– Пойдите, покажитесь вашему сахему в юбке! – сказал, презрительно отворачиваясь к стене, Джон Максим. – Может быть, увидев, как вы облеплены кашей, она вспомнит приличия, запрещающие издеваться над воинами, как над беглыми невольниками!
– Хух! – вымолвил старший из индейцев, и оба они покинули палатку.
– Недурно для начала! – злорадно засмеялся один из трапперов. – Если бы нам удалось проделать еще парочку таких же трюков, – я думаю, нам не пришлось бы испытывать мучений у столба пыток.
– Ну, на это не надейся! – отозвался Джон. – Такими пустяками нельзя раздразнить индейцев и заставить их потерять голову. Надо будет применить более серьезные меры. Ну да ладно, посмотрим! А покуда, я убежден, данный мной урок несколько подействует, и с нами будут обращаться с большим почтением.
Опыт не обманул агента, всю жизнь прожившего в тесном соприкосновении с краснокожими: через четверть часа в палатку принесли новую порцию пищи, но предоставили пленным справляться с ней по-человечески, развязав руки и дав каждому по деревянной ложке.
Разумеется, покуда пленники насыщались, за каждым их движением следил добрый десяток враждебных и настороженных глаз, а как только котел опустел, руки пленников были снова связаны.
Индейцы собирались удалиться, когда Джон Максим остановил их словами:
– Правда ли, что сегодня в каждой типи моих краснокожих братьев разведен костер, согревающий иззябшие тела людей?
– Да. Сегодня холодно! – кратко отозвался старший из индейцев, – А что? Не желает ли и мой бледнолицый брат попросить нас, чтобы мы развели костер здесь?
– Попросить вас? – презрительно ответил агент. – Где это слыхано, чтобы пленный воин унижался до просьбы к врагу, который к тому же потерял всякие права на уважение, позабыв обязательные для настоящих воинов правила обращения с пленными?!
Удар был меткий и попал, как говорится, не в бровь, а в глаз. Покраснев, старый воин распорядился, чтобы в типи пленников немедленно принесли дрова и развели огонь.
– Доволен ли теперь индейский агент? – осведомился краснокожий.
– Ты можешь идти! – кивнул ему головой Джон, словно индеец был его рабом…
Но это странное обращение произвело своего рода впечатление на краснокожих: они стали глядеть на пленников с большим уважением, как будто бы даже с некоторой опаской.
Джон слышал, как перешептывались два парня, говоря о том, что, в самом деле, столь знаменитые воины должны были бы получить в лагере иной прием, иное обращение.
– На кой черт вы добивались разведения костра? – осведомился у Джона Джордж Деванделль. – Тут и без того дышать нечем, а ваш костер отравит нас угаром!
– Ну нет! Мы ведь лежим на земле, дым стелется над нами, угар выдувается сквозняком от входа палатки, а огонь может нам очень и очень пригодиться.
– Это зачем же?
– Может быть, он поможет нам избавиться от связывающих нас веревок.
– Вы хотите пережечь петли лассо?
– Если представится случай, то не задумаюсь прожечь собственное тело до костей, лишь бы развязаться, получить свободу действий! Но сейчас, покуда за нами смотрят в оба, это, понятно, абсолютно невозможно. Позже бдительность наших стражей несколько ослабеет. К тому же, кто знает, может быть, нам подвернется какая-нибудь благоприятная случайность, и мы еще вывернемся собственными силами. Я в своей жизни раз пять попадал в руки краснокожих и, как видите, всегда выбирался целым и невредимым!
– Ну, не очень-то «целым»! – не удержался и засмеялся Гарри.
– Ты, молокосос, – закричал старик, – напоминаешь мне о потере моих волос?! Но ведь скальп с меня снят в бою, а не в плену! Да я с тобой и разговаривать не хочу! Ты был дурнем, дурнем и останешься на всю жизнь!
– Не сердитесь, дядя Джон! Я просто пошутил.
– Хороша шутка?! Замолчи лучше!
Но гнев старика прошел так же быстро, как и родился, и через пять минут Джон снова заговорил поучительным тоном.
– Собственно говоря, эти краснокожие даже в своем зверстве остаются наивными как дети.
– Хорошо «детство»!
– Да, да, мистер Деванделль! Это так, и вы уж не оспаривайте того, чего не знаете! Нет, вы только рассудите сами, в самом деле! Стоит краснокожим поймать какого-нибудь бледнолицего, и что же они делают?
Разумный, спокойно взвешивающий все, холодно рассчитывающий взрослый человек, раз в его руки попался смертельный враг, рассуждает очень просто: «От смертельного врага надо избавиться как можно скорее. Иначе он может каким-нибудь образом ускользнуть из моей власти, и тогда мне придется вести борьбу заново». Таким образом, разумный человек немедленно уничтожает своего врага, и этим все дело кончается. А как поступает неразумный человек, иначе говоря – краснокожий?
Ему мало уничтожить смертельного врага, что в сущности и является единственной целью его действий. Индеец, овладев своим врагом, будь ли это бледнолицый или краснокожий, везет, тащит этого пленного иногда за триста миль в свое становище. Зачем? Для того, чтобы все население этого становища могло принять участие в его, победителя, торжестве, чтобы местные барды могли воспевать доблести и подвиги воина. Этого мало: пленный на месте содержится еще несколько дней до того, как с ним покончат. Ради чего? А ради того, чтобы все старые бабы, все ребята селения могли издеваться над пленным и безнаказанно по мелочам истязать его. Мало того, когда наступает последний акт трагедии, пленного привязывают к столбу пыток и принимаются умерщвлять его, так сказать, по кусочкам, по атомам, растягивая до последних пределов возможности эту благородную церемонию. Что заставляет проделывать все это безобразие? Желание насладиться унижением и муками врага, заставить его, так сказать, выпить до дна всю чашу горечи. Мстительность. Но ведь это же – детство!
– Или варварство! – поправил Джона Деванделль.
– Да, и детство, и варварство! Но оно – на руку белой расе!
Скажу по опыту: я лично знаю не один десяток трапперов, успевавших избегнуть верной гибели только в силу того, что, упиваясь наслаждением местью, растягивая мучения пленных на много дней, индейцы предоставляли им возможность удрать.
А то бывало и так: покуда краснокожие вымещают свое зло на пленных, товарищи этих пленных соберутся с силами, нагрянут и не только освободят пленных, но и расправятся по-своему с самими мучителями, и притом отнюдь не откладывая расправу в долгий ящик.
– Вот бы здорово, если бы с нами так было! – вздохнул Деванделль.
В это время в палатку, наполненную едким дымом, вошли несколько индейцев.
– Миннегага желает говорить с моим бледнолицым братом! – заявил Джону один из пришедших и разрезал ножом стягивавшие агента петли лассо.
