
Но главным было то, что полной победы Конде никто, кроме его ближайших сподвижников, не хотел. Для дворянства мантии французских городов Конде был лишь силой, опираясь на которую можно было отстаивать свои вольности и привилегии. Поэтому южные города при подходе королевских войск тут же сдавались без боя. Местные парламенты и губернаторы не желали соглашаться размещать испанские гарнизоны в случае победы принца. Поэтому к зиме 1651/52 года в руках мятежников оставались только провинция Гиень и все еще не сдававшаяся осажденная крепость Монрон.
Очередной кризис подходил к концу. Появилось много предложений и посредников для примирения. Казалось, война заканчивалась. После долгих совещаний с Анной Австрийской герцог де Бульон поручил своим людям предложить принцу все, что он пожелает для себя и своих друзей. Взамен Конде не должен был препятствовать возвращению первого министра.
Вместе с тем при дворе укреплял свои позиции ловкий Шатонеф, временно пребывавший на посту первого министра. Конечно, он страшно не хотел возвращения кардинала и намеревался предложить другие условия примирения, препятствующие появлению Мазарини при дворе, но не смог их противопоставить предложениям Анны Австрийской. Поэтому пройдоха изъявил готовность безраздельно объединиться с принцем и предоставить ему в руководстве государственными делами столько участия, сколько тот пожелает, лишь бы Мазарини не вернулся. Казалось, ситуация могла дойти до такой степени, что скоро во Франции не нашлось бы места только для одного человека – Джулио Мазарини.
Анна Австрийская, конечно, узнала об инсинуациях Шатонефа, да и Конде оставался глух к столь разноречивым предложениям. И вот 23 декабря 1651 года произошло событие, резко осложнившее ситуацию: по приглашению королевы-матери Мазарини вторгся с армией во Францию. Уже 29 декабря он, одновременно радуясь и тревожась, пересек границу своей второй родины и отужинал в Седане. Джулио не хотел и не умел проигрывать.
По этому поводу в Парижском парламенте разбушевались страсти: всем городам строго-настрого запрещалось давать проезд кардиналу. Мазарини и его сторонники обвинялись в оскорблении королевского достоинства, более того, за поимку первого министра была обещана награда сто пятьдесят тысяч ливров. Хотя это была по тем временам очень солидная сумма, никто кардинала живым или мертвым в Париж не доставил. Вскоре Джулио воссоединился с любимой королевой и Людовиком.
А столица была пуста. Поскольку выехавший на войну с кондеянцами двор находился в провинции, возвращение в Париж вместе с кардиналом оказалось для него проблематичным. Положение становилось донельзя запутанным и могло привести к развязыванию новой драки.
Обстоятельства толкали парламент к коалиции с Конде, и в то же время парламентарии не хотели открытого союза с мятежниками и их главой-предателем. В силу этого парламент был вынужден поручить герцогу Орлеанскому набрать армию для борьбы с Мазарини. Но в январе 1652 года герцог Орлеанский и Конде заключили союз, а войско Гастона фактически перешло под командование принца. Заключить соглашение с принцем герцогу препятствовал лишь один человек – коадъютор парижский, который в данной ситуации желал остаться нейтральным. У него сейчас была только одна цель – сделаться кардиналом. Конде даже попытался похитить Гонди и увезти его в одну из своих крепостей. Замысел принца не увенчался успехом. Гонди вовремя ретировался.
Из Фландрии герцог де Немур привел испанскую армию, а Бофор, вновь перешедший на сторону Конде, стал во главе войск герцога Орлеанского. Объединенную армию возглавил сам принц. Кондеянцам противостояла королевская армия под командованием Тюренна. Двор Людовика XIV находился тогда в Бурже. Но вплоть до июля ни одной из сторон не удавалось достичь существенного перевеса.
Герцог Орлеанский собирал армию на собственные средства – парламент не хотел тратиться на ведение войны. Парижские магистраты решительно не желали открывать городские ворота перед отрядами кондеянцев. Против принца их настроил Гонди, которого папа римский назначил кардиналом 19 февраля того же года. Но чтобы стать кардиналом во Франции, коадъютору нужно было дождаться момента, когда король собственноручно возложит на его голову вожделенную шапочку. Поэтому Гонди решительно не желал ссориться с официальными властями.
И все же в апреле 1652 года главные военные действия были перенесены в окрестности столицы. Возможности лавирования для парламента резко сузились. Судьба государства зависела теперь не только от перипетий военных действий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
