– Здравствуй, Роман! – сказал Мочалов. – А где ж Дунюшка?
– Сердечко мое! – бренча монистами, поклонилась одна из цыганок. – Не признал свою Дунюшку?
Слуги внесли стулья, цыгане расселись вдоль стен. Роман взмахнул гитарой, топнул, и четверо гитаристов ударили по струнам.
Эх, еще раз последний да поцалуйСвоей цыганке, сердце подари, —
низким, как гитарная струна, голосом запела Дуня.
Звенели гитары с красными и черными бантами на грифах. Роман, притопывая ногой, ходил перед сидящими хористами; хриплыми гортанными голосами женщины подхватывали припев:
Снежок, снежок, метелицаСледочки заметет!
Кольцову, не раз ночевавшему в степи у таборных костров, были удивительны эти наряженные и как будто не настоящие цыгане. Они, может быть, даже показались бы ему и смешными, да то, что красивую цыганку звали Дуней, и то, с какою страстью она пела полную любовного отчаянья песню, – все напомнило ему юность, цветущие вишни, рассвет на высоком бугре возле Каменного моста, легкие хлопья тумана над рекой…
Он вздохнул и опустил голову.
Глава пятая
Опять в глуши, опять досуг…
А. Кольцов
Нет, это, точно, не она!
Напрасны сердца ожиданья,
Разочарован, все мечтанья,
Минуты проклинаю сна
И повторяю, что она
Не для меня здесь создана.
П. С. Мочалов
1
Когда вдали завиднелась белая, со сверкающим крестом козловская колокольня, Сребрянский, ехавший до тех пор с видом покорного безразличия, оживился. Он то и дело узнавал те лесочки и озерца, где с кошелкой для грибов или самодельным корявым удилищем бегал еще босоногим мальчонкой.
– Вон, вон! – указывая куда-то, вскрикивал Сребрянский. – Вон речка-то… видишь? А вон мельница показалась, во-о-н за теми осинками… Да куда ж ты смотришь, экой какой бестолковый!
И хотя Алексей не видел ни речки, ни мельницы, он притворялся, что видит их, и вслед за своим другом восторгался красивыми козловскими ландшафтами.
В Козловку приехали вечером. Было тихо, стадо уже пригнали, но пыль все еще висела над белыми, прячущимися в садочках хатами. Возле маленького, под соломенной крышей, старого домика, еле видного из-за густых веток буйно разросшейся сирени, Сребрянский велел остановиться.
– Блудный сын! – смущенно улыбнулся он, с трудом вылезая из тарантаса.
Поддерживая Сребрянского, утомленного дорогой, Кольцов вошел с ним в низенькую дверь домика. В крохотных чистеньких комнатках пахло какими-то травами, ладаном, лампадным маслом, свежим тестом и еще чем-то, напоминающим запах старых книг.
Никто не вышел им навстречу. Тишина была в доме.
– Живая душа есть? – громко с порога спросил Кольцов.
– Ох, кто это? – В дверях дальней комнаты показалась высокая седая старуха. Ее руки были в чем-то белом: она, видно, месила тесто.
– Здравствуйте, мамаша! – дрогнувшим голосом сказал Сребрянский. – Это я… Не узнали?
– Андрюшенька! – вскрикнула мать, бросилась к нему на грудь, зарыдала. – Родной ты мой… Детка моя! Да ведь я уж и свидеться с тобой не чаяла!
Кольцов потихоньку вышел на крыльцо.
2
Рано утром на следующий день Кольцов поехал в Воронеж. Сребрянский захотел проводить его до околицы. Он сел в тарантас. Кольцов сказал ямщику, чтоб не торопился; лошади шли по селу шагом.
У околицы возле кладбища Сребрянский слез.
– Еще увидимся ли? – вздохнул.
– Не робей, Андрюха! Гляди, на молочке-то раздобреешь как!
Друзья обнялись. Ямщик крикнул на лошадей, и тройка резво взяла по чистой прикатанной дороге. Кольцов оглянулся: среди покосившихся крестов деревенского кладбища маячила одинокая фигура Сребрянского; ветерок трепал полы его сюртука, и Андрей был похож на большую, пытающуюся взлететь голенастую птицу.
В Воронеже стояло хорошее лето, славная погода, синее небо.
Отец затеял строить новый большой дом. Двор завалили лесом и кирпичами; туда и сюда сновали подводы, груженные тесом, глиной, известкой. До позднего вечера стоял веселый шум дружной, большой работы.
Василий Петрович пребывал в добром настроении. Он обрадовался приезду Алексея и, чего с ним никогда еще не бывало при встречах, трижды, со щеки на щеку, расцеловался с сыном.
– Вот, сокол, хорошо поспел! Вишь, какую тут кутерьму затеяли. Теперича, стал быть, отхожу от постройки – берись, Алеша, действуй! Ну, рассказывай, что там, в Питере-то? Как с делами обернулся?
Кольцов писал о делах из Петербурга и из Москвы, и Василий Петрович отлично знал, что все было справлено в их пользу, но ему хотелось еще раз услышать обо всем с подробностями. И Алексей полдня рассказывал ему о своих хождениях по сенатским департаментам и другим присутствиям, в которых вершились кольцовские тяжбы.
Старик особенно гордился тем, что Алексею во всех этих кляузных делах помогали такие вельможи, как Жуковский и князья Вяземский и Одоевский.
– Однако ты высоко залетел! – похохатывал Василий Петрович: – Эка, обдумать: князь! Одно слово с копыт сшибет, а поди-кось: ты к нему, он – к тебе! Слышь, мать? – звал Прасковью Ивановну и, когда та приходила, снова заставлял Алексея рассказывать о том, какие у него знакомцы, в каких хоромах живут и что это за важные господа.
Кольцов с жаром взялся за постройку нового дома и этим еще больше расположил к себе отца. Вечерами, после целого дня хлопот, поездок и споров с плотниками, усталый, но довольный, он приходил к Анисье, и они, как бывало прежде, или читали что-нибудь, или пели, или вспоминали, как хорошо было, когда с ними и Саша певал…
Однажды он спросил сестру, как ее успехи в музыке.
– Пойдем, покажу, – лукаво улыбнулась Анисья.
Они пошли к Мелентьевым, у которых был старый клавесин, и Анисья бойко сыграла брату «Тамбурин» Рамо, «Инвенции» Баха и несколько небольших пьес Моцарта.
Кольцов был поражен ее успехами и тут же решил поговорить с отцом о покупке фортепьяно. Старик выслушал сына, нахмурился и, заложив руки за спину, принялся шагать по комнате.
– Ладно! – решил наконец. – Чума с вами – покупайте! Ах, баловство! Чисто господа, лихоманка вас забери!
Вскоре подвернулся случай, фортепьяно было куплено, и к строительному шуму на кольцовском дворе прибавились веселые звуки трудных фортепьянных пассажей.
3
Поручив сыну все дела, связанные с постройкой дома, Василий Петрович занялся коммерцией. Он сам ездил покупать скот, заключал сделки с иногородними купцами, целыми днями пропадал на бойне. Однако, как он ни старался, дела устраивались плохо, и он с досадой понимал, что у Алексея все это выходило и дельнее и лучше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
