Минуя поворот, дилижанс накренился, и взору Эрлан предстало странное зрелище. Над долиной подобно огромному волдырю возвышался большой холм в форме шляпной тульи, лишенный травы и деревьев. И на вершине этого холма туманное небо пронзал черный скелетообразный каркас какого-то строения, напоминавшего сожженную пагоду.
– Вы видите подвесные леса серебряной шахты «Четыре Вальта». Всего четыре года назад это место было не больше, чем плевком на дороге. А сейчас только гляньте – добыча серебра превратила Радужные Ключи в быстро растущий город.
Несмотря на удерживавшую ее веревку, Эрлан наклонилась, чтобы получше разглядеть рудник. Речь мужчины с волосатым лицом так сильно отличалась от сладких звуков школьного английского языка, которому учила ее мать, что Эрлан с трудом понимала его. Но уши уловили слова «серебряная шахта».
Покрытый шрамами серый холм был уродлив. В его тени на грязной пустой земле располагались побитые непогодой деревянные хибары, более убогие, чем лачуги нищих.
Доверху нагруженная булыжниками повозка прогромыхала мимо дилижанса, заслонив обзор. Погонщик закричал и щелкнул длинным кнутом по спинам мулов. Сквозь грохот колес по твердой разбитой земле Эрлан услышала глухой ритмичный стук.
С ветром в окно проник ужасный запах – вонь была настолько отвратительной, что Эрлан чуть не вывернуло наизнанку. Дилижанс замедлил ход и въехал в город, где в кучах пустых банок, костей животных и гниющего мусора рылись собаки и свиньи. Экипаж миновал ряд бревенчатых домов с качающимися решетчатыми створками дверей, из которых вырывались громкая дребезжащая музыка и раскатистый смех.
Со скрипом оси и облаком пыли дилижанс остановился, и послышался лающий вопль извозчика:
– Тпру, вы, сукины дети! Тпру!
Хозяин подал Эрлан красную вуаль, и когда она не взяла полотно, грубо потянув веревку, повернул голову китаянки так, что она вынуждена была посмотреть ему в глаза и снова увидеть в них предупреждение.
Эрлан приняла вуаль и набросила на голову. Красный считался счастливым цветом, цветом свадьбы. Когда-то она с детской невинной радостью и нетерпением ждала этого дня. В своих мечтах Эрлан выезжала из дома отца в красном лакированном паланкине, сидя на троне, окруженном красными шелковыми занавесями. А красивый и молодой жених ждал ее у лунных ворот своего лао-чиа[22], держа в руке ключ от ее паланкина... о, да, а возможно, и сердца. В своих мечтах она беспокоилась лишь о том, быстро ли осчастливит прославленных предков мужа, родив сына.
Девушка провела ладонями по грубой синей хлопчатобумажной ткани ханьфу[23], выданного ей мужчиной тонга. В своих мечтах Эрлан была одета в богато вышитое свадебное платье из красного шелка и головной убор из золота, лазуритов и нефритов. В своих мечтах...
Эрлан сидела под красной вуалью, погруженная в глубокое внутреннее спокойствие. Хозяин дернул за веревку. Китаянка услышала грохот падающих на землю кожаных мешков с почтой и почувствовала, как закачалась повозка, когда ее стали разгружать. Настало время встретиться с мужчиной, который купил ее себе в жены.
После многих часов, проведенных в тесном дилижансе, Эрлан зашаталась на крошечных перевязанных ногах и внезапно ощутила головокружение, а в глазах потемнело так, что красная вуаль померкла. Китаянка впилась ногтями в ладони, надеясь не потерять сознание от боли. Она должна оказать честь своим предкам, не выказав слабости перед мужчиной, которому суждено стать ее мужем.
– Почтенный господин, – произнес хозяин с усмешкой в голосе – лавочник Сэм Ву уж точно не был господином. – Я привез эту ничего не стоящую девчонку, чтобы отдать ее вам в жены.
Украдкой выглянув из-под вуали, Эрлан разглядела нижнюю часть тела своего жениха. Она ожидала увидеть белые туфли на бумажной подошве и шелковое китайское ханьфу. Но на мужчине были чужеземные брюки в полоску и блестящие сапоги с острыми носами. Эрлан почтительно и грациозно поклонилась жениху, опустив голову, но держа спину прямо, ее правое колено почти коснулось земли, а обе руки слегка дотронулись до левого бедра.
«Милостивая Кван Йин[24], – молилась Эрлан, стыдясь своей гордыни и не имея сил справиться с ней, – пусть он по крайней мере будет молодым и приятным на вид».
Мужчина откинул ее вуаль. Жених не должен видеть лица невесты, пока они не поженятся, но Эрлан вовсе не удивило очередное нарушение традиции. Она не стала держать голову опущенной, как положено, а медленно подняла глаза к лицу незнакомца. О, вероломные жестокие боги! Ее жених оказался старым и уродливым как бамбуковая крыса.
Лавочник Ву разглядывал ее сквозь очки с толстенными словно шанхайская лапша стеклами. От возраста его глаза впали, а вокруг рта появились глубокие морщины. Он отрастил реденькую бородку в тщетной попытке скрыть безвольный подбородок. Эрлан не могла увидеть, был ли его лоб таким же неказистым, поскольку тот был спрятан под варварской шляпой с ведерной тульей.
По бокам лавочника Ву стояли две белые дьяволицы. Одна была невысокой и худой как призрак с волосами бледно-желтого цвета только что взошедшей луны. Волосы другой женщины были самого необыкновенного оттенка – глубоко-красного точь-в-точь сок бетеля. Нет, даже более яркого. Словно раскаленные угли, отражающиеся от начищенных пластин бронзовой жаровни.
На улице собралась группа любопытствующих зевак, наблюдающих за прибытием дилижанса. Эрлан увидела других китайцев в грубых хлопчатобумажных жилетах длиной до колен, мешковатых голубых шмо[25] и заостренных крестьянских соломенных шляпах с широкими полями. Фон-квеи были повсюду, в рубашках из матрасной ткани и грубых холщовых штанах. Некоторые из них тыкали в нее пальцами. Эрлан задалась вопросом, что же такого она сделала, чтобы заслужить столь презрительные жесты.
А затем один мужчина, казавшийся великаном даже среди огромных чужеземных дьяволов, поймал и удержал ее взгляд. Подобно остальным фон-квеям, этот тоже невоспитанно пялился на нее. Незнакомец не был красивым, хотя и выглядел молодо, а выступающие линии костистого лица – то, что Эрлан смогла разглядеть под растительностью на его щеках и подбородке – казались резкими и тупыми как лезвие старого топора. В нем чувствовалась какая-то пугающая жестокость. Но потом чужеземец улыбнулся, и, хотя оскалил зубы, ей понравилась его улыбка, нежная и сладкая, будто музыка пипы[26]. От этой улыбки у Эрлан потеплело на душе.
