— Интересно было бы узнать, что за люди наши соседи, что они собой представляют? Говорится же, красна изба не углами, а пирогами.
Знакомство с соседями открывало им возможность узнать поближе быт американской семьи. Жильцы дома были типичными представителями среднего класса. Основная масса — служащие банков и офисов, начинающие юристы (еще не богатые), зубные врачи, преподаватели, учителя музыки, музыканты, психологи, молодые художники, владельцы небольших бизнесов и маленьких ресторанов. Подавляющее большинство — евреи. Но кипы и черные шляпы носили единицы. В субботу некоторые мужчины покрывали головы кипами, женщины надевали шляпы, и все шли в синагогу слушать проповедь раввина — это была религиозно — светская традиция.
Подходили зимние праздники: почти одновременно наступали еврейская Ханука и христианское Рождество, а за ними Новый год. Хозяева дома, по обычаю, поставили в вестибюле маленькую елку радом с семиконечной еврейской менорой. А на улицах уже несколько недель шла бойкая торговля елками. Их выращивали специально для Нового года, и они были такие стройные и пушистые — приятно посмотреть. Продавали их парни и девушки в красных колпаках Санта — Клауса — студенты, которые хотели подработать. Лешка тоже решил подработать и теперь по вечерам бойко торговался с покупателями и паковал елки на углу их улицы и авеню Колумба. Домой он приходил разгоряченный от работы и мороза и гордо заявлял:
— Сегодня продал на 350 долларов и заработал чаевыми 50. Если угодишь, покупатель дает по 5 долларов.
Алеша с Лилей решили поставить дома елку за неделю до Нового года, как ставили в Москве. Они пошли на угол, где торговал Лешка, он отобрал им небольшое и красивое дерево за двадцать долларов. Они дали ему десять долларов чаевых и понесли елку домой. От нее исходил приятный аромат хвои, принося им привычную новогоднюю радость. В подъезде швейцар — пуэрториканец распахнул дверь и заулыбался:
— До чего красивая елка! Merry Christmas! Счастливого Рождества!
Они поблагодарили и пошли к лифту. Сосед — раввин увидел елку, иронически посмотрел на них и нахмурился.
Подошли другие соседи и тоже с неудовольствием уставились на елку. Алеша с Лилей недоуменно переглядывались — чем они недовольны?
— Евреи не соблюдают христианские обычаи, — услышали они.
— Но мы не к Рождеству, а к Новому году. В России все так делали.
— Это вам не Россия.
Так они получили первый урок — надо знать обычаи своих соседей. Знакомство с ними происходило в основном в ожидании лифта или уже в самом лифте. Лиля и Алеша вежливо здоровались, но с удивлением заметили, что многие не реагируют, смотрят в сторону, будто не замечая их. Странные люди. Тем не менее кое-кто с интересом спрашивал:
— Вы русские? — и после этого начинал разговор.
Первый (и одинаковый у всех) вопрос был:
— Почему вы уехали из России?
Жители Нью — Йорка привычны к эмигрантам из всех стран мира. Но советских граждан в 70–80–х годах было еще мало, и селились они в основном в Бруклине. В этом доме других русских не было. Вопрос — при наличии постоянно идущей отовсюду информации — звучал странно. Отвечать приходилось коротко:
— Из-за антисемитизма и тяжелых условий жизни.
— В самом деле? Почему?
Не читать же ему политико — экономическую лекцию возле лифта. Отвечали так:
— Евреев там унижают, и люди всю жизнь стоят в очередях за всем на свете.
— В самом деле? Почему?
— Такая идеология, да еще и плохая экономика.
— Но Россия богатая, у нее есть ракеты, знаменитый балет. Почему же экономика плохая?
О господи, скорее бы лифт пришел, надоело отвечать на глупые вопросы.
— Ну, наверное, неправильные устои общества…
Уже в лифте, нажимая на кнопки, собеседник задавал последний вопрос:
— А потом вы вернетесь обратно в Россию?
Вот тебе на! Ничего не понял.
— Нет, не вернемся, мы политические эмигранты.
— В самом деле? Это очень интересно. Мы еще поговорим, пойдем куда-нибудь вместе обедать. Мои дедушка и бабушка тоже были из России, только я забыл откуда.
Если предки из России, то наверняка еврей. Потом такой любопытный сосед при следующих встречах почти не здоровался, ничего больше не спрашивал и ни на какой обед их не приглашал. По сравнению с русскими соседями в Москве американцы оказались довольно холодными. Если кто-то был внимательней, то сам оказывался давним эмигрантом — из Австрии, Австралии, Аргентины. Только Эдит Левин, вдова юриста, сблизилась с Лилей и помогала ей советами.
Состав жильцов часто менялся, постоянно кто-то выезжал, а кто-то въезжал. Лиля удивлялась этому и говорила Эдит:
— Как это легко в Америке — менять место жительства. В России люди поколениями живут в одной квартире или даже в одной комнате в коммуналке.
— Не может быть! А что такое коммуналка? — Выслушав объяснение, она качала головой: — Нет, американцы не стали бы жить в коммуналке. А переезжают они потому, что всегда едут за работой — где получили работу лучше, туда и переезжают всей семьей.
— А в России если кто и решится на переезд, то нужно долго добиваться прописки.
Что такое «прописка», Эдит, конечно, тоже не понимала.
В составе жильцов имелась еще одна странность: детей было много — от новорожденных до старших школьников, но почти отсутствовали юноши и девушки. Эдит объяснила:
— В Америке следующее поколение не живет с семьей. Выросшие дети, как только закончат школу, поступают в колледжи и уезжают от родителей. Они хотят жить самостоятельно. И потом уже никогда не живут с родителями, только приезжают навестить на День благодарения и на рождественские каникулы. Это американская традиция.
— А кто платит за учебу в колледжах и университетах, родители?
— Пока дети в колледже, платят родители. Но американская молодежь любит независимость, не хочет одалживаться даже у родителей. Многие занимают деньги в банке под проценты и платят сами.
Лиля вздохнула:
— А в России такие маленькие зарплаты и такие трудности во всем, что родители (да и дедушки — бабушки) вынуждены долго содержать детей, даже выросших.
Другая соседка, пожилая учительница музыки Розетта Гудкин, всегда улыбчивая и бодрая, время от времени приглашала Лилю с Алешей к себе, играла для них на рояле, брала с собой на концерты. Жизнерадостная и остроумная, она рассказывала со смехом:
— Представляете, моя сорокалетняя дочь уже двадцать лет живет с мужчиной, а все не замужем. Теперь наконец решили пожениться в синагоге. И представляете, кто будет раввин на свадьбе? Беременная женщина!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
