Я добираюсь до лестницы и как можно тише спускаюсь по ветхим ступеням вниз. Немного хромаю, поэтому держусь за перила, хотя не похоже, что они могу выдержать мой или еще чей-то вес. Спустившись вниз, останавливаюсь и прислушиваюсь. Из гостиной доносятся звуки, и через щель под дверью пробивается свет. Я осторожно подхожу ближе. Звуки превращаются в голоса и звон бокалов. В голове непроизвольно всплывают вспоминания о баре для рабочих в Хайворте, который Купиды быстро и беспощадно взяли под свой контроль. Бедный хозяин умолял нас о помощи, а мы совсем ничего не могли для него сделать.
Каждому преступлению предшествует другое преступление.
Скиннер может говорить что угодно. У меня не получается найти в Купидах хоть что-то хорошее, понятное, что-то, что заставило бы меня пощадить их. И в нем тоже нет, если поймаю его сейчас вместе с ними.
Я подхожу ближе к двери и осматриваюсь в поисках чего-то, что могло бы послужить мне оружием. Лестничная клетка почти пуста, однако на старом комоде, у которого вместо ножки вставлена деревяшка, стоит бутылка со свечкой внутри. Убедившись, что дверь в комнату для гостей еще закрыта, тихо пробираюсь к комоду и задуваю свечу. Так как здесь все сделано из дерева, я смачиваю пальцы слюнями и гашу еще тлеющий фитиль, а бутылку беру себе. Оценивая тяжесть бутылки, прикидываю, что, в крайнем случае, я бы могла уложить ей одного нападающего. А если она расколется, то у меня будет еще более эффективное оружие. Я прячу бутылку за спиной, иду обратно к двери и берусь за ручку. В этот момент в гостиной слышится женский голос, хриплый и грустный. Сначала я подумала, что она плачет, но затем мне удается расслышать слова. Она поет.
- Останься со мной, - поет она. - Быстро наступит вечер. Станет еще темнее, господин, останься со мной.
Пытаясь не отвлекаться на ее жалобную песню, еще крепче берусь за ручку.
- Когда мне никто не может помочь и даже утешение ускользает...
Я осторожно поворачиваю ручку. Раздается тихий скрип, легко заглушаемый голосом женщины.
- ... Помощник беспомощных, ох, останься со мной.
Немного приоткрываю дверь. В темный коридор проникает свет свечи. Присмотревшись, начинаю различать происходящее в зале. Поющая женщина сидит на табуретке перед окном и играет на инструменте, выглядящем так, как будто он самодельный - разные по толщине струны, натянутые на отшлифованную деревянную доску. В гостиной несколько столов, за которыми сидят мужчины. Все как один смотрят угрюмым невидящим взглядом, держа перед собой кружки и потрескавшиеся стаканы. За барной стойкой стоит тот же человек, что и прежде. Он дергает себя за бороду, слушая певицу. А перед ним, за наспех сколоченной стойкой сидит Скиннер. Он тоже держит стакан в руке и совсем не замечает поющую женщину либо пытается игнорировать ее, насколько это возможно. Он сидит в одиночестве. Купидов нигде не видно.
- Короткая жизнь быстро течет навстречу своему концу. - Причитает женщина, закрыв глаза. - Все друзья угасают, вся слава проходит.
Я наблюдаю за Скиннером. Время от времени кто-то из гостей недоверчиво рассматривает его, но стоит ему пошевелиться, как они снова отводят взгляд. Непроизвольно задаюсь вопросом, всегда ли он вызывает такую реакцию. Мне неизвестно, как люди на Ничьей Земле относятся к Купидам, но вполне могу себе представить, что именно здесь, где практически никто не может себя защитить, они могут похищать детей. В связи с этим они вряд ли могут надеяться на расположение местных жителей.
Последний раз, обведя помещение взглядом в поисках Слэйда или кого-то из его шпионов, я ставлю бутылку обратно на комод и вхожу в гостиную. Женщина уверенно продолжает петь, в то время как мужчины поднимают головы и с любопытством рассматривают меня.
Только Скиннер не шевелится и даже не поднимает взгляд. Но когда я встаю рядом с ним у стойки, он приветствует меня: - Ты целую минуту стоишь перед дверью, чтобы потом так незаметно войти? Я рассчитывал на большее. Бряцание оружием или боевой клич.
- Как ты мог меня видеть? - недоверчиво спрашиваю я.
- Мне не нужно тебя видеть, чтобы заметить.
Немного поколебавшись, я сажусь на одну из пустых табуреток рядом с ним.
- Поэтому у тебя получалось все время следовать за нами? Ты... чуял наш запах?
Скиннер улыбается и делает еще один глоток из стакана. Жидкость в нем какого-то нездорового цвета, желтоватая, с легкой примесью оранжевого. - Умная девочка.
- Как давно ты у нас на хвосте?
Скиннер качает мутную жидкость туда - сюда и, обдумывая, надувает губы, прежде чем ответить мне.
- Какое это имеет значение?
- Я просто хочу знать, с кем имею дело.
- Мы уже обсуждали, что это к делу не относится.
Певица позади нас добирается до кульминации своего исполнения, и я автоматически перевожу свое внимание на нее.
- Явись передо мной, освети темноту и забери меня на небо. - Она наклонила голову назад и поет, смотря в потолок, как будто хочет, чтобы ее четко и ясно услышали и на первом этаже. - В небе начинается утро, ничтожные тени земли исчезают...
Мужчины за столом практически одновременно поднимают стаканы и кружки, чтобы спеть вместе с ней последнюю строчку:
- И в жизни, и в смерти, о господин, будь со мной.
Скиннер нервно стонет и незаметно качает головой.
- Будем надеяться, что богу нравится такое ужасное пение.
Мне совсем не ясен его сарказм.
Он опустошает стакан и замечает мое замешательство. Пренебрежительное выражение его лица сменяется улыбкой.
- Точно. Ты ведь не знаешь бога.
- Это он тот господин, о котором она пела? - спрашиваю я сквозь одиночные аплодисменты.
- Да. - Скиннер бросает скептический взгляд через плечо. - Персонаж из одной старой саги.
- Что это значит?
- Честное слово, Джолетт, они вас что, в Лондоне, ничему не учат? - Скиннер задорно смеется, отставляя стакан в сторону, поворачивается ко мне. - Скажем так, Бог - это сказочный персонаж, дающий людям надежду.
Я непонимающе смотрю.
Скиннер отвечает на мой взгляд.
- Джо, ты никогда не спрашивала себя, почему в городе запрещены старые языки и книги? Все эти истории, наполненные надеждой, спасением и божественной справедливостью? Безнадежность делает человека неприхотливым. Кому не на что надеяться, тот довольствуется малым.
Я смотрю на женщину, осторожно заворачивающую свой инструмент в потрепанную, старую тряпку. На губах у нее играет легкая улыбка, несмотря на нездоровый, серый цвет кожи на ее щеках румянец.
- Сай как-то говорил об этом Боге, - тихо говорю я. Я точно не уверена, но насколько я помню, он использовал это слово, когда мы были в Хайворте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
