Иоанн Васильевич такого, не простит Захарьиным, что с тайными схизматиками дружбу водят, и на родство не посмотрит. Никита Романович это не хуже нас с тобой знает, так что может и рискнут напасть сегодня ночью попозже. Хотя я бы на его месте этого не делал, а устроил бы засаду по пути во дворец, чтобы из пищалей всех сразу положить, и сразу убечь. Так, что ежели ночь переживем, с утра раннего в Кремль ехать не стоит.
А я стоял и вспоминал фамилию, Заруцкий, что-то знакомое, где-то я уже ее слышал. Казалось, что вот-вот что-то всплывет в моей памяти, но, увы, этого так и не случилось.
После полуночи суета во дворе улеглась, и все погрузилось во тьму. Я прилег, как был в доспехах, в сенях дома, двери на улицу остались приоткрыты, было тихо, только вдалеке лаяли собаки. Сразу потянуло в дремоту.
Разбудил меня шепот Кошкарова:
– Слышь, Аникитович, просыпайся.
Я открыл глаза:
– Что, уже идут?- был мой первый вопрос.
– Да нет, через час уже Луна взойдет, они ежели пойдут, как на ладони будут, мы их из луков перещелкаем. А вот пластуны, если все-таки решаться, то должны сейчас полезть. Вот их бы по-тихому перенимать, эх, моих ребят бы сюда с кем мы Казань брали когда-то. Наши то хлопы, пока не особо для этого дела годятся.
Просидели мы еще часа три, пока на востоке не начало алеть небо. После этого, успокоившись, начали разбирать все завалы и баррикады, устроенные в ожидании штурма. Наши стрелки, отправленные на колокольню, вернулись еще раньше, по дороге они громко смеялись, все представляли, что скажет звонарь, когда придет и увидит истоптанный ногами в грязь легкий снежок на полу звонницы.
Хоть и не хотелось опаздывать к царю, но пришлось задержаться, чтобы на улицах появилось побольше народа и если и была какая засада, ожидавшая нас на пути, то ее должны были уже снять. Все же нападать прямо на глазах у десятков прохожих было чревато даже для Захарьиных-Юрьевых.
Во дворец мы отправились, когда на моих ходиках было десять часов утра.
Я ехал, среди охраны, одетый также , как все, мой приметный тягиляй и шлем с доспешным воротником были на молодом охраннике, игравшем сегодня, на время пути, мою роль. Кошкаров еще раньше уехал с лучшим десятком в Кремль, с запиской к дьяку моего приказа. Наступила наша очередь устраивать ловушку моему противнику.
Когда мы выехали к Лобному месту, я обратил внимание на суету у входа в Кремль, сотни стрельцов выстраивались в походные колонны и уходили в московские улочки. В самом Кремле все вроде было спокойно. Я прошел к царю, сегодня охрана пропустила меня без обычных вопросов. Когда я зашел Иоанн Васильевич сидел на высоком резном стуле, рядом с ним стоял Хворостинин, лицо его было мрачнее тучи.
Я низко поклонился Иоанну Васильевичу, который насмешливо смотрел на меня:
– Видишь, Дмитрий Иванович, сего отрока неразумного, вздумал он с Никитой Захарьиным потягаться,- саркастически сообщил он Хворостинину,- Хотя, надо сказать в этом ему бог помогает. И отравителя поймал, и от черкасской засады ушел. И ведь сейчас, опять же говорить ничего бы не стал, а, небось, на исповеди греха за собой не видит – гордыни великой.
Неожиданно лицо царя налилось кровью:
– Ты, что Сергий молчал, думал, без меня с изменой справишься. Ловушки он в приказе вздумал ставить. Или боялся, что я родственника за такие дела не трону, иезуитами подкупленных бояр так просто оставлю? Давай рассказывай все самого начала, может, чего я еще не знаю?
У меня от пронзительного взгляда царя, затряслись колени, и пробило на пот.
– Великий государь, пойман был у нас во дворе третьего дня холоп захарьинский. Рассказал он нам на пытке, что послан был ключником Никиты Романовича, колодцы отравить. Вчера намек я тому сделал, что знаю все про дела его темные, так вечером, на нас засада была черкасская устроена, отбились мы слава Господу, А у одного из черкас убитых, крест нательный нашли католический.
И с этими словами я достал крестик и протянул его царю. Тот осторожно, взял в его в руки, внимательно рассмотрел, подозвал ближайшего стольника и передал крестик ему.
– А больше, нет у меня ничего, что рассказать могу, вот разве, что ждали сегодня всю ночь, что нападение на меня будет. Но ночь спокойно прошла.
Лицо царя по мере моей короткой речи несколько разгладилось:
– Не спали они, видишь?- обратился он опять к Хворостинину,- а я спал?
Пока Москву перекрыли, чтобы ни один схизматик не ушел, пока полк стрелецкий готовили. Первый и последний раз я тебе Щепотнев говорю, не берись за дело, которое не по плечу. Есть у тебя государь, он решать все будет. Твой батюшка,- тут он осекся и посмотрел на Хворостинина.
Но тот стоял с невозмутимым лицом.
– -Так вот я говорю, твой батюшка Аникита Иванович, сразу бы меня известил о таком деле. Вот еще не знаю, как сегодня выйдет, а вдруг уже сбежали все мздоимцы. Хоть и Москва вся в рогатках стоит, а есть у них подсылов везде. Хорошо хоть, что покровитель твой Дмитрий Иванович тебе в помощники человека знающего дал. Пропал бы ты Щепотнев и следа не нашли.
Лик царя опять потемнел, на лбу вздулись вены:
– Сколько мне здоровья все они унесли, Шуйские, Старицкие, теперь еще Кобылино-Кошкино отродье, а как расстилались передо мной. Никому из старых родов веры нету больше, кончилось мое терпение.
Он повернулся к Хворостинину:
– Дмитрий Иванович ты мой самый наилучший воевода сейчас. Иди и, чтобы все Захарьины-Юрьевы, живые и мертвые передо мной в колодках лежали. Сейчас там Лопухин распоряжается, он уже знает, почему и как, и за своего зятя,- Царь вновь посмотрел на меня и улыбнулся,- он со всех Захарьиных шкуру спустит, так, что ты его там придержи, живыми они мне нужны.
– Иоанн Васильевич,- осторожно начал Хворостинин,- Наверно с ходу не удастся их взять. Там на Зарядье у Никиты Романовича, чуть не крепость отгрохана. Много людей положим. Может в осаде подержать денек другой?
– Ты воевода, ты и решай, много времени дать не могу тебе. Как хочешь, но чтобы через два дня вся семейка предо мной была,- сказал успокаивающийся царь.
Хворостинин, низко поклонился и вышел.
Иоанн Васильевич, вздохнул и посмотрел на меня. Выглядел он не очень, уставшее лицо, мешки под глазами.
– Иоанн Васильевич,- сказал я,- дозволь, я мигом, питья принесу подкрепляющего. Тот махнул рукой:
– Пустое Сергий, не поможет твое зелье, сердце у меня болит, вот скажи, ведь столько лет рядом был, шурин он мне. А деньги от иезуитов взял, у него, что денег не хватало, я ему столько вотчин дал. А ему все мало, мало, дай, дай. Сам наверно царствовать захотел. Ну, я ему устрою царствие небесное.
Когда я через несколько часов выехал из Кремля, направляясь в Сретенский монастырь, со стороны Зарядья раздался грохот пушечной пальбы.
– Ого, Дмитрий Иванович дает прикурить, – подумал я,- Решил, видимо, долго не возиться, сейчас пушками все укрепления раздолбают. Пока мы ехали канонада возобновлялась еще пару раз, пушкарям требовалось время на чистку и перезарядку.
В монастыре меня встретил встревоженный архимандрит и первым делом начал выяснять, что случилось, почему весь город в заставах и что за пальба стоит.
Когда я сказал, что стрельцы берут приступом Захарьинское подворье, он только горестно покачал головой, но после моих слов, что Никита Романович тайно сносился с католиками, у него чуть не вылезли глаза на лоб. из его уст полились совсем не монашеские выражения, самое малое из них было, сгинуть папе римскому в геене огненной. И вместо, того, чтобы идти к лекарям, мне пришлось сидеть еще два часа в келье отца Кирилла и беседовать на политические темы. Оказалось, что он, гораздо лучше меня ориентируется в теперешних реалиях, и я только диву давался, когда он начал мне выкладывать свои соображения по поводу действий иезуитов.
– Сергий Аникитович, ты, сам посуди, Иоанн Иоаннович теперь великий князь литовский, к весне, скорее всего уния будет уже с ним подписана, и на Ригу великий государь совместное войско поведет. Ляхи это дело соображают, и хотя у них там еще раздор великий, короля выбрать не могут, но до Рима они достучались, ведь все княжество Литовское теперь от схизмы отпадет. Вот иезуиты и вышли на Захарьиных, у тех знакомства давние с той стороны. А уж Никита Романович сам наверняка решил, что с тебя надо начинать. Вот смотри, ему так и так самому надо бы, что тебя при царе не было, а тут еще и золото за это дело получил. Ох, жаль, Иоанн Васильевич не все великие рода укоротил, Захарьинский то род не был великим, а теперь великим точно не бывать.
Я слушал говорливого архимандрита, под периодически раздававшиеся пушечные залпы, в этот момент он замолкал, и мы оба прислушивались, не донесутся ли до нас через толстые монастырские стены, крики сражающихся воинов.
Закончив разговор, я все-таки отправился в школьную пристройку и с удовольствием прошел в класс, где все мои пятнадцать новичков таращились на алфавит, нарисованный на бумажном плакате. Перед ними лежало по листу бумаги, на котором они гусиными перьями, писали букву А. Трое парнишек -дети дьяков с превосходством смотрели на своих товарищей, они уже вполне хорошо читали и писали, и теперь им надо было только разобраться с новым алфавитом. И хотя пушечная пальба была слышна и здесь, никто их учеников не рискнул, прервать учебу и отправиться глазеть на осаду Захарьинского подворья, в отличие от простых москвичей, которых, как я думал, стоит там уже не одна тысяча. Когда я зашел, все встали и поклонились.
